Лерочка быстро собирает сумку — туда летят вещи первой необходимости, зубная щетка, какие-то вещи, которые могут ей понадобится в ближайшее время. Несколько джинсов, пара толстовок, юбка и платье, пара домашних вещей и белье. Почему-то ей казалось, что домой она попадет еще не скоро, она ведь не может оставить родителей Лекса одних. Она просто представляла, насколько сейчас тяжело им, так что ее собственные переживания отходили на второй план. Они никак не соизмеримы с тем, что чувствуют сейчас его родители, хотя и самой девочке казалось, что в какой-то момент она просто осиротела. Буквально десять минут назад. Ее просто разрывало от всех этих чувств, но девушка не знала, кому ей можно позвонить, рассказать, кому она может довериться. Перебирая в голове всевозможные варианты, все больше она понимала, что никому. Кудрявая быстро застегивает свою небольшую спортивную сумку, а после тяжело выдыхает и на мгновение смотрится в зеркало. Оттуда на нее смотрит молодая девчонка, которой в июне двадцать, но выглядит она не больше, чем на семнадцать лет. Милые кудряшки, достающие до плеч, спадали небрежной копной вокруг личика, а темные глаза сейчас были полны слезы, но Лера не могла позволить себе сейчас заплакать.
«Я буду сильной»
Именно это она обещает себе, когда еще раз мимолетно оглядывает свое отражение. Она обещает не только себе, обещает Алексу, обещает его родителям, обещает своему будущему ребенку. У нее нет права сдаться сейчас — на ее плечах очень большой груз ответственности, и упал он туда, по большому счету, вообще случайно, так изначально не должно было быть. У них все должно было быть хорошо. Валерия изо всех сил цеплялась за воспоминания, а этого делать не стоило. Она понимала, что сегодня с утра Лекс уже знал, что это случится, может быть, чувствовал, а может догадался, Царева точно не знала. Она даже понять ничего с утра не успела — он просто собрал ее, фактически сам одел и выпроводил. Только теперь кудрявая понимала — он не хотел, чтобы это все было на ее глазах, Лекс просто хотел оградить ее от всего этого. Разве так поступают с человеком, которого не любят? Не поступают.
Валерия ни на секунду не сомневалась в том, что Лекс ее любил. Просто невозможно так притворяться, да и она чувствовала, чувствовала это каждую секунду — по тому, как он прикасался к ней, как обнимал, как шептал на ухо нежные слова. Пытаясь отогнать воспоминания, она трясущейся рукой закрывает дверь своей квартиры, пишет отцу сообщение о том, что она возьмет его машину. Сам отец Валерии сейчас находился в командировке уже больше месяца и вообще о происходящем не знал — кудрявая ему еще даже о беременности не сообщила.
У нее были права, Лекс с шестнадцати лет учил ее водить машину, а в восемнадцать она их благополучно получила, так что у ей не составила труда сесть за руль. В стрессовых ситуациях так или иначе начинаешь вспоминать все, что умеешь, что не умеешь. Казалось, она бы поехала на камазе, если бы не было другого выбора. Она садится в папин гелендваген, заводит машину, выдыхая и на мгновение закрывая глаза ладонями. Вдох-выдох, еще один, и еще, Лера усиленно пытается собраться с мыслями и понять, как вообще управлять данным транспортным средством. Если она разобьет папину машину, ей конец, но сейчас не было времени думать об этом. Педаль газа в пол, и девушка медленно выезжает с парковочного места, осторожно выруливая из двора.
Это было самое быстрое и самое страшное путешествие на машине за всю ее жизнь. Сложно было сразу настроиться и понять, что вообще к чему, почувствовать габариты машины, все это делать трясущимися руками и с наполненными слезами глазками, а еще доехать и постараться не разбиться. Практически все парковочные места у дома заняты, поэтому она бросает машину достаточно далеко, припарковав ее у ближайшего к дому светловолосого супермаркета. Валерка хватает сумку с заднего сидения, закрывает машину, кидает ключи в карман куртки. Она уже просто бежит, понимая, что добраться нужно как можно скорее. Ей давно не было так страшно. Валерия, кажется, вообще забывает о том, что она беременна. Она несется, словно горная лань, по ступенькам и вовсе взлетает очень быстро, а после звонит в дверь квартиры.
В квартиру ее запускает Антонина Петровна, на которой просто лица нет. Она была бледная, Лере показалось, что женщина мгновенно постарела, стала выглядеть гораздо старше своих лет. Мама Лагранжа сейчас и правда была крайне осунувшейся, а девушку встречала с крайне тоскливым, испуганным и отчасти не понимающим выражением лица.
— Как вы? Как Юрий Александрович? — тихо спрашивает кудрявая, кладя сумку на ближайшую тумбочку, разуваясь и проходя внутрь. Она все еще в тех самых носках, которые с утра Лекс вытащил ей из шкафа. Было такое ощущение, что это произошло в прошлой жизни, а не буквально час назад.
— Плохо. — тихо говорит женщина, и Валерия проходит внутрь квартиры, понимая, что здесь все уже не так. На кухне все еще витал аромат свежеиспеченных блинчиков, девушка прошла дальше и осторожно присела на диван, где уже лежал отец Алекса, напоенный сердечными таблетками. Девушка крепко сжимает руку мужчины, тяжело выдохнув. Каких же колоссальных усилий ей стоило не заплакать. Просто взять и сдержать эти слезы и громкие рыдания, которые так и рвались из ее груди. Ей хотелось бить кулаками в стену, громко кричать, топать ногами, перебить всю посуду у себя дома, кусаться и царапаться, но она не могла себе этого позволить. Раньше их опорой был Лекс. Теперь стала она.
— Все будет хорошо. — пытается пообещать Валерия и, желательно, сделать это не дрожащим, а уверенным и твердым голосом. — Вы, главное, не нервничайте сейчас сильно, вам нельзя, у вас сердце. Я попробую все решить. Для начала, нужно собрать вещи. Антонина Петровна, вы сможете это сделать, какие-то, первой необходимости, самое основное? Я правда не знаю, что нужно, положите на свое усмотрение.
На самом деле, Лера была уверена в том, что если она сейчас зайдет в ту комнату, и сама начнет копаться в вещах молодого человека, ее сердце просто не выдержит. Низ живота уже неприятно тянуло, но она старалась не обращать на это внимания, потому что ей нужно быть собранной, сильной, и держать все под контролем.
— Он не умер, он здоров, это не конец света.
Валерия не может понять, кого она больше убеждает, себя или родителей парня. Потому что сейчас ей казалось, что это самый настоящий конец. Она уже догадывалась, что ему будут вменять, она вообще догадывалась обо всем, но как сказать обо всем этим двум несчастным старикам, Царева не представляла. Лекс был у них очень поздним ребенком, единственным счастьем и светом, а сама девушка об этом прекрасно знала. Кроме самого Алекса у них вообще никого не было, они оставались одинокими. На отца парня ей по-настоящему было страшно смотреть, поэтому она отводила глаза — смотрела в пол, в стену, куда угодно, но только не на Юрия Александровича.
— Лерочка, что он натворил? — тихо спрашивает женщина, а Валерия чувствует, как к горлу подступает ком. Ей же придется все объяснять. Объяснять то, о чем она сама толком не знает.
— Вы только не нервничайте сейчас. — не менее тихо отзывается Царева, поднимаясь и отходя к окну, присаживаясь на подоконник и внимательно оглядывая родителей парня. — Я не знаю, за что он там. Я могу только догадываться обо всем. Несколько дней назад, я ночевала у вас, я проснулась, а рядом его не было. Я испугалась, пошла его искать. Выяснилось, что он просто на кухне был, пил воду, но я сразу же заподозрила неладное, потому что он правда не выглядел заспанным. Как будто бы он и не ложился. А на следующее утро, в общем…
Голос девушки надламывается, и она прикусывает нижнюю губу, пытаясь успокоиться и продолжить свой рассказ. Просто нужно было сейчас собраться с мыслями, сказать все честно и откровенно. Им же самим потом будет больнее, если сейчас Валерия смолчит.
— А на следующее утро, у нас в институте умерла девочка. Не первая из института, а из города точно не вторая и не третья даже, ну может быть вы слышали о серии убийств… И к нам подошла ее подруга, которая, в общем-то, представила едва ли не опровержимые доказательства, что кто-то из мальчиков может быть причастен. Я тогда не обратила на это внимания, потому что даже не думала, что это как-то может нас коснуться.
