Другая камера поймала кадр со спортсменами, окруженными канатами. Это действительно напоминало клетку для двух животных. Да только что бы не рассказывали сказки, волк всегда сильнее лисы.

Адриану надоело играть. Он совершает обманный маневр, путая противника и наносит ему точный и быстрый, такой быстрый удар, что, кажется, даже камеры не успевают его захватить в свои стандартные 24 кадра. И этот удар достал Ника Барроуза. И не просто достал — он выбил его с ринга, заставив пролететь в воздухе добрых пару метров, оставив за собой кровавые капли, прежде чем упасть на спину. Было очевидно, что Лис уже сам не поднимется.

— Да! Да! — Крикнула я, подпрыгивая на месте как безумная. Я захохотала, лицо было мокрое, я рыдала, как сумасшедшая, рыдала от счастья.

Адриан стоял в центре ринга, со слегка поднятым вверх лицом. Он стер со лба пот, смешанный с кровью. Победитель улыбался.

— Адриан Блэк — чемпион мира! Он появился внезапно и подмял под себя весь спортивный мир, он сделал это! Обожаю этого парня! Да, друзья, Адриан Блэк побеждает Ника Барроуза на второй минуте второго тайма боя за звание Чемпиона мира. Побеждает нокаутом! Да! Вы видели, с какой молниеносной скоростью он выбросил свой кулак?! Так делают Чемпионы!

— Да! Господи, да! — Я сияю, грудь распирает от восторга. — Тэйт, ты видел это, он победил, он побе…

Я оборачиваюсь, голос замирает, обрываясь на полуслове. Нелепая широкая улыбка замирает у меня на губах, а затем вовсе сползает. Парень лежит в кровати, все такой же бледный, с закрытыми глазами. Отчего-то поза его мне кажется неправильной и неестественной. Почему мерещиться в сумраке комнаты, что его грудь не подымается в равномерном дыхании? Ведь он же просто заснул? Тэйт, и заснул, пока не увидел победу Адриана? Такого быть не может. Пытаюсь отогнать от себя самые страшные, идиотские, ненужные мысли. Подхожу к парню, дотрагиваюсь до его лица. Пальцы мелко дрожат, касаясь прохладной кожи.

— Тэйт… — Шепчу я. Дотрагиваюсь до шеи, нахожу место, где должна биться сонная артерия. Не могу почувствовать пульса. Это все пальцы виноваты. И в голове так шумит. Резко наклоняюсь к груди, пытаясь услышать стук сердца своего друга. Но слышу только пульсацию собственной крови. К горлу подкатывает тошнота и удушающие слезы. — Тэйт! Тэйт, твою мать, не смей! Очнись!

Я в истерике хватают парня за футболку и трясу за ткань. Голова безвольно перекатывается.

— Черт, черт, черт, черт! — Перекидываюсь через кровать и в истерике нажимаю на кнопку вызова медсестры, раз, еще раз, еще раз, еще раз. Долблю ее со всей силы, как будто от этого они придут быстрее. Какого хрена они так долго! — Тэйт, пожалуйста, не уходи, я умоляю тебя, не надо. Ты мне нужен, ты так мне нужен. Я не смогу без тебя. Мы так много не успели сделать, Тэйт, умоляю, пожалуйста, Тэйт! Ты не можешь взять и оставить меня! Ты не можешь!

Я прижалась губами к его лбу и шептала, шептала. Я все просила и просила, уговаривала, молила, захлебывалась от слез, таких горьких, что они буквально прожигали мое лицо. Меня колотило, трясло от рыданий и отчаяния. Потом чьи-то руки отцепили меня от парня. Кажется, я пыталась сопротивляться, но тщетно. Вроде в палате было много людей, очень много. Но я видела перед собой только Тэйта Вуда, и мечтала, чтобы он еще хоть раз посмотрел на меня своими изумрудными глазами.

Глава 21.

Декабрь.

Я жива.

Глава 22.

Молчи. Смотри на звезды и цени то, что живешь.

Бернар Вербер

30 декабря.

Прошел ровно месяц.

Глупы те, кто считает, что человеку необходимы годы и десятилетия, чтобы привязаться к кому-то очень прочно. Мне хватило всего пары месяцев.

Тэйт в моей жизни — это звезда. Падающая звезда. Он ярко вспыхнул, осветив все вокруг, привлек к себе внимания каждого, прочертил ночное небо и погас, также неожиданно, как когда-то появился. Он ворвался в мою жизнь, заставив загадать желание и верить в то, что оно исполнится. Только вот в действительности этому случиться было не суждено.

Я лежала на кровати, завернувшись в одеяло как в кокон. Шторы были плотно закрыты, поэтому даже намека на то, который сейчас час, не проникало в комнату. Луна освещает город, или солнце? Не знаю. Да и класть я на это хотела.

Кто-то то ли постучал, то ли поскребся в дверь. Я проигнорировала этого человека, надеясь, что он уйдет. Но нет, дверь с тихим скрипом отворилась и в комнату прошла мама. Только она так пошаркивает домашними тапочками.

— Милая, ты спишь?

Я молчала, что можно было расценить как «да». И какого ответа вообще люди ожидают на этот вопрос? Маму мое молчание не убедило и она сделала еще шаг по направлению ко мне.

— Может сегодня, ты все же выйдешь к нам? Все уже приехали. Даже Лукас со Сьюзи. — Лукас был моим дядей, Сью — его непоседливая дочь, ровесница Дэниэля. Его жена была той еще грымзой и оставила их. Скатертью дорога. Мама присела на кровать и, со вздохом, погладила меня по голове.

— Лексис, я представляю, как тебе тяжело. Ты потеряла близкого друга, но ты правда думаешь, что это жизнерадостный мальчик хотел бы, чтобы ты лежала в темной комнате одна и горевала за ним до конца твоих дней? Если у него не осталось возможности жить, это не значит, что ты не имеешь права быть счастливой. Это значит, что ты обязана быть счастливо и прожить эту жизнь за вас двоих.

У меня из груди вырвался судорожный всхлип. Ну все, теперь мне точно не прикинуться спящей до конца дней своих. А был такой прекрасный план.

Мама наклонилась ко мне и обняла меня, прямо так, неуклюже, во всех этих мотках теплого одеяла. Как-то так меня когда-то давно утешал Тэйт… Я почувствовала ее теплые губы на моей макушке и слезы полились сильнее.

— Мне так больно мама. Мне кажется, что внутри меня чего-то не стало. — Хрипло и приглушенно прошептала я, все еще уткнувшись лицом в подушку.

— Бедная моя доченька. Позволь нам быть с тобой, ты не должна справляться одна. Пожалуйста, позволь нам помочь тебе. Мы так переживаем.

Укол вины проскользнул в мое сердце. Новогодние праздники… Я лишаю радости свою семью, потому что не могу совладать со своими эмоциями, со своим горем. Но как это сделать, если оно просто поглощает меня изнутри, разъедает? В каждом предмете, каждом воспоминании я вижу лицо Тейта. Слишком глубоко он оказался в моем сердце.

— Мне… Мне надо умыться, мам.

Мама отодвинулась от меня, еще раз поцеловав в волосы.

— Конечно. Ты спустишься к ужину?

Ужин. Значит сейчас все же не ночь.

— Да.

— Мы будем ждать тебя, Лекси.

Как только дверь за мамой закрылась, я отодвинула одеяло. Неожиданно в этом защитном панцире стало жарко, мокро и неуютно. Слова мамы о том, что я должна жить за двоих, зародили во мне какой-то проблеск надежды. Может, она права?

Я прошла в свою маленькую ванну с душевой и, включив свет, поморщилась: так сильно он ударил по отвыкшим глазам. Я взглянула в зеркало над умывальником, в серой раме отразилось нечто. Это нечто имело бледное лицо, обрамленное жутко спутавшимися грязными волосами, бескровные губы, и смотрело на меня красными, опухшими глазами. Взгляд — пустой.

— Я не знаю кто ты, но я тебя отмою. — Вслух произнесла я и принялась приводить угрозу в действие.

Через какое-то время (Кажется, я потеряла не только счет дням и ночам, но и минутам, часам…) я была уже чистая и одета в домашнее платье. Пришлось закапать глаза и нанести малость макияжа, чтобы не испугать своих племянников, чьи крики периодически доносились с нижнего этажа. Смотря в зеркало, я попыталась отрепетировать беззаботную улыбку. Выходило кривенько, как будто за это время моя мимика перестала мне подчиняться. Ладно, главное ведь — попытаться, верно?

Я со вздохом вышла на свой этаж, замерла на верху лестницы, и медленно спустилась. Дети притихли. Заглянув в гостиную, я поняла почему: бабушка (их бабушка, моя мама), собрала малышей рядом с собой и читала вслух какую-то огроменную книгу. Моя сестра устроилась рядом, держа на руках самую маленькую в нашем семействе — Даниэллу. Очевидно, малышка спит. Я тихо подхожу и сажусь в ногах сестры, та улыбается мне своей мягкой улыбкой. Заглядываю в ее руки, моя маленькая племянница похожа на ангелочка. Пухлощекого и беззаботного.