Но санитарки вели себя как ни в чем не бывало.

Утром она собралась духом, подозвала их и сказала:

— Девчата, я устала постоянно вас проверять и заставлять доделывать и переделывать. Если у вас не получается работать, как я требую, давайте расстанемся. Но учтите, я от других сестер ничего скрывать не буду. Если меня спросят, какие вы в работе, скажу все, что знаю.

Санитарки смотрели на нее ошарашенно. Алена не стала ожидать, когда те придут в себя и что-то ответят, развернулась и ушла.

Не смотря на то, что все валилось из рук, рисование получалось. Только цветы выходили или слишком темными или блеклыми, — яркие краски слишком ослепляли, она не видела за ними рисунка, полутонов. Попыталась рисовать монохромно, стало получаться лучше, но только синей или черной краской. "Пора браться за серию 50 оттенков серого"- мысленно шутила Алена.

Когда Никиты не было дома, она доставала папки с рисунками, раскладывала листы на всем свободным поверхностям в порядке их появления и видела, что расцвет ее творчества остался позади: последние работы были вообще какими-то мрачными.

"Может стоит поменять жанр? А то все цветы и цветы. Настроение не цветочное." Решила попробовать рисовать пейзажи. Для начала взялась нарисовать по памяти старую колокольню. Неожиданно карандашный набросок я у нее получился удачным. "Надо рассмотреть эту башню получше, там же старинная архитектура, есть над чем поработать".

Старшая, все же, провела ротацию смены. Правда не полностью, а заменила одну санитарку. Взамен пришла Анна Ивановна, в миру Аныванна. Среди сестер утвердилось мнение, что она дебилка. Аныванна до отделения не работала ни где ни дня. Она жила в пригороднем селе, занималась хозяйством. Когда на горизонте замаячила пенсия, решила заработать хоть какой-нибудь стаж. В психбольницу пришла по той простой причине, что здесь "год за два идет и на пенсию раньше отпускают". К работе она относилась как некоему неизбежному злу. Она искренне не понимала, зачем ей надо мыть полы ("итак все чисто"), разводить дезинфицирующие растворы в определенной пропорции ("какая разница, дурная морока"). Она не могла отличить проявления болезни у пациенток, всерьез обижалась и сердилась на них. Молодежь потешалась над ней, но она то ли "не догоняла", что над ней смеются, то ли игнорировала это обстоятельство. Она кочевала из смены в смену, как переходящее знамя, заменяя отпускниц и заболевших. Среди медсестер бытовало мнение, что научить ее чему-либо, тем более, в таком немолодом возрасте, невозможно. Когда она попадала в смену Алены, а так было несколько раз, когда она заменяла приболевшую Михайловну, то проявляла даже некоторую старательность. Впрочем, это обьяснялось легко: все знали, что у Алены "не забалуешь". Слишком хитрая для дебилки, такой вывод сделала тогда Алена.

Аныванна не изменилась, она также была настроена на работу а ля не бей лежачего. Изменилась Алена, которой теперь стало трудно проявлять свой твердый когда-то характер и совершать "наезды" на подчиненных и прочие воспитательные мероприятия.

Сам факт "подкидывания" в смену такого кадра выглядел не очень спортивно со стороны старшей медсестры. А при желании, это вообще можно было трактовать как насмешку. Обида накапливалась в душе Алены, тяжким камнем давила на сердце. Идти выяснять отношения со старшей у нее не было моральных сил. Она смирилась.

В первое же дежурство Аныванна вызвала негодование у своей напарницы, которая прибежала жаловаться на нее Алене. Напарницу можно было понять, если работу не сделает Аныванна, то ее, то есть работу, придется делать напарнице.

У Алены сегодня было много своих, сестринских дел, но без ее вмешательства конфликт был неизбежен и, учитывая настрой молодой санитарки, вышел бы за пределы смены.

— Аныванна, у вас есть корова?

— Уже нет, продала, теперь коз держим на пару с соседкой.

— Как это на пару?

— Один день она пасет и доит, другой день я.

— А если соседка пасти не будет?

— Значит и молока не будет.

— Для нее или для вас?

Аныванна задумалась, с подозрением посмотрела на Алену:

— Да наверное для обоих.

— Но вы же пасете?

— Ну да.

— А соседка перестала пасти, только доит. Какое-то молоко все же будет?

— Будет, но мало.

— А может соседке и этого хватает. Зато можно другим делом заняться или отдохнуть. Правильно?

— Так же никто не делает.

— Почему никто? Вы же делаете.

— Я пасу!

— Да ни хрена вы не пасете!

— Как это не пасу?

— У себя в селе может и пасете, а здесь только доите. А мы с Катей за себя и за вас пасем. Понятно обьясняю?

— Та понятно…

— А что вы стали бы делать с соседкой, если б она не пасла?

— Та с другой бы держала.

— Ну вот и пасите свою долю, а то без козы, в смысле без работы останетесь. Думаете сокращение последним было?

Воспитательная беседа возымела действие. Очевидно, Аныванна решила, что с Аленой лучше не связываться, что здесь сэкономить на энерготратах у нее не получится.

Между тем установилась настоящая золотая осень. Ночами бывали небольшие заморозки, а днем было тепло и ярко от солнца и желтых листьев. Алена при возможности выходила во двор и рассматривала старую колокольню, пытаясь реставрировать ее в своем воображении. Всякий раз почему-то вместо колокольни в результате такой реставрации у нее получалась мрачная средневековая башня.

Неожиданно подвернулась "халтура". Кто-то из дальних знакомых вывел ее на клиентов, которым требовалась медсестра для ухода за парализованным стариком. Люди соглашались на гибкий график. Требовался весь спектр сестринских услуг — от капельниц до перевязок. Но и оплата была вполне приемлемой. Алена согласилась без особых раздумий. Работа предполагалась временная, поскольку родственники были не в силах долго обеспечивать такой уход и зондировали почву в разных больницах города, чтобы определить туда деда. Но, как минимум месяц-другой Алена была обеспечена приработком. Дело было знакомое — в отделении почти всегда были тяжелые больные, чаще со слабоумием после инсультов или других тяжелых мозговых поражений. Поэтому обрабатывать пролежни, трофические язвы и проводить прочие неэстетичные процедуры для Алены проблемой не было.

Однако, еще одна работа делала состояние усталости постоянным. У нее появилось ощущение, что она везде опаздывает, не успевает и делает что-то не так. Для успокоения ей требовались лишние проверки уже сделанной работы, что еще больше увеличивало усталость.

Вскоре Алена поняла, что "халтуру" она выполнять не в силах. Еще немного и она перестанет справляться на обеих работах. Надо было обьясниться с работодателем, предупредить о своем уходе, что бы дать ему возможность найти замену. Ей было стыдно, что она нарушает первоначальную договоренность о сроках и она все оттягивала этот разговор. Но неожиданно эта проблема разрешилась сама собой — родственники быстро договорились с больницей положить туда деда и Алена освободилась от приработка.

Приходя домой и сделав необходимую домашнюю работу, она ложилась с твердым намерением отдохнуть. И тут начиналось самое интересное. Сон не шел. Вместо него начиналось обдумывание событий последнего дня, месяца и жизни с попыткой ответить на вопрос: "что я сделала не так". Выяснялось, что все было сделано не так. Жизнь прожита не так. Ошибки вопили о своей глупости и бесповоротности. Это даже были не ошибки, скорее преступления. Ничего исправить нельзя. Ничего. Все, что она имеет к сегодняшнему дню есть результат ее неправильной жизни. Ее накрывала волна мучительного стыда. Дальше было думать невозможно, она вскакивала на ноги и начинала метаться по квартире. Потом, все же успокаивалась и начинала чем-нибудь заниматься.

Мысли об ошибочности и преступности своей жизни постепенно стали настолько назойливыми, что не отпускали ее ни днем, ни ночью. Несколько часов поверхностного сна были заполнены кошмарами.