– Закон здесь один – сила! И этот закон – Я! – ОН дико захохотал, рывком притянув к себе вконец затравленную пленницу.
Дыхание майора засбоило. Деланное хладнокровие лопнуло, как волдырь, и под ним заплескался ужас.
– А я уж думал – тебя убили, де Уэльва! Опередили меня! – меч глухо уткнулся заточенным острием в доску.
– Не стоит так переживать, – огрызнулся испанец и обмер. – Откуда ты знаешь мое имя?
– Я знаю всё, андалузец, но на моих устах печать.
Диего осенило: «Черные Ангелы! Vacero!»
– Ты угадал, майор! Я – Vacero! – при этом откровении существо смазанным движением руки швырнуло девуш-ку. Тереза кувыркнулась как сломанная кукла, оторвалась от половиц и, проломив резные перильца балюстрады, сорвалась вниз, обрушив на испанца обломки.
Тело хлюписто шмякнулось. Кожа на лице разорвалась от брови до угла рта, из груди вырвался жалобный стон, отозвавшийся в ее голове кинжальной болью.
– Тереза! – лицо майора обвисло на скулах, его потащило на грань безумия. Переставая отдавать отчет происходящему, он бросился было к любимой, но… даже сквозь подметки ботфорт ощутил, как содрогнулся пол. Монстр прыгнул с балюстрады и отгородил черным плащом, как саваном, его любовь.
– Прочь!!! С дороги-и!!! – де Уэльва с ревом отчаяния обрушил топор и вскрикнул от внезапной боли.
Разрубленное мечом топорище обожгло ладони, отбив мясо от кости. Лезвие топора гулко бухнулось справа, отлетев футов на тридцать. Майор ошарашенно отскочил на негнущихся ногах.
Мертвая кость черепа оставалась бесстрастной. Лишь рот безобразила щель улыбки.
– Всё мимо, андалузец. Приза не будет, – послышался свист втянутого сквозь частокол зубов воздуха. – Ты про-играл.
Послышался хруст раздираемой плоти. Диего не шелохнулся. Он стоял неподвижно, не веря своим глазам и ушам. Руки Vacero судорожными толчками значительно вытянулись, плечи разбухли и стали шире.
– Боже! – услышал испанец свой севший голос.
Костяное лицо мгновенно повернулось к нему.
– Я долго ждал сего часа, майор…
– Не сомневаюсь, – прохрипел де Уэльва, попятился, и тут же на счастье углядел на полу возле перевернутых корзин саблю убитого чиканос. Лихорадочно подхватив ее, он почувствовал себя отчасти уверенней.
Тварь резко пошла на него. Двуручный рыцарский меч вылетел вперед, оставляя серп зеленого пламени, и врезался в вертикали горшков. Составленные до потолка, они обрушились на дона неистовым шквалом черепков из песка и глины. Залязгала, заскрежетала сталь. Взвихрились снопы искр.
Диего дрался не на живот, а на смерть. Зеленый смерч с неутомимостью гильотины загонял его в угол. Очередной удар сшиб андалузца с ног и швырнул лопатками оземь. Сверху оказались корзины, клочья какого-то тряпья и паутины. В ушах зазвенел похоронный колокол. Майор не мог ни шевельнуть пальцем, ни думать, ни звать на помощь. Он просто лежал скорчившись и ждал… ждал, что вот сейчас хряснет меч, и голова его застучит кочаном, но тут услышал властное:
– Вставай!
Посылая проклятия, дон кое-как поднялся на мозжащих ногах, хватая ртом воздух. По грязным щекам ползли слезы боли. Сабля, что гиря, отрывала руку. Сломанные ребра казались осколками бритвы; ему просто хотелось закрыть глаза…
Зловещий меч припал к земле, точно принюхиваясь, прикидывая, с чего начать.
Испанец стиснул зубы: вокруг стоячились стены, впереди дышала смерть, силе которой он не мог противостоять. Как назло, глаза начал жечь огонь: чертов пот делал свое дело. Диего зашептал молитву, чувствуя себя беззащитным, словно броненосец, с коего содрали панцирь. Он боялся, что если переломит сковавший его члены страх и бросится прочь, меч развалит его на части ранее, чем он поспеет к выходу. В горле запершило, стальной язык, с которого он не спускал глаз, начал троиться, расцветать безумным цветком, слезы застеклили глаза:
«Господи! Что же, это грань моя? Как же так… а пакет?.. а Тереза? А моя жизнь?!»
В жерле каменной трубы тяжисто охнул ветер и затих в гнетущей тишине.
– Ну вот и всё, майор…
– Беги! – вопль мексиканки заставил их повернуться.
По ее лицу от макушки до бровей тянулась алая сеть. Кровь стекала по лбу, собираясь на кончике носа, часто капая на сорочку, но руки крепко сжимали поднятый с пола пистолет.
Диего, судьбу не испытывая, бросился прочь, но не к дверям, а к любимой, по-прежнему ожидая, что в следующий миг последует удар, но оглянуться не смел. Ощущение клейкого, скользкого страха пропитало его и он готов был скоблить свою кожу ножом, хоть до крови, хоть до костей.
Грохот выстрела призрачным эхом отгудел в стенах и вместе с пороховым облаком прилип к потолку. Сзади захрустели корзины, затрещал перевернутый стол. Как пловец, ныряющий за жемчугом, дон перелетел через шеренгу бочек, крутнулся кубарем и вскочил на ноги, загораживая девушку.
Где-то у ворот миссии люто зашлись собаки; но они слышали лишь бой собственной крови в висках, будто стук молотка по крышке гроба. Темноту вспороло жало меча – ужас окутал их плечи ледяным покрывалом.
Пуля вырвала твари левую скулу, раздробив в крошево кость. Из дыры что-то сочилось: черное и блестящее.
Тереза, задыхаясь, вцепилась в Диего.
– А-а-а-а-а-а!!! – истерически завизжала она, кусая пальцы, зажимая себе рот.
Vacero механическим рывком крутнул голову и оставшимся тлеющим глазом нашарил укрывшихся. И дону показалось, ровно он заглянул в ямину со змеями. Там ползало такое… чего он не желал знать.
– Беги! Я задержу его! – прохрипел дон. – Какого дьявола ждешь? Ну?!
Она лишь крепче сжала его плечо.
Он сплюнул с досады и грязно выругался.
«Черт знает что!.. А впрочем, – он крепче сжал оружие и куснул ус, – чего же я хотел? Ведь наперед знал, что не в силах буду изменить ее мексиканскую породу, как и она мою. Но будь я проклят, я всегда любил непредсказуемых женщин!»
Их разделяло семь футов – он бросил последний взгляд на любимый профиль, и соль отчаяния обожгла веки. Не было прежней красы Терезы: не стало изумрудных глаз, эбеново-черной волны волос… на ее лицо было жутко смотреть: точно под кровисто-белой коркой снега стояла непроглядная топь. В глазах майора вспыхнул булат. Он ударился и отскочил от глубоко сокрытого льда ЕГО глаза.
По телу запрыгали в зверской пляске огненные языки бешенства. Испанец напрягся перед прыжком. Пальцы побелели – не разожмешь: морские узлы.
– Ты заплатишь мне за нее, урод!
– Твоей жизнью, – усмехнулась безносая кость. – Из-за тебя, майор, мне пришлось проделать неблизкий путь…
– Из-за меня тебе, мразь, придется сорвать маску и ответить перед законом! – пригрозил де Уэльва, но не услышал в своем голосе и унции уверенности.
В следующий момент он, очертя голову, бросился вперед и подавился, закашлялся болью, ощутив себя куском мяса, насаженным на раскаленный вертел.
– Не-е-е-е-е-ет! – зарывая лицо в ладони, завизжала Тереза.
Сорок дюймов дымящейся стали дико торчали красным плавником из спины Диего. Брякнулась сабля, описав эфесом траурный полукруг.
Под каблуком Vacero хрустнули пальцы; жадно вдыхая пахучий запах, он вырвал меч и воздел над своей головой.
– Диего! – глаза Терезы превратились в полные ужаса круги. Запинаясь о намокшую от крови рубаху, она, рыдая, припала к нему, зажимавшему дрожащими руками разверстую рану.
– Я люблю тебя, слышишь, – дрогнули его губы. – Прости…
Луна посеребрила меч, падающий с высоты.
Глава 13
Сотня капитана брошенным копьем влетела в ворота Санта-Инез, которые захлопнулись у них за спиной, как капкан.
Смерть облизывалась на остриях пылающих сабель; осатаневшие кони харкали пеной, но…
Луис стоял средь притихших монахов с красным, точно сан-грия57, лицом, и не знал: разрыдаться ему или пустить себе кровь. В груди его клокотало, о стиснутые зубы колотился крик.
