Прежде чем мы последуем за нашей героиней в ванную комнату, воздадим должное гостинице «Провиданс» за то, что она вообще имела таковую. Далеко не все гостиницы и постоялые дворы могли похвастаться наличием подобных удобств. Не только в глухой провинции, но и в блистательной «столице мира» большинство жилых домов всё ещё было лишено ванных комнат или просто душевых. Только очень состоятельные хозяева позволяли себе такую роскошь. Все остальные ходили в общественные бани. Люди с достатком посещали ароматические ванны Альбера на набережной Орсё или Китайские бани на Итальянском бульваре. Масса горожан, как встарь, продолжала пользоваться купальнями, расположенными по берегам Сены, то есть попросту окуналась в реку в специально огороженных местах; мужчины – отдельно, женщины – отдельно. В Париже насчитывалось до тридцати таких заведений, среди которых наиболее популярными были бани Пулена на набережной Музея, бани Дюгамеля на набережной Конти и бани Даниеля у Дома Республики (бывшего дворца Бурбонов). Тот, кто не желал выкладывать денежки за «правильную помывку», мылся где придётся. В своё время генеральный прокурор столичного парламента Жоли де-Флери был скандализирован видом «большого количества простолюдинов, которые купаются голыми в Сене на виду у всех, и даже главным образом на глазах у другого пола…»

Ванная комната, куда вошла наша героиня, представляла собой узкое продолговатое помещение с маленьким оконцем, выходящим во внутренний двор гостиницы. Пол был выложен плиткой из обожжённой глины, имел небольшой уклон в противоположную от входа сторону и отверстие, куда стекала вода. Слева от двери стояла чугунная печь, которую топили дровами и углём. Раскаляясь, она разогревала установленный над нею бак с водой, из которого на высоте человеческого роста отходила труба, заканчивающаяся краном с ручкой. Никакой ванны не было; моющиеся стояли как в душевой или сидели на деревянной лавке. Рядом стояло корыто, где остужали слишком горячую воду, а на стене на крючках висело несколько черпаков с длинными ручками.

Печку, разумеется, ещё не топили; Корде потрогала рукою бак с водой и нашла его вполне холодным. Ей пришлось самой очищать печь от остывшей золы, разжигать огонь и подкладывать уголь. В комнате было сыро, на полу валялись кусочки мыла и ворсинки от мочалок. Мария едва не поскользнулась и не шлёпнулась на пол. Пос ле этого она сняла чепец и капот, повесила их на гвоздь, освободилась от своих скользящих тапочек и осталась на босую ногу.

Печь разогревалась медленно и ужасно дымила. Наконец из крана потекла тёплая вода. Наша героиня окончательно разделась, взяла в руки мыло и села на лавку. В этот момент жестяная труба чихнула, заурчала, и вода перестала течь. Вначале купальщице показалось, что бак опустел, но встав на табурет и открыв крышку, она увидела, что там ещё достаточно воды. Почему же она не течёт? Конечно, следовало бы обратиться к служащим гостиницы, но Мария не могла выйти из ванной комнаты, потому что уже успела ополоснуться и даже слегка намылилась. Ситуация ещё более неудобная и нелепая, нежели вчерашнее происшествие в комнате гарсона. Следовало найти какой-то выход из этой конфузии.

Сначала постоялица попыталась черпать воду через верхнюю крышку бака, но узость отверстия и длинные ручки черпаков не позволяли этого сделать. Тогда она взяла топор, которым кололи дрова, и двумя решительными ударами отсекла трубу от бака у её основания. Оказалось, в бак кто-то уронил тряпку, и она забила собою отверстие. Как только тряпка была вынута, вода хлынула из бака широкой струёй. Мария успела подставить корыто, которое мгновенно наполнилось, а вся оставшаяся вода вылилась на пол. Такое радикальное решение проблемы позволило нашей героине завершить свои процедуры. Правда, следующий купальщик оказывался перед двойной трудностью: в баке не оставалось больше воды (но это ещё полбеды; воду можно было принести и налить) и у него не имелось крана. Но почему Мария должна заботиться о других больше, чем они о ней, и почему в помещении, называемом ванной, и пользование которым входит в стоимость проживания в гостинице, она должна терпеть такие неудобства и такое унижение, оказываясь в течение нескольких минут совершенно голой и беспомощной?

Когда Корде оделась и вышла из ванной, гостиница уже вполне ожила. Где-то звенел колокольчик, слышались шаги и раздавались голоса. На внешней стороне двери ванной комнаты уже висел листок, приколотый булавкой, на котором в столбик писались фамилии желающих помыться.

У дверей седьмого номера ей встретилась супруга Бензе.

– Добрый день, соседка! Как вам спалось?

– Всё в порядке, – молвила Мария сквозь зубы, торопясь отпереть свою комнату.

– А мы, знаете, провели эту ночь ужасно. Муж ворочался на постели и от духоты не мог заснуть. Наш сорванец всё время хныкал, вскакивал и просился в уборную. В результате у меня разболелась голова. Ужасная ночь… Мы завтракаем у себя в номере. Вы уже позавтракали?

– Нет, мне некогда. Я жду гостя.

Мария зашла к себе и закрыла дверь на ключ. Часы показывали без четверти девять. Было ещё время немного прибрать комнату и приготовить её для встречи Дюперре. Вот удивится этот важный господин, когда увидит её посреди такого убожества!

Прежде чем войти, Дюперре постучал в дверь. Он ничуть не удивился, встретив столь нереспектабельную обстановку. Маленькая комнатка в плохонькой гостинице была воспринята им как своего рода походная суровость, вполне подходящая духу приезжей, предки которой были воинственными нормандцами. Мария не могла предложить гостю ни кофе, ни прохладительного напитка; однако пригласила его присесть. Она уже была вполне одета и готова к выходу, и это приглашение прозвучала как чистая формальность, дать гостеприимству. Тем не менее Дюперре сел и завёл речь о предстоящем деле. По его словам, он уже размыслил над ним и находит, что шансы на успех невелики. Если гражданка Форбен лишилась пенсии по закону об эмигрантах от 9 ноября 1791 года, то восстановить её будет очень и очень трудно. Но даже если её и восстановят, то кто её станет получать? Сама Форбен, остающаяся за границей? Кто же будет возить туда деньги, и как всё это будет выглядеть? «Как помощь соотечественнице, терпящей нужду, – сказала Мария. – Разве это может выглядеть как-то иначе?» Дюперре рассмеялся и перевёл разговор на общие темы.

– Как вы нашли Париж? Не слишком ли он изменился?

– Мне трудно судить, – молвила Корде. – Я здесь раньше никогда не бывала.

– Никогда не бывали? – развеселился депутат. – Вы впервые в Париже?! Что же вы не сказали мне об этом ещё вчера? Это многое меняет. В таком случае вы обратились по адресу. Без меня вы рискуете потеряться в этом безбрежном море. Ведь Париж – это море. Боле того: океан. Я стану вашим провожатым.

– Буду очень признательна вам, – отвечала она с улыбкой.

Эта её улыбка, бесхитростная и доверительная, подействовала на него ободряюще. Он увидел перед собой хорошенькую провинциальную барышню, правда, с характером, но всё же достаточно неискушённую.

– Что же мы сидим? – спохватился он. – Пойдёмте скорее; ведь солнце уже высоко, и сейчас самое время рассмотреть этот город вблизи.

Выводя Марию из гостиницы, Дюперре проявил всю свою галантность, что тотчас же бросилось в глаза встречным постояльцам. Они таращили глаза на грациозную пару и расступались, освобождая дорогу. Гарсон Фейяр, поднимавшийся по лестнице с подносом в руках, так загляделся, что запнулся на ступеньках и едва удержался на ногах.