— А как же папа?

— А что папа? — тихо отвечает она вопросом на вопрос. — Я ему не дозвонилась, потом замоталась. Он мне тоже не звонит. У меня все нормально, и пусть он так думает, я правда не очень хочу его отвлекать или вырывать из этой его командировки. Потом как-нибудь все объясню. Пока буду с Лагранжами, им нужна моя поддержка. Они предложили мне переехать к ним совсем, я сказала, что подумаю, они тоже хотят воспитывать внучку. И я склонна к тому, чтобы согласиться. Дома все равно пустота, никого нет, когда папа приедет — непонятно.

— Лер, если что — я тоже рядом. И буду рядом, обязательно, я обещал Алексу, что я позабочусь. Не стесняйся, я тебя знаю, звони и проси, если будет нужна помощь, да и просто так звони, а я буду к вам часто заезжать. Ксюха тебя вытащит развеяться, давай, нужно тебе пытаться вернуться к жизни. — с грустной улыбкой говорит ей Давид, а после паркуется у ее дома. — Иди, забирай вещи. С тобой подняться?

— Нет. Я сама.

Она выходит из машины и заходит в собственный подъезд, а после поднимается на свой этаж. У нее такое ощущение, что ее жизнь разделилась на «до» и «после». В какой-то степени здесь все кажется несколько чужим. Девушка проходит в свою комнату — забирает свои любимые плакаты со стен, складывает в сумку вещи, опять же, которые могут ей понадобится, несколько мягких игрушек, что ей дарил Лагранж, она тоже забирает. Несколько украшений, в частности серебряный браслет со знаком бесконечности, который она долго не носила, а теперь так захотелось — она быстро застегивает его на правом запястье. Девушка собирает и фотографии, которыми была завалена вся ее комната — они стояли в рамочках, висели на стене, и Валерия сгребает их в одну кучу, осторожно убирает в папку, тоже складывая их в сумку, к вещам, которая выходит достаточно небольшой и совсем не тяжелой. Почему-то ей кажется, что жить она здесь больше не будет. Поэтому все самое ценное она забирает с собой. Лерка закрывает дверь на ключ, выходя из квартиры, и быстро сбегает вниз по ступенькам, а после садится в машину снова.

— Знаешь, пока собиралась, точно решила, что останусь с Лагранжами. Не смогу их оставить. Да и самой будет легче, они мне как родные. Так что поехали, Давид. Спасибо тебе большое за все, что ты делаешь.

— Я не обязан, но Лекс мой друг. И если он сам не может заботиться о тебе, то я буду. — Месхи крепко сжимает ее руку и улыбается.

Давид очень хочет помочь. Где-то глубоко внутри он представляет, что в целом сейчас испытывает Валерия, хотя даже не сомневается в том, что ему этого никогда не понять. Он в своей жизни, до этого момента, никогда никого не терял, и, может быть, поэтому сейчас просит отказаться от Лагранжа и попробовать ей жить дальше. Он прекрасно понимал, что кудрявая себя просто похоронит вместе с парнем, не дай Бог. Он просто далеко. Далеко, не рядом, и рядом будет только через чертовых двадцать лет. Страшная цифра, от нее бежали мурашки по спине. Как бы то ни было, Месхи сегодня тоже лишился лучшего друга, и ему тоже было просто жутко больно. Он тоже старался этого не показывать — Лерке хуже. Родителям Лекса — еще хуже. Вот если кто-то и сможет стать опорой для них, так это Давид. По крайней мере, он очень постарается разделить это непростое и тяжкое бремя.

Лера же надеялась только на то, что в скором времени ей не придется оплакивать Алекса. Оставалось только ждать. Ждать, пока пройдут эти чертовы года. А они ведь уже постареют — Валерии будет почти сорок, когда он выйдет, а их дочурка будет совсем взрослая. Но возраст не определяется счастьем — если ей нужно ждать двадцать лет, она будет ждать двадцать. А если бы нужно было пятьдесят — ждала бы их все. Бросало в дрожь и тошнило даже при мысли о том, что она может быть с кем-то другим.

А Давид просто поражается, на самом деле, ее силе. Она не думает о самой себе — ей нужно поддержать Алекса, его родителей, а себя Лерка вообще не выдвигает на передний план, хотя понять то, как ей сейчас внутри паршиво, можно. Давиду, наверное, очень бы хотелось, чтобы она разрыдалась, выплакалась, выпустила сейчас все те эмоции, которые держала в себе и освободилась от них. Но почему-то пока она себе этого не позволяла. Вряд ли и позволит. Но поддержка сейчас нужна девушке, как воздух. И этой самой поддержкой для нее готов стать Давид.

«У нее могло быть все,

А она выбрала — мертвого»

Прошло пять лет.

Сложные, серьезные и абсолютно безжалостные пять лет. Хотя для кого как — некоторые были абсолютно счастливы и это было их право. Судьба каждого из них сложилась по-разному, интересно или нет, счастливо или нет, но по-разному. Всегда тяжело отпустить прошлое, жить дальше или хотя бы пытаться это делать, сложно чувствовать себя живым после произошедших событий, раздробивших на мельчайшие кусочки твой мир, сложно вновь осваиваться, вновь созидать, вновь доверять и прощать. А самое сложное — научиться заново мечтать. Каждый день мечтать о чем-то, что могло бы порадовать или произойти в скором будущем, мечтать о каких-то благах, мечтать о чувствах. Необходимо заново полюбить этот мир, чтобы мир, в ответ, полюбил тебя.

Руслан уехал. Практически сразу же после расставания с Ксюшей, он собрал свои вещи, документы из университета и отправился в Испанию, к деду. Родители даже не пытались держать его — они прекрасно знали чувствительность своего сына, знали, что если он что-то вбил себе в голову, то держать его там бесполезно. Костомаров был абсолютно разбит после предательства Ксюши — не имело ни малейшего значения для него, что вообще там происходило в институте, какую они правду искали — он сконцентрировался на своей внутренней боли и не хотел выбираться из панциря. Но очень вовремя в себя его привел Максим, который просто пришел с бутылкой коньяка, они выпили, и он ему все популярно объяснил — какие у Руса дальнейшие перспективы, если он ничего не изменит и погрязнет в своих страданиях, то кончит он не лучшим образом. Ведь, как известно, люди всегда пытаются свои страдания чем-то заглушить — алкоголем, сигаретами, наркотиками или причинением себе физической боли, вместо моральной. Но никто не понимает, что для того, чтобы избавиться от этих страданий или хотя бы облегчить их, для начала нужно немного покопаться в себе и, возможно, изменить свое отношение к происходящему. Тогда все получится. Вот и Руслан решил перестать унывать — в конце концов, да, ему очень больно, но ведь на этой Ксюше свет клином не сошелся, правда? Он еще сможет быть счастливым и без нее.

Просто в какой-то переломный момент сложно было смириться с предательством. Это вообще такая вещь, которая, словно червь в яблоке, точит и точит, точит и точит сознание изнутри, буквально заставляя задумываться обо всем это каждую секунду. А Костомаров еще и был из таких — из тех, кто думает очень много, вот только не всегда это может идти на благо. Скорее, он разрушает себя своими мыслями, разрушает свое сознание, разламывает его, когда снова думает о Ксюше. Но именно тогда, когда пришел Максим, серьезно поговорил с ним, а после с ним еще и родители поговорили, пытаясь донести до юноши простую мысль о том, что это не конец свет, он все-таки начал справляться. Задышал полной грудью, не чувствуя, как больше в подреберье каждый раз отзывается болью. Он просто снова в очередной раз жил. Парень понимал, что он их отпускал — он уже не задумывался о мотивах девушки, не хотел изо всех сил отомстить Месхи. У Руса действительно получилось освободиться, выпустить их из своего сердца и, что самое главное, больше никогда не возвращаться к прошлому. Просто жить и жить. Желательно, счастливо. Именно на это юноша и взял свой дальнейший курс.

Парень уверенными шагами двигался к тому, чтобы что-то изменить в своей жизни и точно обрести это самое счастье, про которое ему так усиленно твердили Макс и родители. Поэтому, наверное, его никто и не остановил, когда в один из дней, уже не такой убитый всем происходящим, и заявил о том, что переезжает в к деду, а там уже будет поступать в художественную академию. Ему вообще этот экономический факультет не нужен был — изначально Руслан поступал туда для того, чтобы порадовать отца. Но теперь он будет строить свою жизнь своими руками. Он уехал через месяц после суда, но ни с кем из одногруппников больше не виделся, а их места с Ксюшей и вовсе обходил стороной, точно также, как и ее двор. Не хотелось бы с ними столкнуться, потому что рана только-только начинала затягиваться.