— Красиво, — сказала я. — Наши девочки научили?

— Нет, — Боря почему-то смутился и спрятал поделку в карман (точно, девочки научили, наверное, Вика Метель, она заметно симпатизирует новенькому). — Идемте, мама вас очень ждет. У нас гости. Родня собралась на юбилей.

Дом у Бадыновых был очень большой по моим меркам: три этажа и мансарда. Забор отгораживал значительный участок леса. Помню, что бабушка запрещала мне ходить сюда в детстве. Где-то здесь в древности было то ли капище языческих богов, то ли еще что-то непонятное. Теперь тут живут люди, а древние боги, видно, потеснились.

Увидев хозяйку дома, я пожалела, что оделась так скромно и из украшений выбрала только любимое кольцо с большим агатом. Роза Бадыновна, в необъятном фартуке и с унизанной золотом шеей, охая и ахая, приняла у меня блюдо с пирогом. В столовой стоял длинный стол, за которым располагались гости — родственники Бадыновых, те самые многочисленные дяди и братья, о которых говорил Боря. Даже если бы мне не сказали, что все они родня, я бы в этом ни на секунду не усомнилась. Мужчины сидели, упираясь друг в друга аршинными плечами, обратив на меня взгляд из-под крутых надбровных дуг. У некоторых руки были покрыты разноцветными татуировками. Во главе стола восседал папа Бори, Теклак Бадынович. Я растерянно окинула взглядом собравшихся и не увидела ни одной женщины. Родственники дружно поднялись, задвигав стульями, как только Роза Бадыновна громко произнесла:

— Оот! Учительница Васильевна!

— Оот! Оот! — степенно откликнулись гости, закивав круглыми бритыми головами.

— «Оот», — это по-нашему «уважение», — шепнул мне на ухо Боря. — Так у нас приветствуют уважаемых людей.

— Оот, — сказала я, ежась от неловкости под внимательными взглядами родни Бадыновых.

— Жена Теклака, — сказал один из гостей, по виду самый старый, обращаясь к Розе Бадыновне, — сади Василна за наш стол. Мы с ней кушать и пить. Шебо. Гулум. Бадын сиди сам к Василна кормить, помогать.

Боря уже притащил откуда-то мягкий стул и стоял с ним в руках. Родичи Бадыновых потеснились, освободив нам два места с краю. На столе передо мной появилась тарелка, а на нее щедро посыпалась еда — все острое, пряное, с изобилием кисло-сладких соусов. Неловко как-то — напросилась на угощение. Я украдкой провела пальцем по тарелке темного металла с патиной и витиеватым клеймом. Нож, вилка, ложка, узкий кубок с золоченной каемкой, блюда — вся посуда на столе Бадыновых была серебряной.

— Спасибо, — пискнула я. — Поздравляю.

Гости удовлетворенно заскрипели вилками, вернувшись к застольным разговорам. Один из родственников, точная копия Теклака Бадыновича, только светловолосая, поднялся из-за стола и заговорил. Боря, слегка покраснев, стал переводить.

— Ну, он говорит, короче, что все очень рады, что… ну, что я здесь и не умер. Короче, все меня хвалят.

— Так это твой праздник?

— Нет, — Боря энергично помотал головой, — это год с того дня, как мы покинули… нашу страну.

Родственник продолжал говорить, выразительно поглядывая на моего ученика.

— Что еще? — с любопытством поинтересовалась я.

— Да ничего особенно, — прошептал Боря с досадой. — То же самое. А вот теперь вас хвалит.

Точно. Вся семья глядела на меня.

— Скажите что-нибудь, — сказал Боря, мучительно краснея. — Только честно. Не надо говорить обо мне только хорошее. Я знаю, что у меня все плохо.

Я встала и сказала:

— Боря… Бадын… очень хороший ученик. Он не балуется и делает все уроки. Он обязательно выучится на… ученого.

Несколько подростков, чуть постарше Бори, видимо, переводили тем, кто не знал русского. Родственники одобрительно зашумели, переглядываясь.

— Бадын, — сказал Теклак Бадынович, приподнимаясь. — Я тратил много твоей школе, много ходил наш род менять золота, опасность. Ты должен показать нашим родичам, чему учился. Вот книга, читай.

Боря, с тоской оглянувшись на меня, подошел к стулу отца и, взяв в руки яркий журнал с надписью «Специи и пряности» на обложке, громко зачитал:

— Корица. Ее используют в приготовлении блюд во всех странах Востока. Из нее готовят приправу карри. Корица прекрасно ароматизирует пиво. Также корицу кладут в горячий шоколад и кофе…

— Есть обшибка, Васильевна? — строго спросил Теклак Бадынович.

— Нет, — сказала я. — Бадын все правильно прочитал.

— Оот! Оот! — загомонили родичи Бадыновых, стуча бокалами по столу.

Боря уселся рядом, тяжело дыша.

— Почему за столом одни мужчины? — украдкой спросила я. — У вас что, женщины едят отдельно?

— Нет, — ответил ученик, — но сегодня родичи обсуждают войну. Женщинам нельзя про войну, все родственницы на кухне, говорят о… ну как это… колечки, сережки, золото…

— Побрякушки?

— Ага.

— А я? Почему меня пустили?

— Вы учительница. Учителя дают совет, говорят, как надо. Все равно, женщины или мужчины. У нас большой почет учителям, оот.

— Не могу сказать, что мне это неприятно, — пробормотала я, чувствую себя просветительницей, несущей знания необразованному населению.

Я отказалась от вина. То ли от шума, то ли от напряжения разболелась голова. Перед глазами прыгали темные точки. Давление упало? Пожаловалась Боре, и тот вызывался отвести меня в ванную. Сидящий по левую руку от меня высокий, очень пожилой мужчина с длинной белой бородой, единственный из всех Бадыновых худощавый и субтильный, явно прислушивался. Когда я вставала, услышала, как он говорит отцу Бори:

— Учитель! Маган!

Теклак Бадынович пристально поглядел на меня и спросил:

— Вы здоровы, учительница Васильевна?

— Да, — ответила я как можно небрежнее, хотя от вспышек боли у меня уже сводило зубы. — Немного голова разболелась, перед глазами все плывет. Магнитные бури, наверное.

Подростки негромко перевели мои слова. Разговоры смолкли. Все родственники Бадыновых разом повернули головы и проводили меня взглядами. За мной из столовой выскользнуло несколько молодых парней. Парни юркнули куда-то под лестницу и исчезли. Стукнула входная дверь.

Боря показал мне санузел на втором этаже. В аптечке нашелся «нурофен». Я стояла, наклонившись над раковиной и ждала, когда прекратится мучительная пульсация в висках. Постепенно боль стала проходить. За дверью зашуршало. Вдруг кому-то приспичило, а я занимаю удобства, пялясь в зеркало. Дверь толкнули.

— Сейчас! — крикнула я. — Одну минутку!

Я плеснула в лицо ледяной воды, потянулась к рулону бумажных полотенец, и в этом момент дверь с грохотом раскрылась настежь, хрустнув выбитой щеколдой. Меня не задело, ванная комната у Бадыновых была большая. Оторопело застыв, я взглянула на того, кому НАСТОЛЬКО приспичило. Передо мной возвышался громила, напоминавший родичей Бори лишь отдаленно. Если бы встретила подобного субъекта на улице, решила бы, что это тщательно загримированный участник комикона. Громила был одет в кожаные… доспехи, из-под которых выпирала сероватая плоть. Одеяние было расшито металлическими бляхами. В кулаке он сжимал огромный кривой нож. Но самым примечательным было лицо великана. Брови казались двумя серыми кустами, а толстый нос был словно вдавлен в череп между скулами-каменюками. Шея субъекта была увешана ожерельями из странного вида сушеных плодов, напоминающих маковые коробочки. Пока мы разглядывали друг друга, на лице громилы расползалась улыбочка, обещающая мне мало хорошего.

— Аххххааа, — пророкотал субъект, облизнувшись.

— Вы кто? — выдохнула я, все еще наивно надеясь, что появление жуткого вида чудика в туалете дома Бадыновых можно объяснить каким-нибудь оригинальным, но понятным мне способом.

Мои надежды не оправдались. Громила сорвал с ожерелья одну из коробочек, сжал ее в кулаке до хруста, тряхнул рукой, поднес свою огромную длань ко рту и вдруг дунул мне в лицо сероватой крошкой. Я вдохнула едкую пыль, закашлялась, чувствуя, как сознание покидает меня. Последнее, что я помню, это то, что мир перевернулся вверх ногами.