Сегодня выпускной в художке. Откушав три литра чаю, умяв по два куска шоколадного торта и выслушав напутствия учителей, мы отправляемся в ближайший садик. В сетке-рабице огромная дыра, и мы без труда проникаем внутрь. Мальчишки припёрли какой-то адский шмурдяк по цвету, вкусу и запаху напоминающий перебродивший борщ. Пьём из горлышка, отставив мизинец в сторону – ужасно элегантно, как мне кажется. Так пьют кофе из фарфоровых чашек приличные мамзели в фильмах про любовь.

Меня провожают трое. Маленький Вася, смуглый Макс и Сашка. Самый красивый из нашей компании – Артём, уехал на свидание с какой-то девчонкой. Жаль. Мне почему-то очень хочется, чтобы именно он, а не Сашка, шёл сейчас рядом и держал меня за руку. Бабушка живёт на Вокзальной улице, сразу за железной дорогой. Узкие переулки, сплошь заросшие сиренью, наполнены тихим перестуком колёс проходящих вдалеке вечерних поездов. Покрытый паутиной трещин асфальт пружинит, тонкие подошвы лодочек пропускают накопленный за день жар. Фонари, ещё не разбитые местной шпаной, заканчиваются ровно за сто метров до погрузившейся в тёмную дрему пятиэтажки. Бабушкин подъезд так же гостеприимно объят сумерками и издаёт крепкий запах мышей, мочи и пирожков с капустой. Окна в пролётах не дают света, полукруглым намёком сереют в темноте. В какой конкретно момент Сашка присосался ко мне, я даже не успеваю сообразить. Эта вражеская пуля просвистела беззвучно, но попала точно в цель. Вася и Макс терпеливо ждут, облокотившись на останки деревянных перил, присаживаются на нижнюю ступеньку, закуривают. Из-за чьей-то двери слышится жалобный кошачий мяв и удаляющийся скрип половиц.

В эту ночь я прокрадываюсь в свою постель многоопытной женщиной. Каким-то неведомым мне до этого момента девичьим чутьём я понимаю, что о количестве мужчин, с которыми довелось целоваться до первого поцелуя, надо молчать даже под пытками, чтобы не прослыть особой легкого поведения и сохранить шансы когда-нибудь выйти замуж.

Русские много пьют. Выпивать с утра за завтраком считается хорошим тоном. После залпом выпитой водки рюмку бросают через плечо, отчего у русских в кухне под ногами постоянно похрустывает стекло.

Несколько недель, проведённых с Андреем и его друзьями до его отъезда в Хабаровск, выбивают меня из привычной серой колеи. Из угрюмой нецелованной школьницы я превращаюсь во вполне самодостаточную часть компании, и – о, великий Ктулху! – все остальные в ней – парни! Ребята, об общении с которыми ещё месяц назад я и не мечтала. Два Ромы – чёрненький и беленький, Леша Дапира, Ёж, Кура, Миха. Они кажутся мне почти что небожителями – недосягаемо красивые, гордые, ослепительные мачо пивных ларьков. У меня кружится голова от одной лишь возможности соприкоснуться с их величием. Я самая счастливая на свете!

Не в силах полностью соответствовать их раскрепощенной манере вести себя, я тенью следую за новыми приятелями по пятам, боясь спугнуть своё невиданное счастье. Но они, как и любые боги, снисходительны и добры ко мне. Я – младше их и заметно тушуюсь, они это прекрасно понимают. Поэтому мои побратимы оделяют меня своим вниманием в достаточной мере, чтобы я не почувствовала себя лишней, но и не пыталась сбежать от излишне навязчивого внимания к моей скромной персоне. Я лопаю шоколадки и яблоки, которые неизменно перепадают мне, как единственной девушке в компании, и тихо таю от удовольствия.

Когда Андрей уезжает поступать в Хабаровск, я чувствую, как мой новый бесценный мир трещит и лопается по швам. Я без сомнений отдала бы всё, что имею, за возможность повторить два этих упоительных месяца. На глазах умирают дорогие моему сердцу миражи. Деревья, небо, трава – всё сливается с цветом асфальта, рассыпается пеплом сожжённых дневников детства. Я чувствую себя малолеткой, которой подарили красивый леденец и тут же отобрали, пребольно щёлкнув по носу в назидание. После отъезда Андрея никто не будет возиться со мной, и даже поездка в Америку на фоне этого эпик фейла[7] теряет свою привлекательность. Я судорожно цепляюсь воспоминаниями за вчерашний день, и мне некому помочь. Я всерьёз задумываюсь о том, чтобы отказаться от американской программы. На родительскую мантру «сколько ж сил-то потрачено, ой-ой-ой» отвечаю своей заезженной пластинкой: «если Андрей не поступит, я останусь».

Пипец. Андрей поступил. Ужасно несправедливо! Как вообще такое могло произойти? Я в полном отчаянии. Оставаться здесь дальше не имеет смысла. Возвращаться в родную школу заканчивать 11 класс – увольте. За последний год в общении с одноклассниками наметился явный прогресс, но, почувствовав вкус победы, мне не так-то легко от него отказаться. Я была готова добровольно сложить свои знамёна в обмен на возможность вернуться к моим королям подворотен, но мне не дали шанса. Мой пропуск в эту компанию благополучно поступил в вуз, и мне нечего больше ловить в этом безнадёжном, пыльном, опустевшем городе.

В ночь перед отлётом я отпрашиваюсь на ночевку к школьной подруге. Родители не в курсе моих коварных замыслов. Ночевать я действительно буду у Таньки, но вечер я собираюсь провести в компании Ежа и Крейзера – чёрненького Ромы. Они охотно согласились устроить мне проводы, и чувство радости так оглушает меня, что я теряю бдительность. Без пятнадцати пять раздаётся звонок. Ребята, зная о суровых законах в моей семье, звонят ровно в назначенное время. Я поднимаю трубку и подтверждаю стрелку. Говорю негромко, но отчетливо – все смотрят телевизор в комнате, и вопли членов очередного мексиканского семейства заглушают мои слова. Но я упустила из внимания хромого тигра, притаившегося в глубине кресла седого дракона. Моя не в меру любопытная бабушка гневно сверкает на меня глазами из-под толстых стёкол очков. Всё внутри холодеет, и сердце камешком проваливается в колодец – блум-блум-хлюп.

– Бабушку на мякине не проведёшь! Я всё знаю!

Ах, оставь меня, старушка, я в печали. Или скажи уже, не тяни. Добей меня танцем, сдай родителям. Зачем эти нечеловеческие муки?

– Я знаю, что к подруге тебя проводит мальчик!!

Едва удерживаюсь от хохота. Конечно же, меня проводит мальчик. Даже целых два мальчика! О том, что с ними я буду пить и гулять допоздна, даже эта вредная миссис Марпл не догадалась! Внутренне ликуя, накидываю куртку, разворачиваюсь и гордо удаляюсь.

Мы встречаемся в условленном месте: у танка на Площади Победы. Всё необходимое ребята взяли с собой. Бутылка водки (или две?) и несколько варёных сосисок в пакете. Рома принёс закуску из дома и не забыл, умница такая, щедро полить всё это добро кетчупом. Выглядит натюрморт престранно: красное месиво и плавающие в нём розовато-серые формы, похожие на затонувшие в кровавом море подлодки. Пьём прямо из горла. Не верится, что несколько месяцев назад на моём счету был всего лишь неполный бокал шампанского, который родители милостиво позволили пригубить в канун Нового года.

Водка сметает все барьеры разом. Под её воздействием я становлюсь нахально-сексуальной – по крайней мере, так кажется мне самой. Все скудные знания, собранные по сусекам с безымянного видео у подруг, между строк восточных сказок, из обрывков разговоров бывалых одноклассниц, всплывают на поверхность затуманенного сознания. Язык мой причудливо заплетается, но это даже забавно. Он похож на толстую разбухшую сосиску, которой мне приходится закусывать. Парни смеются, их как-то особенно забавляет это зрелище. Надо сказать, что закусывать я совершенно не умею. Я и пить-то не умею, но с этим легче – стоит только сильно зажмуриться и перестать дышать, как в горло сама собой проваливается обжигающая доза. Отвратительная отдушка – как у настойки на вонючих носках. Проще всего она забивается едой, а ещё лучше – чем-нибудь жидким. Запить можно молниеносно, чтобы сразу заглушить мерзостный вкус. Закуску же надо откусить, разжевать и проглотить, а эффект почти нулевой. Поэтому я предпочитаю запивать. Но мальчики софт дринками не запаслись, а до ближайшего ларька топать лень. Поэтому я пробую плавающие и уже изрядно разбухшие от кетчупа сосиски. Аккуратно достаю из пластикового пакета эти розовые, в потеках соуса дирижабли и осторожно, чтобы не обляпаться, засовываю их в рот. Парни заходятся беззвучным хохотом. Что здесь смешного, не пойму?