– Кто вам это сказал?! – вспыхнула она, гневно сбрасывая ладонь почтмейстера со своего плеча.

– Как, кто?.. – озадаченно пробормотал мсье Ле-Пти. – Ведь вы сами только что заходили ко мне, отправили письмо отцу и сказали, что собираетесь поехать к друзьям в Аржантан.

– Вы сошли с ума и бредите. Какой Аржантан? Отойдите от меня и оставьте свои выдумки! Какое вы вообще имеете право вмешиваться в дела, которые вас не касаются? Что за возмутительная наглость?!

Мария была близка к истерике. Изумлённый почтмейстер отшатнулся от неё и отступил на несколько шагов. Все свидетели этой сцены опешили и на некоторое время лишились дара речи. Вспышка гнева молодой дворянки казалась настолько немотивированной, что окружающие пришли в полное замешательство, не в силах ничего сообразить и дать происходящему какое-либо объяснение. В тягостном молчании работники бюро подняли на багажник дилижанса почту, разместили на крыше купе тяжёлую поклажу пассажиров и укрыли её брезентом. Кондуктор проверил билеты отъезжающих. «Теперь, кажется, всё, – молвил кучер, потирая ладони. – Пора трогаться».

Пронзительный рожок дал сигнал к посадке и кондуктор распахнул двери купе. Все пассажиры, включая старушку Дофен и сопровождающего её паренька, обернулись на Марию, нервно прохаживающуюся взад и вперёд в глубине двора. Флоримон робко приблизился к ней и спросил: «Вы будете садиться, мадемуазель Мари? (Он слышал её имя из уст почтмейстера) Ваш саквояж уже погрузили, я проследил». – «Благодарю вас, гражданин», – отозвалась она, решительным шагом направляясь к экипажу.

Что такое дилижанс? Это в сущности та же карета, только огромных размеров. «Французы создали странный симбиоз кареты и нашего вагона», – говорили о нём строгие англичане. Чтобы везти такую махину, требовалось никак не меньше четвёрки лошадей. Пол купе возвышался над землёй почти на три фута, и чтобы попасть во внутрь, пассажиры должны были взбираться по откидной лестнице в четыре ступеньки. Редко какая дама поднималась без посторонней помощи. На хороших станциях для такого дела мастерили перрон или хотя бы деревянный настил, с которого пассажиры могли перейти в купе по мосткам. Но Кан ещё не обзавёлся подобными удобствами, и поэтому нашей героине пришлось прибегнуть к помощи того же Флоримона, который любезно поддерживал её под руку, пока она преодолевала крутую лестницу.

Изнутри купе дилижанса было обито обыкновенным зелёным сукном безо всяких украшений. Таким же сукном застелены деревянные лавки, а также небольшой продолговатый столик посреди купе, над которым висел на крючке ночной фонарь. Марии как особе благородного происхождения уступили лучшее место на лавке у передней стенки купе. Слева от неё на той же лавке села старушка Дофен. Рядом с Корде на боковой лавке справа заняла место гражданка Прекорбен со своей дочуркой, затем сел Филипп Дофен, а на другой боковой лавке разместились супруги Жервилье со слугою. На лавке у задней стенки устроился бродяга Флоримон, а на стульчике у дверцы – кондуктор.

Хотя купе было рассчитано на двенадцать пассажиров, а погрузилось в него, включая кондуктора и шестилетнюю девочку, только десять человек, в нём всё равно оказалось тесно. Путники втащили с собою ручную кладь: всевозможные картонки, корзины, узлы, несессеры, которые втиснули между сидящими на лавках, расставили на полу и заполнили столик посреди купе.

Тронулись. Дилижанс медленно выкатился за ворота, разгоняя клюющих что-то кур, проехал по улице Революции, свернул на улицу Равенства, промчался мимо Большой Обители, и, миновав мост через Орн, выбрался на парижский почтовый тракт. Мария не оглядывалась на уплывающий город, в котором провела два с лишним года. Она сидела, не сводя глаз с одной точки в купе, и весь вид её говорил о том, что она сильно расстроена. Дотошный почтмейстер здорово испортил её отъезд! Тихо и незаметно покинуть Кан ей всё же не удалось. Теперь этот говорливый старичок разнесёт по всему городу, что видел, как девица Корде садилась в парижский дилижанс, и что она уехала одна, без сопровождения. Ну и пусть! Пусть все узнают, что она уехала в Париж. Не бросятся же за ней в погоню, в самом деле! Кан – это перевёрнутая страница её жизни. В любом случае, что бы с ней не случилось в Париже, она вряд ли вернётся обратно.

Конечно, дорогая кузина несказанно изумится, узнав, что Мария поехала не в родные пенаты, а бог весть куда, да ещё и без сопровождения. Можно представить выражение её лица. Впрочем, хозяйка быстро оправится от изумления и скажет, что с самого начала подозревала что-то неладное. Она пригласит мсье Ле-Пти к себе отобедать, а заодно позовёт муниципального служащего Ларю, такого же неутомимого и вездесущего старичка, который обычно оповещает мадам Бретвиль обо всём, происходящем в городе. Втроём они долго будут обсуждать, что означает столь загадочное поведение молодой квартирантки. Они найдут, что, возможно, какое-то объяснение этому содержится в том письме, которое Мария послала в Аржантан и которое почтмейстер, увы, уже отправил по адресу.

Все следующие дни мадам Бретвиль будет пытать Розу Фужеро, мадам Мальфилатр и других подруг Марии: не известно ли им что-либо о её замыслах? Но подруги не скажут ей ничего вразумительного. Только Роза догадается, что об этом надо спросить у Барбару, и даже воспользуется случаем, чтобы посетить красавца-марсельца. Но Барбару не окажется на месте, поскольку он успеет уехать из Кана к войску, идущему на Париж. Тогда недоумевающие подруги найдут кого-нибудь едущего в Аржантан и попросят его справиться у самого отца Марии о том, что она написала ему в своём последнем письме. Пройдёт ещё какое-то время, прежде чем возвратившийся из Аржантана путник принесёт нужные известия. Только тогда в Кане узнают, что Мария эмигрировала в Англию. Дорогая кузина прослезится, понимающе кивая головою, и признается по секрету кухарке Габриель, что будь она помоложе, то сама уехала куда-нибудь подальше из этой очумелой страны. Останется лишь один вопрос: почему молодая эмигрантка выбрала столь странный маршрут? Разве ездят в Англию через Париж?

Напряжённость благородной путешественницы не укрылась от взоров её спутников. Но, помня о гневной отповеди, которую получил почтмейстер, они не отваживались задавать ей вопросы. Более того, мрачная сосредоточенность Марии повлияла на атмосферу, царившую в купе дилижанса. Пассажиры молчали, не решаясь завязать обычный в таких случаях разговор.

При выезде из Кана, в пригороде Воцель, рядом с трактиром «10 августа» дилижанс остановился на проверку документов. В сторожевой будке дежурили солдаты из Шербурского полка, оказавшиеся добрыми приятелями гуляки Флоримона. Последний высунулся в окошко и вступил с ним в оживлённую беседу, длившуюся минут десять или пятнадцать. Всё это время пассажиры сидели, держа наготове паспорта, ощущая как дощатая крыша дилижанса нагревается от палящего солнца и в купе сгущается духота. У большинства уже катились по спине струйки пота, намокшие рубашки прилипли к телу. Наконец, когда друзья вдосталь наговорились, солдаты вернулись обратно в будку и дали знак кучеру трогаться. Документы пассажиров так и не потребовались. Дилижанс вновь поехал, постепенно набирая ход. На спуске дороги лошади пошли галопом, бренчание бубенчиков на сбруе сменилось мерным звоном, свежий ветерок с окрестных лугов влетел в раскрытые окна и принёс долгожданную прохладу.