А теперь Давид сообщает ему о том, что единственный свидетель выжил. Если честно, для самого Лагранжа это звучало, как приговор. Он сейчас все понимал, отдавал себе отчет обо всем, но у него категорически не было времени ни на что. Еще Лера так сладко сопела у него под боком… Лекс еще раз внимательным взглядом окидывает свою девочку, которая видит десятый сон и даже не подозревает о том, что происходит прямо сейчас.

— Лерочка, просыпайся. — тихо шепчет он ей, целуя в лоб и осторожно погладив ее по щеке. Он не мог даже смотреть на нее спокойно, постоянно отводил глаза, старался не встречаться с ней взглядом.

И даже сейчас, когда кудрявая открыла глаза, он смотрел в противоположную сторону, не желая глядеть в беспокойные темные глаза, видеть там непонимание. Ему было бы легче, если бы она его не любила. Ему было легче, если бы он не любил ее больше себя самого.

— Что случилось? Еще так рано… — тихо спрашивает девушка.

Она была похожа на потерянного воробья. Сидела, хлопала глазами и непонимающе ежилась. В комнате было непривычно холодно — Лагранж еще ночью нараспашку открыл окно, а Лера очень сильно замерзла.

— Поднимайся, маленькая, собирайся, тебе нужно уехать домой. Сейчас.

— Что?..

— Лера, без лишних вопросов, встаешь, одеваешься и уезжаешь. — отрезает он, а Царева смотрит на него настолько испуганно и ошарашенно, как будто бы она прямо сейчас схватит сердечный приступ.

Лекс смягчается. Он быстро склоняется к ней, осторожно целует ее и гладит по щеке, вздохнув. Парень не может на нее кричать или сердится, поэтому и сейчас он смягчается. Валерия покорно кивает — она надевает на себя его футболку, находит свои джинсы, потом сверху натягивает толстовку и смотрит на парня.

— Я возьму твои носки? — как-то растерянно спрашивает она, взглянув на парня. Стояла посреди комнаты, еще не проснувшись и вообще не понимая, что ей нужно делать и с чем связана такая спешка. Она просто растеряна. И фраза про носки сейчас звучала так по-детски глупо, как будто бы она у мамы конфету посреди обеда просит.

— Да, маленькая, бери. Скорее. — отвечает он, самостоятельно открывая этот свой ящик с носками, доставая ей белые носки и вручая прямо в маленькие ладошки. — Я вызвал тебе такси, оно тебя ждет. Доедешь — позвони мне, обязательно. Иди.

Лера продолжала ничего не понимать. От слова совсем. Она быстро идет к выходу из квартиры, обувает свои кроссовки и подхватывает куртку, а потом оборачивается к нему и быстро подбегает к парню, крепко обнимая его за шею и прижимаясь всем телом. Царева чувствовала, что что-то случилось, что это своеобразный переломный момент, после которого не может быть все хорошо. Она не могла даже себе это объяснить, почему-то внутри ей казалось, что это конец.

— Я тебя люблю. — тихо шепчет она ему прямо в губы, погладив его по колючей щеке. — И всегда буду любить.

— Иди. — еще раз отвечает Лекс, буквально отцепляя ее от себя. На несколько мгновений, а после снова притягивает к себе и крепко обнимает, так крепко, как только может. Целует ее в лоб, в обе щеки, после в губы, и нежно обхватывает ее лицо ладошками, заглядывая прямо в глаза. Он чувствовал, что еще чуть-чуть, и девушка расплачется, но никак не мог этого допустить. — Я тоже тебя безумно люблю. А теперь иди.

Валерия покорно кивает и быстро сбегает по ступенькам лестницы вниз. Она догадывается, что происходит, с чем это вообще может быть связано. Девушка ведь не слепая, не глухая, и вполне себе все осознает. Но боится даже представить на мгновение, что будет, если сейчас она окажется права. Что-то подсказывало ей, что так оно и будет, но невозможно даже вообразить себе, как сейчас она хотела, чтобы все оказалось не так. Сейчас девочка бежала и просто молилась о том, чтобы она ошибалась. Чтобы все это оказалось неправдой. Или, хотя бы, страшным сном.

У подъезда ее уже действительно ждет такси, и девушка садится в машину, в последний раз взглянув на окна Лагранжа, прислонившись лбом к холодному стеклу и рассматривая такие знакомые стекла, в отражении которых было видно, как мать Алекса что-то готовит, а отец читает газету. Почему же сейчас было такое стойкое ощущение, что все это может в скором времени закончиться? Такая семейная идиллия.

Алекс понимал, что ему нет смысла скрываться. Девушка уезжает и становиться немного спокойнее — все произойдет точно не на ее глазах. Он молча выходит к родителям и пытается вести себя как ни в чем не бывало. Как будто бы не к ним в любую секунду может ворваться полиция, и все закончится прямо здесь и сейчас. Он подходит со спины, приобнимая Антонину Петровну за плечи, и стаскивает один блинчик из тарелки уже приготовленных, а после садится напротив отца. Было ощущение, что Алекс словно кол проглотил, но он молчал и старался даже улыбаться, хотя у него это не получалось — больше напоминало какую-то усмешку.

Он слышит сирену вдалеке. Окно было открыто и на кухню, поэтому глупо было не понять то, что сюда уже мчится целый наряд полицейских. Они паркуются прямо у подъезда, выбегают, и даже в подъезде слышится их топот. Родители даже среагировать никак не успевают — им звонят в дверь, и Алекс поднимается сам.

— Я открою. — тихо говорит парень, усмехнувшись и подходя к двери. Он и не собирался куда-то убегать, сопротивляться или перечить. Лагранж сейчас уже все принял и в какой-то степени понимал, что его сопротивление абсолютно бесполезно. Он уже этим ничего не исправит. Остается только одно — смириться.

Его быстро увозят. На самом деле, без лишнего шума, угроз и криков, хотя это могло быть вполне ожидаемо. Но он знает за что, и ему не нужно объяснять несколько раз хотя бы эту праведную истину. Алексу было страшно смотреть в глаза матери, которая смотрела только на него, когда на тонкие запястья парня надевали наручники, страшно было смотреть и на отца, у которого всегда было слабое сердце.

— Простите. — негромко говорит светловолосый, и спокойно выходит из квартиры, в окружении целой толпы полицейских-омоновцев и следователя.

Родители остались в полнейшем непонимании. Алекс — их единственный сын. Единственный, горячо любимый, спортсмен и просто умница. Вот кто ничего не понимал, так это действительно были они. Оставшись в полной растерянности, Антонина Петровна берет все в свои руки. Ей срочно понадобилось найти мужу сердечные капли.

— Юра, тише, тише… Это должно быть какая-то ошибка, это же наш мальчик. Ты же понимаешь это… Мы сейчас позвоним Лерочке и все решится. Мы все узнаем.

Женщина дрожащими руками набирает номер телефона девушки, и ее даже удивляет то, насколько быстро та подходит к телефону. Практически сразу же схватив трубку и услышав первый всхлип женщины, у Валерки рухнуло вниз все, что только могло рухнуть. Казалось, у нее самой схватило сердце. Она только-только успела войти в свою квартиру, набрала Алекса, но он не брал трубку уже несколько раз, и девушка волновалась — она и не разулась даже. Просто наворачивала круги по коридору и изредка звонила Лагранжу на мобильный. Вот в один из таких перерывов ей и позвонила мама Александра. Значит, сам он этого сделать не мог. Сердце билось, словно в тисках, его сжимал страх. Казалось, что еще пара ударов, и оно остановится прямо сейчас.

— Что случилось? — несколько дрожащим голосом говорит девушка, крепко сжимая руками трубку. Уже догадываясь, что произошло. Но она не хотела этого слышать. Не хотела. В голове билась только единственная мысль — «пожалуйста». Она даже дополнить ее никак не могла.

— Алекса арестовали! Лера, мы не знаем, что случилось, может быть, ты знаешь… Мы с Юрой в растерянности, господи, нужно же что-то делать!

— Ждите меня. Я буду через десять минут.

«Я за тебя молиться стану,

Чтоб не забыл пути земного,

Я за тебя молиться стану,

Чтоб ты вернулся невредим»

Нужно было брать себя в руки. Необходимо было собраться и пытаться действовать логично, собранно и, желательно, быстро, потому что любое промедление могло стать в дальнейшем проблемой. Валерия успела к тому моменту доехать домой, но она только переступила порог, пытаясь дозвониться до парня, как сразу же раздался звонок от матери Лекса, и девочка не успела даже собрать все свои мысли в кучу. Она не может позволить себе быть слабой, не может сейчас сдаться. Она должна воевать по крайней мере за них, за их счастье и благополучие, хотя сейчас казалось, что ничего этого уже никогда не будет. Глубоко в душе Валерка знала, что она была не далека от истины, и от этого становилось только страшнее. У нее не было ни секунды метаний — стоит или не нужно. Однозначно стоит. У Лерки даже дилеммы не было. Девушка просто слышала голос женщины и понимала, как внутри все переворачивается, какая тяжелая борьба впереди им только предстоит. Она не имеет права сейчас расклеиться — она нужна им. Нужна Алексу, нужна Антонине Петровне и Юрию Александровичу. И кудрявая никогда в жизни не сможет их оставить — она в любом случае будет рядом, как бы там что ни вышло. Все только начиналось и было просто страшно от дальнейших перспектив.