Петька помолчал.

— Два дня бушевало море, два дня я хоронился в потайном месте. На третий день стихло. Починили они свой баркас и ушли в море, а избушку нашу спалили. Нашел я потом кости отцовские и больше ничего. Убежал я, с тех пор не бывал там. — Петька смолк и поник головой.

Кувалдин сочувственно обнял его за плечи. Юнг пригладил рукой непослушные Петькины вихры.

— Ну, а дальше, Петя?

— Трудно мне было попервости, ох, трудно. Добрался я до города, вначале на пристанях жил, а потом холода наступили, одежонки у меня не было, а какая была, износилась, думал, помру. И пропал бы, если бы не попался на глаза одному хорошему человеку. Узнал он, что я сирота, и взял меня к себе. Уехали мы в Иркутск, большой город, еще больше нашего. Жили хорошо, грамоте меня учили, я ведь способный…

Юнг и Кувалдин с волнением слушали сбивчивый рассказ Петьки.

— Н-да, а как фамилия этого человека?

Петька помолчал и негромко, но твердо произнес:

— Кручинин, Артур Илларионович Кручинин.

— Он что — ученый?

— Да, ученый инженер, у него какая-то машина в тайге была, мне об этом Лина рассказывала, жена Артура Илларионовича. У него был помощник, я его один раз увидел в Иркутске и узнал… Он… Тот рыжий… Что папаню моего…

— А фамилию его можешь назвать?

— Фамилия его Маккинг. Этот Маккинг, — продолжал Петька, — хочет убить инженера.

Он украл у него машину, — Петька понизил голос. — Она вот такие камни делает, и еще что-то. Мне все это Лина рассказывала, когда ехали в Питер.

— А почему ты все-таки ушел от них?

— А я не уходил, — голос Петькин дрогнул. — Лина и Шагрин ушли, а я остался дома. Вдруг ворвались офицеры и давай все разбрасывать, а меня голого выгнали на улицу — только-то и успел я эту коробку захватить. Было холодно, но мне удалось стянуть в одном дворе белье. Вот тогда меня и встретил дядя Семен. Только я убежал от него. Я знал, что Лина и Шагрин должны были в Москву ехать, я тоже хотел уехать, но однажды увидел, как пробежал дядя Семен, а за ним казаки.

Дальше-то вы все знаете.

Когда офицеры ушли, я вернулся в дом, где мы были до этого с Линой и Шагриным, но их уже там не оказалось. Забрал я свою одежду, зашел в какой-то пустой дом, там переоделся и утром в угольном ящике уехал в Москву.

— Значит этот Кручинин в Петрограде находится?

— Был здесь, а сейчас не знаю.

— А Лина?

— Тоже не знаю, а Шагрин исчез. Никого не мог найти. И в Москву ездил за зря.

— А этого Маккинга…

— Тоже не встречал. Все пропали, а куда не знаю.

— Так… ясно. А с этим камнем ты знаешь, как обращаться?

— Знаю. Мне Лина все рассказала.

Петька подошел и взял коробку в руки.

— Вы все думаете, что здесь один камень, но это не так. Там под бархатом еще есть какой-то порошок. Если их соединить, то произойдет взрыв.

Закипел чайник, и крышка затанцевала под струей вырвавшегося пара. Кувалдин, обжигая пальцы, поставил его на пол и подул на руку.

— Вот теперь и соображай, Семен, что получается, — негромко говорил он Юнгу. — Керенский хочет удрать в Москву, такой номер ему не пройдет. Из Петрограда никто ему уйти не позволит.

— Степан Гаврилович… а срок восстания уже назначен?

— Назначен, Семен… но только, извини, этого я пока говорить не имею права.

— Что же мне делать, неужто буду здесь… а? Ведь я себе ввек этого не прощу, — чуть не плача заговорил Юнг. — Такое время… может быть, раз в нашу эру, а я как красная девица…

— Тихо, не шуми — Петьку разбудишь. Завтра придет доктор, еще раз тебя осмотрит, ну, а если и останешься… что ж поделаешь. Давай-ка лучше обмозгуем, куда нам Петьку девать.

Оба посмотрели на разметавшегося во сне Петьку.

— Да что с ним делать, пускай живет.

— Пока ты лежишь, это еще куда ни шло, а вот встанешь, тогда что будем делать?

— Что-нибудь придумаем.

— В приют бы его в какой-нибудь определить, а кончится все — заберем.

Некоторое время оба молчали.

— Ну… а у профессора все тихо? — снова негромко заговорил Юнг.

— Пока молчат. Но они придут, Семен, определенно придут.

Кувалдин вздохнул.

— Этой историей не на шутку в ЦК заинтересовались. Поручили мне, а я прямо не знаю, с чего начать. Ведь вот сволочи, какое время выбрали, пользуются положением в стране и под шумок тащат то, что плохо лежит. Только ошиблись господа. Они думают, мы так заняты своими делами, что ничего вокруг себя не видим. Просчитаются. Лишь бы кто-нибудь из них к профессору сунулся, — мы сразу двух зайцев убьем. Во-первых, узнаем, где находится Кручинин, и поможем ему построить аппарат; во-вторых, избавим профессора от неприятностей (до сих пор не могу сообразить, для чего он им нужен, а нужен определенно).

Петька, уступая просьбе Кувалдина, все-таки назвал адрес дома, где последний раз был с Линой и Шагриным. Но Кувалдин убедился, что там уже никого нет.

Кувалдин, заложив руки за шею, подошел к темному окну и долго стоял, прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам.

— Степан Гаврилович, а как Оля?..

— Оля?.. Хорошая, славная девушка. Привел я ее в отряд, с Анной познакомил, она и осталась с ней. Посмотрим, что из нее получится.

— Получится, — убежденно проговорил Юнг.

— Видно будет. Я Анну просил не говорить, что она дочь полковника Тропова, а когда покажет себя, тогда можно и рассказать, кто она. Ребята наши обозлены, не всякий ее поймет, так что пусть пока будет так.

— А хорошо ли это, что мы ее вроде скрываем?.. — нерешительно спросил Юнг.

— Нет, Семен, скрывать нельзя — это преступление, но ведь я этого и не делаю.

Кому нужно — знают. Соболев знает, Анна знает, а всем ни к чему. А ты что, Семен… влюблен в нее что ли?

Юнг смутился.

— Да ты не стесняйся, — продолжал Кувалдин, ласково похлопывая Юнга по плечу. — Я ведь тоже молодым был и все эти штуки пережил.

Юнг еще больше смутился.

— А как она на это смотрит? — спросил Кувалдин.

— Она не знает. Степан Гаврилович, а где ваша семья? — спросил в свою очередь Юнг.

— В деревне, Семен, с самой осени: сынишка у меня плох, молоко нужно, в деревне-то легче прожить.

Юнг и Кувалдин проснулись среди глубокой ночи от сильного стука в дверь.

— Кто там? — спросил Кувалдин, выбрав паузу между ударами.

— Свои… свои, Степан Гаврилыч, — донеслось до него.

Кувалдин открыл дверь, на пороге появился взволнованный Темин.

— А чтоб тебя! Чего ты ломишься, как на пожар, — мальчонку перепугал. Неужели нельзя потише?

— Нельзя, Степан Гаврилыч. Уж извиняйте… Рыбку пымали.

Кувалдин многозначительно взглянул на Юнга и быстро оделся.

— Кто в наряде? Не выпустят?

— Не выпустят, Степан Гаврилыч.

…На полу в кабинете Щетинина лежал связанный человек, голова его была замотана мешком. Вокруг стояло несколько красногвардейцев, среди них возвышался Архипов.

Профессор сидел в кресле бледный и расстроенный. За его спиной стояла Фрося и со страхом смотрела на лежащего человека.

Вошел Кувалдин в сопровождении Темина. Лицо профессора вытянулось от удивления.

— В…вы?

— Да, я. Конечно, неприятно вас беспокоить среди ночи, но если бы этого не случилось, то с вами могли произойти гораздо большие неприятности.

Профессор промолчал.

— Обыскали? — спросил Кувалдин, показывая на лежащего.

Архипов подал сверкающий никелем браунинг.

— О-о, знакомая вещь… — Кувалдин достал из внутреннего кармана точно такой же браунинг и сличил их. Они были похожи как две капли воды.

— Кажется, здесь не хватает одного патрона… А это… — Кувалдин показал профессору тонкий волосяной жгут и резиновую грушу, — этим жгутом вас должны были связать, а этот кляп забить в рот, чтобы вы не вздумали сопротивляться.

— Рассказывай, как было, — обратился Кувалдин к Архипову.