— Говори при них. Это мои люди.

— Прикажи развязать.

Воевода кивнул. Тимка распутал узел на руках лазутчика. Хазарин потер запястья, потом засунул правую ладонь за пояс, извлек оттуда плотный рулончик пергамента в полпальца величиной.

— Прочитай, здесь все написано, Саванельд-беки.

Воевода взял послание, развернул:

— Перемир, возьми у дозорного факел, посвети.

Когда появился свет, воевода пробежал глазами текст, ахнул удивленно:

— Вот оно что! Измена!

Хазарин ошарашенно посмотрел на властного русса, понял вдруг, отшатнулся:

— Скажи, коназ, ты Саванельд-беки?

— Что-о? Нет. Я воевода Асмуд!

— А-а-а! — Лазутчик ударил вдруг по руке воеводы, прыгнул в сторону и в мгновение ока взбежал на вершину вала.

Пергамент вылетел из руки Асмуда, свернулся в рулончик и канул в темноту.

— Держите козарина! — прогремел приказ воеводы. — Не стрелять! Живым, живым берите!

Ратники на валу бросились за беглецом. Перемир тоже исчез во мраке. Около Асмуда остались Тимка Грач и Ждан. Сотский, наклонясь, светил факелом, чтобы отыскать кожаный свиток. Ждан с той же целью ползал на коленях. Среди щепы, избитого копытами коней чернозема пополам с травой отыскать мизерный рулончик было непросто.

Асмуд торопил:

— Ну что вы там копаетесь?! — и сам пытался отыскать потерю, обшаривая острыми глазами освещенное факелом пространство.

Вернулся Перемир.

— Ну что, споймали? — Воевода грозно глянул ему в лицо.

— Да как сказать… — замялся сотский.

— Скажи как есть.

— В яму угодил лазутчик козарский. На кол напоролся и… — развел руками Перемир. — Прости, воевода.

— Жаль, поспрошать бы его надо было кое о чем. Теперь все тайны с ним умерли, — пожалел Асмуд. — Хотя бы знать, кто он таков, а так…

Не знал тут этого хазарина никто, это правда. Вот если бы Летко Волчий Хвост его увидел, то сказал бы:

«Да это белый богатырь из орды самого хакан-бека козарского! На базаре в Итиль-граде похвалялся он купленной саблей самому князю Святославу голову срубить!..»

Но Летко был далеко, почти за тысячу верст отсюда…

— Ну что, не нашли послание? — спрашивал воевода ратников. — Не иголка, чать. Ищите! Ищите проворнее!

— Разве тут найдешь, — отозвался Ждан. — Как скрозь землю провалился. Штоб его! Все колени ободрал.

— Я тебе еще кое-что обдеру плетью, коль не отыщешь, — пообещал воевода. — Найти надобно. Перемир, тебе поручаю. Все тут переройте, а чтоб кожицу ту мне в руки отдали. И… под страхом смертной кары — никому ни слова о том, что видели и слышали. Никому!

— Не скажем, воевода. А послание козарское отыщем! — отозвался Ждан.

— Ищите! А меня уж давно дело ратное кличет. Как переметчик сказывал, Тимка? Санджар ночью непременно на нас пойдет?

— Сказывал, орда козарская для битвы готова.

— Ну-ну. Встретим…

Асмуд ушел. Трое пядь за пядью обшаривали землю перед валом.

Хитер был Тимка Грач, подозрителен, да и Перемир ему в этом не уступал. Однако же не догадались они Ждана обыскать. А опасное послание хазарское давно уже кануло за пазуху немировского десятского, и ползал он на коленях и чертыхался только для вида. Лукавый ум Ждана сообразил, что Свенельд щедро вознаградит его за предупреждение и за этот смертельно для того гибельный клочок пергамента.

Тимка Грач и Перемир искали бы пропажу так долго, что, наверное, догадались бы обыскать и Ждана, но тут могуче громыхнули мечи по щитам: хазарские тумены пошли в ночную атаку!

Слева, в полуверсте от них, ярким огнем полыхнул сухой камыш.

— Все, не найти! — крикнул Перемир. — Мож, потом отыщем послание козарское воеводе Свенельду. Пошли, Тимка. Подмогнем дружине мечами. Вперед!

И сотские побежали на вал.

— Где Ждан? — спросил Тимка Грач Перемира, когда они оказались среди тысяч ратников.

— Тут где-то!..

Но тут его не было. Ждан бежал к Свенельду. И долго ему искать варяга не пришлось: тот в свете горящего камыша, сидя верхом на коне, отдавал распоряжения тысяцким:

— Плотнее, плотнее ставь полки! Как огонь погаснет, козары силой великой на нас пойдут. Стойте крепко! Не дрогните!

— Воевода! — окликнул его Ждан. — Свенельд! Дело и слово спешное! Дело смертное!

— Подойди! — приказал тот.

Ждан подбежал:

— Вот. Послание тебе!

— Что в нем?

— Не ведаю. Только воевода Асмуд знает…

Свенельд вырвал рулончик из руки Ждана, развернул здоровой рукой — левая покоилась на перевязи, — пробежал глазами по тексту, остро глянул на десятского:

— Кто ведает про сие?

— Тимка Грач, Перемир и воевода Асмуд. Но читал только Асмуд, а што в послании сем, никому из нас не сказывал.

— А переметчик где?

— Утек было, да в яму угодил и на кол напоролся. Погиб!

— Так! — Свенельд помолчал мгновение. — Награды ждешь?

— На то твоя болярская воля, воевода. — Ждан смиренно согнулся в поясном поклоне.

Свенельд криво усмехнулся, внезапно вырвал из ножен меч и наотмашь рубанул им своего благодетеля. Ждан, рассеченный до пояса, рухнул на прибрежный песок.

— Переметчик козарский! — крикнул варяг. — Вот весть изменную мне принес. — Он показал тысяцким клочок пергамента. — Мыслят перекупить меня козары! Меня?! — И бросил кожу в горящий камыш.

Тысяцкие переглянулись. Промолчали. А им очень хотелось узнать о послании вражеском их начальнику. Там было написано: «Саванельд! Великий царь Шад-Хазар жалует тебя землей Таврии с городами. Ты получил просимое тобой. Помоги теперь сокрушить кагана Святосляба». На тексте красовался золотой оттиск с перстня царя Хазарии Иосифа.

Прочитав послание, Свенельд подумал с горечью: «Поздно!» А зарубив Ждана, рассудил: «Один опасный недруг теперь у меня на Руси — Асмуд. Тимка и Перемир не в счет: кто им поверит? Да и не ведают они ничего. А вот ежели Асмуд донесет Святославу, тогда… Мож, выкручусь? Все одно веры мне прежней не будет: Асмуд не даст забыть князю о злоумышлении моем. А посему битву нынешнюю надо мне свершить доблестно и все сделать, чтоб в победе слава моя сверкала ярче Асмудовой. Погибну, а добьюсь того!.. А мож, старый филин погибнет?.. Нет, вряд ли!..»

Камыш прогорел. Конные толпы хазар стремительно надвигались из темноты.

— Братие и дружина! — воззвал Свенельд к богатырям. — Копья к бою! Р-рысью-у… вперед!

НОЧЬ МУЧИТЕЛЬНОГО НЕВЕДЕНИЯ

обрыня недолго наблюдал за битвой: свои дела влекли воеводу. В сопровождении сотских и печенежского хана Товлыза Свирепого витязь обошел боевой стан на острове. Половина ратников спала у костров тяжелым сном смертельно уставших людей. Другие укрепляли вал частоколом из разобранных строений посада. Всеми работами руководил тысяцкий Радислав, пожилой воин с простым и ясным лицом, присланный сюда Святославом вместо опального Рубача. Правая рука военачальника покоилась на перевязи, лоб обмотан тряпицей, пятна крови запеклись на грубошерстном плаще. Он не спал вот уже почти сутки, но был бодр и подвижен. Подходя, Добрыня услыхал мягкий грудной голос тысяцкого.

— Вот тут и вбей колья, Завид. Козарин полезет, а ходу и нетути: ты его копьем в ров столкнешь. Понял, голуба моя?

— Как не понять, — ответил хриплый бас. — Все сполню, как велишь. Не сумлевайся.

— Бучма! Подбрось, голуба моя, дровец в костер. Ан не видишь, товарищам твоим темно… Чекан-богатырь, посматривай, штоб ворог змеей подколодной к нам не пролез.

— Устерегу, воевода. Не бойсь. Я дело ратное ведаю. Не впервой, чать, в дозоре стою.

— Добро! Я так только… Кентарь, сходи, разбуди десяток Сенчи. Пора и вам, голуба моя, головы преклонить до зари…

— Пошто гонишь? Есть еще силушка, воевода. Дело справим — отдохнем! — откликнулся из темноты скорый говорок.

— Нет-нет, голуба моя, — прозвучал мягкий голос Радислава. — Ты уж сполняй приказ. Поутру битва грядет, а ты силушку срасходовал. Как быть, а, голуба моя? Нехорошо!