По скрипучей деревянной лестнице Мария спустилась на нижний этаж и открыла маленькую дверцу, ведущую во внутренний дворик. В её планы входило удалиться этим запасным ходом, а не проходить по длинному коридору мимо покоев мадам Бретвиль. На ней было прогулочное платье из полосатого канифаса и жёлтая батистовая косынка, собранная у талии под пояс и завязанная на спине узлом. На руках белые перчатки, через локоть перекинута сафьяновая сумочка. Высокий нормандский чепец с длинными кружевными оборками, закрывающими лицо почти до половины, позволял узнать её только с очень близкого расстояния.

Всё же незаметно уйти ей не удалось. На улице Сен-Жан, по выходе из дома её увидел соседский мальчишка, сын столяра Люнеля. Он спрыгнул с подоконника и громко заголосил: «Мари, Мари, куда ты идёшь? Ты идёшь рисовать?» – «Нет, Луи, я уезжаю», – ответила она с грустной улыбкой. «Уезжаешь?! – обеспокоился девятилетний подросток, почувствовав в её голосе трагическую нотку. – А когда вернёшься?» – «Через некоторое время…» Весёлость младшего Люнеля как рукой сняло. Дети подчас проницательнее взрослых; иногда кажется, что они обладают каким-то особым чутьём. Подчиняясь порыву, Луи подбежал к Марии и крепко обнял её за талию. Она и не ожидала, что этот маленький упрямец и задира, которого она вечно отчитывала за какие-нибудь безобразия, был так привязан к ней.

– Ты что, Луи? Пусти меня, пусти!

– Ты не вернёшься, ты не вернёшься… – всхлипывая, повторял он, не размыкая рук.

В сердце Марии что-то ёкнуло:

– С чего это ты взял, глупыш? Почему я не вернусь?

– Не уезжай! – простонал он, едва сдерживая плач.

Она мягко развела его руки, присела перед ним на корточки и ласково потрепала его рыжие кудри: «Не беспокойся обо мне, мой друг. Вот, возьми. Это тебе от меня на память». И протянула ему два альбома со своими рисунками. Глаза Люнеля засверкали: сколько раз он тщетно стучался в её комнату, чтобы посмотреть, как она рисует; сколько раз он догонял её на прогулках, когда она шла с альбомом и красками! А тут вдруг это доселе недоступное ему сокровище оказывается в его руках. Мальчик мигом забыл о своих страхах; он был счастлив.

– Теперь мне пора, – сказала она. – Не провожай меня. Давай поцелуемся на прощание.

Луи неловко чмокнул её в щеку, а она в ответ дотронулась губами до его чела. Вот и простились.

Пошёл уже одиннадцатый час и следовало бы поторопиться на дилижанс. И всё же, отойдя на несколько шагов, Мария не удержалась, чтобы не обернуться и не спросить осчастливленного мальчишку, с увлечением листающего альбомы:

– Скажи, Луи, ты будешь помнить меня?

– Буду! – крикнул он, помахав ей рукой.

В половине одиннадцатого наша путешественница была уже на улице Сен-Пьер, 52, в бюро дилижансов. Однако, зайдя во двор, она обнаружила, что стоящий там экипаж совсем не готов к отправлению: багаж не погружен, лошади не запряжены и дышло лежит одним концом на земле. Вокруг дилижанса, постукивая палкой по колёсам и рессорам, неспешно прохаживался кучер, тотчас же узнаваемый по картузу из лакированной кожи, форменной куртке и кожаным штанам. «Вы едете в Париж? – спросила она, подходя. – У меня билет на этот рейс». Кучер бросил на неё хмурый взгляд и проворчал что-то нечленораздельное. «Отчего задерживается выезд?» В ответ опять невнятное бормотание. «Послушайте-ка, гражданин, – не отступала Мария, – надобно погрузить мой саквояж. Он находится в билетной кассе. Саквояж гражданки Корде». Кучер успел обойти дилижанс раза два или три, прежде чем Мария могла что-то разобрать из его речи: «Всему своё время, говорю вам. Сначала запряжём лошадей. Потом погрузим газеты и почту. Потом вещи». – «Когда же мы поедем?» – «Поедем…»

Марию совсем не устраивало, чтобы выезд задерживался, поскольку ей придётся всё это время оставаться поблизости, на оживлённой улице Сен-Пьер, то есть улице Революции, рискуя каждую минуту столкнуться с кем-нибудь из знакомых. Но делать нечего. По крайней мере, у неё есть время, чтобы послать письмо отцу.

Она вошла в соседний дом, в почтовое бюро, где служил мсье Ле-Пти, давний приятель мадам Бретвиль. В сумеречном помещении за деревянной перегородкой над кипой пакетов копошился седовласый благообразный старичок в форменном рединготе, который, услышав шаги вошедшей, вскинул глаза, поправил на носу большие круглые очки и расплылся в радушной улыбке:

– Мадемуазель Мари! Очень рад вас видеть. Чем могу служить?

– Хочу отправить письмо в Аржантан, – сказала она. – Дайте пожалуйста пакет.

– Сию минуту, мадемуазель, сию минуту! Отцу изволите писать? Доброе дело. Как он поживает?

– Как обычно. Знаете, что? Дайте мне ещё один пакет. Его я не пошлю, а возьму с собой. Сколько с меня?

– Четыре су, мадемуазель, за пакеты, и десять за пересылку.

В первый пакет она вложила письмо к отцу, а второй не стала ни подписывать, ни заклеивать: оно предназначалось для брошюр и рекомендательного письма к Дюперре. Старичок принял первый пакет, но не торопился отпускать свою гостью.

– Вижу, мадемуазель, вы в дорожной одежде. Не иначе как собрались в поездку?

Все-то он замечает, этот глазастый почтмейстер…

– Да, собралась.

– Далеко ли?

– В Аржантан.

– В Аржантан? Прекрасно, прекрасно… – проворковал старичок, но тут же поморщился. – Позвольте, как же так? Вы посылаете письмо в Аржантан и сами туда едете?!

– Что здесь странного? – парировала Мария. – Посылаю письмо отцу, а еду к друзьям.

Мсье Ле-Пти согласно кивнул головою, но недоумение его не рассеялось.

– И что же, будучи в Аржантане, поблизости от своего родителя, вы так и не повидаетесь с ним?

«Прицепился же!..» – подумала она с раздражением.

– Нет, гражданин Ле-Пти, у меня не будет для этого времени.

– И всё-таки это странно, – молвил почтмейстер, не в силах взять в толк намерения молодой особы. – Вы поедете в том же дилижансе, который повезёт ваше письмо, так? Не проще ли вам в таком случае по приезде в Аржантан послать письмо по «малой» почте?

Мария уже стала нервничать:

– Так вы отправите моё письмо или нет, гражданин?!

– Безусловно, мадемуазель! Если вы так желаете…

– Да, я так желаю, – сказала она с ударением на последнем слове, круто повернулась и покинула почтовое бюро.

Хотя кухарка Габриэль снабдила путницу кое-какой провизией, которой вполне хватило бы на один день, – столько, сколько длится поездка в Аржантан, – Марии, не очень рассчитывающей на придорожные кабачки и таверны, к тому же не знавшей маршрута, какие и где будут делаться остановки, – надлежало позаботиться о своём питании заранее. Выйдя из почтового бюро, она направилась в давно знакомый ей магазинчик Лекуанта на углу Холодной улицы и улицы Моннэ, где взяла головку сыра, каравай хлеба, говяжий паштет, а также полфунта леденцов. После этого она зашла в трактир супругов Дюмон около церкви Сен-Совер и купила своё любимое кушанье – кулёк фисташек, обжаренных в масле, приправленных солью и перцем. Все эти покупки вместе с отправкой письма заняли около часа, так что с Холодной улицы она поспешила обратно, в бюро дилижансов, полагая, что на сей раз явится как раз к отправке экипажа.