Влажнее, чем я, а я был в бассейне.

— Ты только и думаешь о том, как бы уложить меня в постель, — сказала она.

— Не только в постель. На пол. У стены. Через ручку от дивана.

— Джек.

— Я хочу увидеть, как ты кончаешь.

— Ч-что?

Я раздвинул ее ноги, тяжело дыша от ее разгоряченного тела. Она запаниковала против собственного желания.

— Я хочу смотреть, как ты кончаешь. Одного раза было недостаточно, Кисс. Двух раз тоже будет недостаточно. Если бы это было по-моему, я бы оставил тебя голой и извивающейся на моей кровати до того момента, пока мы оба не отключились бы от истощения. Потом я разбудил бы тебя, чтобы снова попробовать твои сладкие сливки. Ты поняла меня?

— Я… Я не могу.

— Ты не можешь кончить? — моя усмешка была предназначена не для того, чтобы успокоить ее. Я предостерегал ее, прежде чем поглотить. — Конечно, можешь, Кисс. Ты сильно кончишь, как только я задвигаю своим языком над этим маленьким клитором. Я немного пососу, заставлю тебя мурлыкать. Буду вылизывать весь мед из тебя, пока ты не закричишь мое имя, и я прощу тебя за то, что ты отвергла меня.

— Джек.

— Я хочу, чтобы ты кончила. Я хочу, чтобы ты отблагодарила меня стоном. Я хочу попробовать твое удовольствие. И я хочу владеть каждой пульсацией дрожи этой маленькой киски. Теперь тебе понятно? — мои пальцы вонзились в ее бедра. — И ты позволишь мне, потому что чертовски хорошо знаешь, что это все, о чем ты тоже думала.

Ее ноги распахнулись для меня. Эти розовые трусики оказались у меня на пути. Я бы перегрыз их, если бы не волновался, что случайно задену то, чему я планировал поклоняться, погрузиться, раствориться в момент чистого экстаза.

Мой член затвердел, угрожая взорваться. Нет времени стягивать материал. Быстрым движением пальцев я сдвинул его в сторону, обнажая тонкий маленький бугорок.

Лия задержала дыхание, пока я не дотронулся до нее между ног.

Она испустила удивленный вздох, как только мой язык ударился о ее клитор. Я накрыл ее лоно и лепесток своим ртом и смаковал ту ее часть, которую я хотел пробовать, трогать и трахать, пока мы не рухнем.

Она не нуждалась в поддразниваниях, и я ждал слишком долго, чтобы снова вкусить ее. Мои губы скрутились над ее клитором, и я сосал так же, как раньше, просто чтобы услышать, как гортанный стон превращается в полный паники при наплыве ощущений, волнений и удовольствия. Ее ублюдок-жених никогда не заставлял ее чувствовать себя также. Скажу больше, я знал, что ее пальцы не смогли воспроизвести это чувство, когда она думала обо мне в постели ночью.

Голова Лии откинулась назад. Ее бедра изогнулись. Теперь я понял, почему она так отчаянно хотела держаться подальше от меня. Она знала, что после того, как я поймаю ее,

никогда больше не отпущу. Нет, до тех пор, пока она, блядь, не растает в луже полученного оргазма и не выскользнет из моих рук.

Но даже в этом случае не станет легче трахать ее.

Со мной женщины становились истощенными. Задыхающимися. Мучающимися. Но я никогда не испытывал от этого удовольствия. Я никогда не хотел, никогда не наслаждался этим до Лии.

Но я мог бы весь день смотреть, как извивается эта женщина. Я бы затаил дыхание и закипал бы от исступления, а затем я позволил бы ей сжаться, в то время как обернул бы себя ее ногами. Я планировал трахать эту женщину, пока она была бы в бреду своего собственного желания.

Ночь непрерывного удовольствия.

Член, похороненный внутри сжимающей, капающей, умоляющей киски.

Наблюдая, как Лия кончает, и кончает, и кончает вместе со мной.

Черт, какого черта я всю жизнь участвовал в чемпионате, когда единственное, чего я хотел, это доставить этой женщине удовольствие от того, что мой язык стучит по ее клитору?

— Джек… — ее пальцы пробежали по своим волосам, схватили цемент и потянулись ко мне. Ничто не облегчит ее нужду. Один оргазм или сто, это не имеет значения, когда девушка хочет, чтобы ее трахали и трахали. — Я…

Она не должна была этого говорить. Я почувствовал это. Напряжение ее тела, сжатие этой прекрасной киски на моем языке. Она прошептала мое имя, но в моей голове это звучало громче, чем когда объявляли о моем входе на стадион в день игры.

Лия выгнулась, раскололась и взорвалась для меня, из-за меня, и ничто в моей жизни не выглядело так красиво, как эта женщина, наслаждающаяся подарком, который я ей дал.

Она опустилась на цемент, упираясь в прогретый бетон и позволяя своим ногам широко раскинуться.

Она была моей.

— Джек, Боже…

Это был не первый раз, когда меня сравнивали с божеством. И не будет последним.

Хватит этого дерьма. Мне не продлевали контракта. Статьи собирались сделать из меня какого-то сексуального хищника.

Черт возьми.

Почему бы не получить одну хорошую вещь сегодня вечером?

Я выбрался из бассейна, остановившись только, чтобы заключить Лию в свои объятия. Я был мокрый, а она беспокоилась о своей одежде, но она не останется на ней достаточно долго, чтобы иметь значение.

Я пробрался через гостиную, оставляя следу от воды на ковре. Я бы разорвал его и купил новый, мне было все равно. Лия прошептала протест. Черт, нет. Я не отпущу ее.

Я остановился там, где мы были, поднял ее на руки и подарил ей еще один поцелуй — глубокий, горячий и обещающий гораздо больше, чем простой оргазм, доставленный у бассейна.

Лия застонала, крепко сжав меня.

Я был здесь.

Она была у меня.

Я опустил ее на диван. Звук от телевизора раздался внезапно. Пульт где-то спрятался, черт, если бы я знал, где. Я бы проигнорировал это…

… Но на спортивном канале, который я смотрел, произнесли мое имя.

Как мотылька к чертовой ловушке для насекомых, меня влекло к моей собственной гибели.

«…Никакое количество способностей не стоит того. Джек Карсон будет стоить сто миллионов долларов неприятностей»

Сукины дети. Я узнал ведущего — Эйнсли Рупорта, какого-то седовласого придурка, который никогда не выходил на поле, но думал, что может играть в защите лучше, чем я. Я угрожал многим журналистам. Только один заслужил удар, и я разозлился, что у меня не было шанса сломать ему нос.

Язык Лии переплетался с моим. Я попытался сосредоточиться на ней, но оскорбления продолжались.

«…С новыми положениями о морали и поведении в контрактах ни одна команда не будет рисковать штрафом для игрока, который отказывается поставить команду на первое место…»

Мои пальцы сжались на Лии. На экране появилось фото из игры чемпионата — конфетти, кружащееся над подиумом, когда защитник Тим Морган поднял трофей, который должен был быть моим.

«У Моргана твердая голова на плечах, и он должен ожидать значительного бонуса и продления своего контракта»

Бред сивой кобылы. У Тима Моргана в шкафу было больше шлюх, чем скелетов. Неужели этот ублюдок сейчас был любимым красавчиком?

Фото изменилось. Он держал трофей и свою годовалую дочь на пьедестале почета. Только Господь знает, кого он обрюхатил, но вот он. Размахивает ребенком. Изменяя сердца и умы.

Пресса любила ребенка больше, чем трофей.

«…Став отцом, он действительно изменил свою жизнь и сделал шаги, чтобы созреть и представить свою команду…»

Как, черт возьми, роль отца сделает из него того, кто будет хорошим защитником?

Нихуя себе.

Но они ворковали над проклятыми детскими фотографиями, как будто ребенок был стартовым защитником, а не Тим.

Идея врезалась мне в голову, так неожиданно и чертовски безумно, что я оставил Лию на диване, только для того, чтобы увеличить громкость.

— Джек? — Лия поправила юбку, смутившись.

Я не отрывал глаз от телевизора, моя улыбка росла с каждой секундой.

— Я только что решил нашу проблему с пиаром, Кисс.

— Что ты сделал?

— Я точно знаю, как победить в чемпионате.

Она села прямее, переведя взгляд от меня на телевизор.

— Как?

— Я хочу сделать ребенка.