"Ерунда какая-то творится. Эпидерсия, блин" — ничего иного Михаил заключить не смог. Он попытался вспомнить то, что было до его появления здесь. Рассольник сварил, Сашок в центре кухни, Ваня обжёгся, задний двор, мечта оказаться далеко, провал… Стоп. Мечта. Это так несбыточные мечты сбываются, что ли? Может, сейчас на помощь ещё придёт умница-красавица со словами "Миша, я ваша навеки"? Значит что, он — это больше не он, хотя и остался собой… Михаил почувствовал, что запутался, и решил действовать по обстоятельствам, пока у него не будет больше данных для обдумывания.

Он ещё раз попытался подняться, но удалось лишь встать на карачки и подползти к человеку, скрытому от глаз обломками кареты. Там обнаружился мужчина лет пятидесяти, с окровавленной головой и сломанной левой рукой, из которой торчал обломок кости.

Мужчина посмотрел на Михаила мутным взглядом и облегчённо выдохнул:

— Майкл… юалайв.

После этого мужчина закрыл глаза и больше не двигался. Небольших познаний в английском языке хватило, чтобы понять, что этот мужчина отметил, что Михаил жив, а также то, что он опознал новую внешность Михаила как "Майкл". Заговорить с этим мужчиной по-русски наверняка было бы, скажем так, неправильно. И, скорее всего, не только с ним. Очевидно, этот Майкл тоже говорил по-английски. Нда, засада. Что ж, придётся вспомнить пословицу, согласно которой молчание — золото.

Как Майкл-Михаил выбирался из оврага — то отдельная песня. Она исполнялась им кряхтя, поскуливая и с мысленным выкрикиванием всех известных ругательств. Уже когда его голова показалась над кромкой оврага, он сумел заметить, что по тянущейся рядом дороге неспешно трюхает какой-то ослик, запряженный в тележку с сидящим в ней мужичком.

— Хелп! — Крикнул Михаил так громко, как смог. И снова сорвался вниз. Темнота.

Вот уже седьмой день Михаил лежал в кровати. Довольно пышной, надо сказать. На протяжении всех этих дней он был окружён со всех сторон подушечками на кровати и какими-то людьми вокруг неё, охающими, ахающими, заламывающими руки и говорившими исключительно по-английски. Он в ответ иногда говорил отрывочные слова или короткие фразы из знакомых слов, таких как "пить", "в туалет", "дайте мне", "я хочу спать", и тому подобные. Если ему задавали вопросы, которых он не понимал, Михаил просто отмалчивался или говорил "я не помню". Последняя фраза порождала новые серии охов, ахов и заламывания рук.

Тело его поначалу представляло собой один сплошной синяк с вкраплением ссадин и нещадно болело. В принципе, уже на третий день Михаил смог бы вставать и передвигаться самостоятельно, но он решил уступить явным ожиданиям окружающих его людей и вылёживать в постели и дальше. На самом деле обусловлено это было прежде всего его желанием побольше освоиться в незнакомой среде.

Так, Михаил понял, что скорбная пожилая женщина, к которой все остальные относились с явным почтением и называли "леди", была матерью Майкла. Один раз в день заходивший к нему мужчина с обвисшими щеками и саквояжем в руке явно был доктором, который обращался к Михаилу словом "виконт" и выражением, которое Михаил сначала ошибочно перевёл для себя как "ваше превосходительство". Перед доктором Михаил активнее всего изображал амнезию, так как понимал, что именно в его в руках находится право вынести диагноз, который поможет ему "легализовать" незнание окружающих реалий.

Основной "сиделкой" при Михаиле был некий дядька, к которому другие обращались по имени Том. Оставаясь наедине с Томом, Михаил пытался практиковаться в местном варианте английского языка, для вида полуприкрыв глаза, дабы, если что не так, его неуверенное бормотание могло бы сойти за сонный бред. Дядька услужливо старался отвечать или комментировать его слова… в меру своего понимания, конечно. Например, вопрос Махаила "какой у нас капитал?", заданный им где-то на шестой день своего возлежания, Том ответил, что их столица — город Йорк. И добавил, что страна, в которой они имеют счастье проживать, называется королевство Бригантия. На вопрос о языке, на котором они говорят, Том ответил "Так… бриттский, конечно".

Из этих бесед с Томом и наблюдения за окружающим, Михаил заключил, что его, очевидно, занесло не в прошлое, а в какой-то другой мир или реальность, что, в сущности, для него одно и то же. Он попросил принести ему географический атлас и утвердился в своём вышеуказанном выводе. После этого он приказал принести ему что-то почитать, и был снабжён несколькими газетами, а также развлекательной книгой о жизни и приключениях молодого повесы. Эта книга явилась для него неоценимым источником знаний построения диалогов в среде аристократов, статусных обращений, основного мировоззрения в этой среде и многого другого. Постепенно Михаил осмелел и спрашивал у Тома, как называется тот или иной предмет или действие, просил пояснить, что значит какое-нибудь употребленное Томом или написанное слово.

На седьмой день Михаил почувствовал, что дальше он просто не может валяться в постели, его выздоровевшие мышцы требовали физической нагрузки. Явившемуся доктору Михаил заявил, что желает окончательно встать с постели, разрешение на что сразу же получил.

Первым делом Михаила отвели проведать отца. Тот мужчина, которого Михаил видел возле разбитой кареты, оказался графом Оддбэем, отцом Майкла Оддбэя. Его состояние оставалось тяжёлым. Как пояснил доктор, граф получил серьёзную травму головы и до сих пор пребывал в коме.

Матушка Майкла, леди Эстер Оддбэй, постоянно подносила к глазам шёлковый платочек, хотя слёз в её глазах уже не было. Собственно, каждый раз, когда Михаил делал что-то не так, как "прежний" Майкл, платочек неизменно подносился к глазам графини. А поскольку "не так" делал Михаил практически всё, платочек графини прочно поселился возле её глаз.

На следующий день потянулись посетители. Навестить Майкла и засвидетельствовать сочувствие графине в связи с болезнью её мужа пожелали многие знатные люди столицы. Все они уже заранее знали о том, что виконт Оддбэй почти потерял память.

"О, нет, в уме виконт, к счастью, не повредился, но всё же, знаете ли, изъясняется он несколько странно" — таково было общее мнение света после серии посещений. С лёгкой руки какого-то острослова к нему приклеилось прозвище "оддбол".

Михаил "заново" познакомился со своими миловидными кузинами Стаси и Вирдж Миллефрай, а также с приятелями своей юности, в числе которых были сыновья герцога Крэйбонга Брайан и Питер. Последний даже намекнул Михаилу на какие-то совместные похождения по женской части, что весьма обрадовало виконта.

— Неплохо было бы повторить, — сказал он с тайной надеждой, — а то обидно, что я не помню самого интересного. Вдруг какая-нибудь девица заявит, что я обещал на ней жениться, а я даже не помню, был ли с ней близок и понравилось ли мне.

Питер расхохотался:

— Ты поскорее выздаравливай, начинай посещать приёмы и все девушки будут наши.

Майкл удивил матушку своим желанием обучиться навыкам, которыми ранее владел, в частности, танцам и верховой езде. Он со всем старанием и тщательностью впитывал новые для себя знания и умения.

— Ну держись, Бригантия, я иду! — воскликнул он через месяц.

"Надеюсь, на этот раз со мной никакой аварии не приключится, а то я только начал привыкать к новой жизни" — подумал Михаил, покачиваясь в карете, — "Хотя этот шарабан с нарисованным гербом двигается так медленно, словно где-то установлен дорожный знак, запрещающий развивать скорость в городе свыше двадцати километров в час". Впрочем, возможно и действительно было на этот счёт какое-нибудь высокое установление.

Напротив него на скамейке сидела графиня, заполнив своей пышной юбкой почти всё пространство кареты. Первое приглашение на приём, которое леди Эстер и Майкл решили принять, чтобы выйти в свет после случившегося несчастья, было приглашением к герцогу Крэйбонгу. Во-первых, это был самый знатный человек после короля, и не принять приглашение было бы дипломатически невыгодно. Во-вторых, Михаил не хотел начинать выходы в свет в совершенно незнакомое общество, а предпочёл снова встретится с Крэйбонгами Брайаном и Питером, ведь на этом-то приёме они уж наверняка будут. Как следовало из витиеватого текста приглашения, герцог желает впервые представить свету свою юную дочь. Ну а в-третьих, Михаилу было интересно взглянуть на вращавшихся в свете молодых женщин и, если повезёт, решить назревающую потребность завести необременительную интрижку с одной из них.