– Слушай команду! Мушкет к боку! Фитиль с курка! Фитиль на место! Мушкет ко рту! С полки – сдувай! На бой бери! Мушкет вниз! Порох на полку сыпь! Утряси! Полку закрой! Стряхни! Сдуй! Мушкет на левый бок! Порох и пулю в мушкет! Пыж – на полку! Забойник возьми! Пулю и пыж – добей! Забойник на место всунь! Правой рукой мушкет подыми! Левой посошок – готовь! Мушкет на вилки! Готовьсь!

Эти стародавние, как житие Колумба, команды сержанта Аракаи терзали слух Диего два раза в день: утром и вечером уже третьи сутки! Он просыпался под них и засыпал. Он знал их наизусть, не хуже «Pater Nostrem» и ненавидел как черт ладан.

«Вот счастье-то! – думал Диего. – Ну и горластый петух в сапогах за окном… Такой порадовал бы своим голосищем на параде и самого короля. Но клянусь Святым Себастьяном⁴³, сейчас бы я лично забил в его глотку кляп».

– Пулю и пыж – добей! Забойник на место – всунь! – остервенело лаяли команды.

Майору казалось, что Санта-Инез насчитывает гарнизон в две, если не в три сотни защитников; и, уж сто против одного, все они лучшие стрелки в округе.

Диего шевельнулся в кровати, стараясь подняться. Напряжение ясно читалось в его запавших глазах. Он чертыхнулся; было обидно ощущать себя слабым. Когда первый укус отчаяния миновал, де Уэльва вновь попытался подняться. Ладони стали скользкими от пота. Он попробовал повернуться и сбросить на пол ноги, но отбитое тело прошила боль. Затея не удалась. После нескольких тщетных попыток майор оставил свое намерение и сосредоточился на экономии сил:

«Будь проклята эта жизнь! Я слаб как ребенок! Сколько еще лежать?» Диего прищурил глаза, чтоб в них не затекал пот. В его комнате, молодой от солнца, звенели тишина и мухи. Успокаивало одно: секретный пакет был на месте. Тереза жива, и он, слава Господу, тоже.

Падре Игнасио, сосредоточенный и скупой на слова служитель церкви, дважды заходивший справляться о состоянии идальго, на вопросы майора степенно ответствовал:

– Сеньорита в порядке, сын мой. Сейчас ей нужны заботливые руки и внимательный взгляд сиделки. Будьте уверены, и тем и другим она не обделена. День, два, – и юница сможет увидеть вас.

Дон Диего горел и множеством других вопросов, однако отец Игнасио всякий раз уклонялся от ответов, ссылаясь на слабость сеньора и, осеняя крестом больного, покидал келью.

Это настораживало, раздражало и бесило майора. Временами бессознательная паника снова томила его душу и тогда, из-за нервного потрясения, по обессиленному телу от поясницы к плечам полз озноб.

«Почему настоятель избегает разговоров? Действительно ли жива Тереза? Куда запропастился Муньос? Как мы оказались в Санта-Инез?» – десятки «как?» и «почему?» давили грудь.

Но не только эти вопросы занимали испанца. Чем более он приближался к цели – к владениям Эль Санто, тем сильнее грыз его душу червь сомнения. И то верно: Диего де Уэльва оставил Испанию за кормой галиона, когда строптивый герцог Веллингтон⁴⁴ уже теснил ожесточенного, огрызающегося Сульта⁴⁵ к Тулузе. Победа была близка, она уже была видна без подзорной трубы, но вот беда: близость ее не приносила радости и торжества.

В Кадиссе Мигель Лардиссабаль, управляющий по делам в Новом Свете, вооружая майора последними инструкциями, был озабочен и хмур. Он не стеснялся в выражениях и был категоричен:

«Сейчас, мой друг, мы просто необходимы этим окостенелым грандам и авантажному монарху как воздух, как кровь вампирам! Наша Конституция – гвоздь в их сапоге! Покуда они лишь шипят, но помяни мое слово, стоит ступить сапогу Фердинанда в Мадрид, и вся сия свора вцепится в глотку Кадисского регентства! И тогда… – перед памятью де Уэльвы проявился породистый профиль Лардиссабаля: высокий лоб, крупный нос над решительной складкой пунцовых губ и подбородок, в котором, казалось, сосредоточилась вся воля и решимость незаурядного политика.

Майор помнил, как Мигель ворошил щипцами пышущие золотым жаром угли в камине, и как они расцвечивали его фигуру беспокойными всполохами.

Лардиссабаль был старинным другом Диего, человеком редкой чести и благородных помыслов. И если б нашелся такой ядовитый язык, что желал бы обвинить Мигеля в государственных кознях, то сему «наушнику» безнадежно долго пришлось бы убеждать в сем андалузца.

Однако, по совести разливая правду в бокалы истины, грех было бы замолчать и о том, что сам де Уэльва далеко не во всё мог проникнуть умом, о чем говорил ему управляющий делами. Будучи истовым роялистом, Диего не мог уловить опасений друга, связанных с возвращением на престол короля. Признаться более: это даже смущало и беспокоило майора и, право, заставляло переживать не лучшие часы.

– Тебе не говорили, что ты странный, амиго? – как-то при встрече уколол вопросом Мигель.

– В лицо – никогда, – кажется, так он ответил то-гда. – А что, похож на «темную лошадку»?

– Ты – нет… – Мигель помолчал и добавил с горечью: – Чего не могу сказать о твоем окружении.

– Тогда почему ты не гнушаешься моим обществом? – Диего пристально посмотрел на друга.

– Хороший вопрос. – Лардиссабаль положил ему на плечо длинную и узкую, как у женщины, ладонь. – Потому что я доверяю только собственным глазам. Доверься мне, Диего. Покуда «штандарты» и штыки Франции совершали победный марш по Европе, наш король пресмыкался перед Буонапарте в Валенсе.

– Мигель!..

– Нет, выслушай! – лицо друга превратилось в выбеленную гневом маску, он вцепился в спинку кресла так, что пальцы его потеряли живой цвет. – Теперь о проклятье. Его величество, без сомнения, покажет себя! И вот мое сердце, Диего, боюсь, наши головы ждут далеко не лавровые венки.

– А как же кровь Испании… пролитая во имя короля и свободы?

Лардиссабаль рассмеялся в ответ. То был колючий смех человека, хлебнувшего нелегкой жизни дворцовых интриг, который гордился былыми взлетами и падениями и который знал, как никто другой, что победа и проигрыш – две стороны одной медали.

Он устало махнул рукой, пересек кабинет, достал из филигранной серебряной шкатулки тонкую черную сигару.

– Вот увидишь, – Мигель проложил в воздухе сизую дорожку дыма. – Здесь, в Мадриде, Фердинанд будет на коне, но сомневаюсь, что его королевский меч дотянется до Новой Испании.

– Боюсь, амиго, что не за горами грянет гром и случится непоправимое! Испания может потерять колонии в Новом Свете, как ящерица хвост. Да! Да! Потерять большую часть того, что веками собиралось под сень державы. Хотим мы этого или нет, мой друг, мир изменился. Но наш король слеп – и это прискорбно. Он жаждет всё оставить по-прежнему, но время за хвост не поймаешь!

Мигель Лардиссабаль подошел к мерцающей пасти камина и с досадной усмешкой повесил щипцы на массивный крюк. Затем извлек из манжета платок и закрыл им лицо, будто маской.

– Запомни, ты должен торопиться! Будь бдителен, не доверяй никому. Помни: у Испании много врагов. Подчас мы не зрим их, не слышим. – Он долго смотрел на де Уэльву. В тишине кабинета майор почувствовал, как жжет его лицо взгляд друга. – Но мы должны чувствовать это дьяволь-ское семя! Они из легиона Люцифера! И ты должен сделать всё, чтобы удар их смертельного клинка не застал тебя врасплох! Торопись, амиго! Союз с Россией в Новом Свете, возможно, есть последнее, что мы успеем с тобой сделать для Империи!

* * *

Железом по железу лязгнул замок на дверях воспоминаний. Сомкнул намертво свой молчаливый рот, отгородив на тысячи лиг милую Испанию.

Дон медленно вынырнул из омута невеселых дум, перевернул дышащую жаром подушку, посмотрел на узкую бойницу кельи, за которой стояло небо. Оно было желтовато-коричневым, что гнилой лимон, в вышине которого лежал пористый шлейф длинного облака.