Зрелище было, действительно, впечатляющее. Вблизи ворота северной крепости не шли, конечно, ни в какое сравнение со Скейскими воротами Трои — им было далеко до троянской несокрушимости. И створки были сделаны не из нескольких слоёв прочнейших дубовых досок, а из однослойного кедра, и обшивка была далеко не такая толстая. Но для того, чтобы сорвать створку с нетель, требовалась, по крайней мере, четвёрка лошадей, иначе рывок такой силы невозможно было себе представить.

— Вперёд! — опомнившись, скомандовал Гектор. — Что бы там ни было, мы должны войти.

Они миновали пустой проем и оказались в пространстве между внешней и внутренней стенами, составлявшем в ширину около полустадия. Здесь тоже было пусто — ни души, но на земле тут и там в беспорядке валялись ливийские мечи, щиты и дротики, словно их побросали, спасаясь бегством.

Ворота внутренней стены были расположены не напротив внешних, а как бы наискосок, так что враг, сумев взять первые ворота, но не зная плана крепости, потерял бы немало времени, зажатый в простенке, под обстрелом лучников с той и с другой стены.

В Гектора и его воинов никто не стрелял, и план крепости они знали заранее, а потому ринулись ко вторым воротам, не теряя ни мгновения. Эти ворота, в точности такие же, как первые, были настежь раскрыты, их створки не пострадали. И за ними открывалось зрелище, от которого бывалые воины просто оцепенели.

Перед ними разворачивалось огромное пустое пространство внутреннего двора крепости. В глубине его виднелись жилые постройки, колодец, слева лепилось два десятка более низких сооружений, без окон и с небольшими дверями — склады оружия и продовольствия. С одного взгляда было заметно, что кто-то раскрыл их так же решительно, как внешние ворота: большая часть дверных створок либо висела на одной петле, либо валялась рядом, сорванная. Но главным, самым невероятным и самым страшным было то, что представляло собою центральное пространство двора. Оно было в прямом смысле завалено трупами. Тела ливийцев, одетых в боевые доспехи, такие же, как на Гекторе и его спутниках, валялись почти вплотную друг к друга окровавленные, недвижимые, и над ними, жутко и отвратительно вопя, пировали грифы.

— Могучая Сохмет[35]! — прошептал потрясённый Харемхеб. — Что это?!

— Они все с оружием! — сказал Гектор, делая несколько шагов среди мёртвых тел. — И они сражались, во всяком случае, пытались сражаться, это видно и по их позам, и по тому, что у некоторых остались стрелы на тетиве. Судя по всему, они бились, защищаясь, перед кем-то отступая... Но перед кем? Или я ослеп, или здесь нет ни одного тела кого-то чужого, здесь только ливийцы! Не могли же они не убить ни одного врага!

— Напавшие на них могли унести своих убитых, — предположил Анхафф, взмахом руки приказывая идущим за ними воинам остановиться. — Стойте! Всем стоять! Убивать тут некого, тут уже всех убили.

— Ты неправ, Анхафф! — заметила Пентесилея, наклоняясь к одному из тел и рассматривая его. — Всё это случилось утром, часа три-четыре назад. Будь ветер в нашу сторону, мы слышали бы издали шум сражения. Так когда можно было успеть унести отсюда мёртвых? Мы бы увидели издали, что кто-то выходит из крепости.

— Я не могу понять, с кем они сражались, Пентесилея, — проговорил Гектор и рывком сорвал с глаз мешавшую ему повязку, в которой теперь не было никакой надобности. — Посмотри, какие раны!

— Я уже заметила, — лицо амазонки выдавало невероятное изумление и вместе с тем всё больше напрягалось, точно она осознавала присутствие какой-то невидимой, но грозной опасности. — У большинства разбиты головы, некоторые будто проткнуты чем-то насквозь, у некоторых тела изогнуты так, будто им сломали спину. Но вот, смотри, у этого воина, не успевшего спустить тетиву, в горле торчит стрела. И во-он у того. Может быть, они в панике попадали друг в друга? Только оперение этих стрел не похоже на то, что у ливийцев.

Гектор разглядывал мертвецов и всё сильнее мрачнел. Он обернулся и увидел, что воины-египтяне, сгрудившись у ворот, рассматривают страшную бойню с таким же изумлением и, пожалуй, с затаённым страхом.

— Занять оборону у ворот! — скомандовал военачальник. — Оружие держать наготове. Мы не знаем, кто здесь был, и не вернутся ли они. Всем быть готовыми к бою.

— Гектор! — окликнула его Пентесилея. — Знаешь, мне кажется, что вот этот воин, — она указала на одно из тел, — что он не убит. На нём ни пятнышка крови, но тело сведено судорогой, а лицо искажено так, что и на лицо-то не похоже. Он умер от ужаса.

Троянец кивнул.

— Я заметил через прорези шлемов, что глаза у них у всех выпучены, будто готовы выпасть... И у тех, кто без шлемов, выражение одно и то же: дикий ужас. Но не призрак же они увидели? Призраки никому не разбивают голов и не ломают шей!

— И не срывают ворот, — добавила амазонка. — Жаль, не различить никаких следов: всё истоптано и изрыто. Здесь около пятисот трупов. А где остальные?

— Великий царь! — вскричал, подбегая к командующему расторопный Ишни. — Я перешёл двор. Ворота по ту сторону тоже раскрыты. Видно, ливийцы убегали через них. Они побросали оружие и кинулись бежать. Но, то ли забыли, что там — пропасть, а тропа вдоль стены очень узка, то ли с перепугу друг на друга налетали... Сотни три человек попадали с обрыва и лежат там, внизу. Кто-то, наверное, убежал по тропе в горы, там тоже валяются их мечи, луки. Улепётывали со всех ног!

Гектор нахмурился.

— Кто тебе позволил, Ишни, уходить от отряда без моего разрешения? Мы не знаем, есть здесь кто-то или нет.

Юноша смущённо опустил голову. И тут раздался короткий крик, и одинокая фигура метнулась через двор, к западным воротам крепости. Это был Тефиб. Воспользовавшись общим замешательством, изменник поднял меч одного из убитых ливийцев и, ударив им охранявшего его египтянина, бросился бежать. На что он надеялся, и надеялся ли вообще на что-нибудь, или то был поступок, продиктованный безумием отчаяния, сказать было трудно. Амазонка схватилась за лук, но Гектор остановил её: он видел, что Тефиб не убил воина, тот успел прикрыться щитом, а бегство сулило изменнику только гибель. Вот он уже достиг построек с другой стороны двора, вот уже исчез за ними. И...

Дикий крик, крик нечеловеческого ужаса, прорезал жаркий воздух, перекрыв вопли грифов, круживших над двором. Тефиб выскочил из-за кирпичного строения, сделал несколько шагов и упал замертво лицом вниз.

— Там кто-то есть! — воскликнул Харемхеб. — Там...

И тут же он закричал почти с таким же животным ужасом, как только что кричал предатель. И одновременно этот крик, крик непередаваемого страха, вырвался у всех воинов-египтян.

Они все уже были готовы увидеть в крепости кого-то или что-то ужасное. Но то, что явилось перед ними в клубящемся пылью проёме между крепостными постройками, выходило за пределы самого отважного воображения... То была тварь, более всего напоминающая ящерицу, вставшую на задние лапы, но только высотою она была в два человеческих роста, а благодаря невероятно мощному телу и массивным задним лапам казалась ещё больше. У неё была недлинная крепкая шея и голова с громадной крокодильей пастью. Полуоткрытая, эта пасть сверкала двумя рядами острых жёлтых зубов, каждый длиной с палец. Маленькие глаза смотрели из глубоких глазниц тупо и свирепо. И голова, и всё тело твари были сплошь покрыты блестящими на солнце щитками зеленовато-серой чешуи.

— Что это?! — выдохнул Гектор, не узнавая своего голоса.

— Великий Ящер! — прохрипел Анхафф, отступая к воротам. — Великий Ящер Ливийской пустыни. Он пришёл... Мы погибли!

Большая часть египтян кинулась к воротам с воплями ужаса. Некоторые отступали, держа наперевес дрожавшие в руках копья. Пентесилея выстрелила из лука, но стрела, как прутик, отскочила от панциря ящера, как наверняка отлегали и пущенные в него недавно ливийские стрелы... Тварь не издала ни звука, но вся напружинилась и несколькими прыжками покрыла половину двора, надвигаясь на смятенных людей.