На принятие решения у него было еще полсигареты.

– Можем пойти ко мне, – вдруг опередила его она. Только много позже Глеб узнал, что она «ничего такого» не имела в виду. Ей хотелось еще поговорить.

– А где соседка? – поинтересовался Глеб.

– Она на выходные домой уезжает… Она из Волхова…

Они спустились на второй этаж, прошли в конец коридора. Лена достала ключ. На месте брелока на ключах болталась маленькая пластмассовая собачка.

– У меня есть полбутылки вина и мандарины… – говорила она, впуская его в темноту. Потом включила свет.

«Зачем?» – не понимал Глеб. Но при этом никак не мог дотронуться до Лены рукой, ощущая рядом с собой ее теплое дыхание.

Все дальнейшее продолжалось по незнакомым и недоступным доселе Глебу правилам.

Лена достала бокалы. Нарезала сыр. Выложила на блюдце несколько мандаринов.

– У тебя жарко, – говорил Глеб, снимая свитер.

– Открой форточку, – предлагала она. Сначала Глеб думал, что она прикидывается.

Сдалась только через полчаса. Когда вино было выпито. Причем сдалась с каким-то удивлением!

Он был у нее не первый – занимал почетное второе место. И, надо сказать, Глеб был где-то благодарен предшественнику.

Конфета без обертки оказалась пресноватой. Особенно после того, как первые восторги улеглись. Тоскливо и не к месту ему вспомнилась другая Елена… В отличие от этой, она имела отчество.

«Как по-разному пахнут женщины», – думал Глеб, лежа на спине. Лена дышала ему в плечо и молчала. То, чем пахло от Елены Борисовны, то, чему и названия-то нет – запах страсти не имеет названия, – так отличается от Лениного запаха – чуть-чуть пляжным песком, немного детским мылом… Подмышки – слабым уксусом… Лена не была той женщиной, с которой хочется гореть в аду. Хотя изначально было странно на это рассчитывать.

Глеб ощущал тепло и сытость, казалось бы – главные признаки уюта. К тому же над постелью горел ночник.

А ему хотелось бежать.

Лена сделалась покорной и тихой. Он не знал, как это расценивать. Таких ситуаций и таких женщин у него не было.

Она не стала бы говорить «спасибо» – скорее от нее можно было услышать «пользуйся еще, если надо». Такая позиция, увы, не способствует долговременному и систематическому употреблению.

Глеб даже не мог ее просто обнять, изображая благодарность, – изображать было нечего.

Хорошо, что она не говорила ему нежностей. Тогда ему негде было бы прятаться. И нечем отвечать.

Неожиданно Глеб уснул.

Когда проснулся – сразу понял, что находится в гостях. Даже не открывая глаз. Дворник за окном пластмассовой метлой царапал утреннюю тишину.

Лены рядом не было. Зато оттуда, где она, по расчетам Глеба, должна была находиться, происходило шипение и запах кофе наполнял комнату.

Он открыл глаза. Секунду поразмышляв – рот:

– Привет, Лена… – и, избрав подходящую на это утро модель поведения, добавил: – Налей, пожалуйста, воды. Хотя вдруг у тебя завалялось яблоко…

– Яблоко? Да где-то было… – и Лена открыла холодильник. Холодильники жили почти в каждой девичьей комнате, что наводило на мысль, будто парни пропивали именно холодильники.

Она протянула Глебу сморщенное, подсохшее яблоко. Потом налила воды в высокий стакан.

Глеб, подтянув ноги домиком, подложив под спину подушку с цветной наволочкой, приготовился завтракать.

– Кофе будешь?

– Погоди, – Глеб куснул яблоко, чувствуя, как яблочная мякоть немного смачивает пересохшее горло.

Лена налила чашку себе, присела на кровати, поправив чуть разошедшиеся полы халата.

И даже это было не так! Будь на месте Лены кто-нибудь из предыдущих подруг Глеба, он бы запретил ей это делать. Потом заставил бы снять халат. Потом она включилась бы сама. Может быть, не сразу… Утренний секс – в первую очередь мужская игра.

Лена сидела аккуратная и умытая, как ребенок. И несмотря на выросшую грудь и крупные бедра, Лена пока еще оставалась девочкой. И, увы, девочкой хорошей.

Съев яблоко, Глеб принялся за кофе. Состояние стремительно улучшалось. Ему достаточно было протянуть руку за ее грудью, но он почему-то боялся обидеть Лену. Думая за нее, он решил, что секс утром и при свете – занятие постыдное…

Этим она его раздражала!

Притом что есть кофе! Яблоко! Притом что он вообще проснулся в ее комнате.

И, колеблясь между чувством благодарности и почти что презрения, он вдруг произнес:

– Может быть, погуляем?

Глеб даже до конца не понял, как все произошло. Он не хотел этой женщины в своей жизни. Хотел он ее сиюминутно и до утра. Она – не позволила с собой так поступить.

При этом, как казалось Глебу, не напрашивалась на что-то серьезное. Все получилось само собой!

Говорят, что людей связывает совместный прием пищи. Если это так, то Лена делала все, чтобы Глеба связать. Она не то чтобы хорошо готовила – она просто готовила на двоих. При этом иногда велела Глебу купить то морковки, то гречки. Сначала они чаще ужинали у Лены. Потом – натолкнувшись на естественное недовольство соседки из Волхова (та тяжело переживала обретение Леной мужчины) – переместились к Глебу.

Как-то они засиделись допоздна. Равнодушный ко всему, кроме сушеной трески и телевизора, сосед уснул, повернувшись спиной ко всему миру и выставив из-под покрывала желтые пятки.

Его сап казался естественным.

– Оставайся, – многозначительно шепнул Глеб и потянул завязку на Лениной кофточке.

Она кивнула.

– Только выключи свет, – шепнула она. Даже предполагая, что соседу было глубоко все равно…

Они старались не скрипеть и все время прислушивались к дыханию соседа. Потом притихли, кое-как уместившись на тесной кровати. Глебу некуда было девать руку. Он положил ее Лене на бедро. Рука сползла к животу – получилось объятие…

– Спасибо, – прошептала она. Лицо ее находилось в далекой от Глеба темноте.

«Бедная, – подумал Глеб. – Неужели, кроме меня, тебя никто никогда не ласкал, если ты принимаешь за ласку любое объятие…»

И сжал ее немного крепче.

И глубоко задумался, дыша ей в затылок.

Утром сосед не удивился, увидев рядом с Глебом спящую Лену. На все, что выходило за границы его личного пространства, сосед распространял свое равнодушие. Он бы поднял крик, если бы Глеб уселся на его койку, и даже не обратил бы внимания, если бы наутро застал Глеба в постели с бородатым мужчиной.

Какое-то негласное разрешение было получено. Наверное, соседу действительно было все равно. А может быть, наличие женщины, пусть и не своей, облагораживало их с Глебом холостяцкое жилище.

Так или иначе, Лена стала почти что хозяйкой их комнаты.

Глеб почему-то не рассказывал о своих приключениях Корнееву. Не упоминал о Лене вообще. Если вдруг рассказывал о какой-то с ней прогулке, говорил, что ходил один.

Корнеев простодушно удивлялся тому, что Глеб не позвал его с собой. Разводил руками.

Глеб оправдывался.

Лены он не стеснялся. Просто не хотел показываться с ней перед друзьями. В то, что это одно и то же, верить он не хотел.

Хвастаться своей женщиной глупо, думал он. Однако первое время предпочитал, чтобы место рядом с ним оставалось свободным. Его должна была занять оглушающая друзей красотка. Лена, увы, для такой роли не годилась. Даже при вполне неплохих внешних данных в ней было сразу заметно отсутствие огонька.

Однако вот ужин был приготовлен ее заботливыми руками, и горчичники, когда он заболел в предсессионную горячку, ставила ему тоже она.

В пределах общежития он чувствовал себя с ней комфортно. Потому что все, что было в общаге, было на виду – правильное ведение хозяйства считалось чуть ли не доблестью. Лицом хорошей хозяйки считался чистый туалет. И это отнюдь не гипербола…

Однако в обществе сокурсников и их ярких, пусть даже безмозглых подружек Глеб ставил под сомнение их с Леной альянс.

Глебу вспоминалась та, другая Лена, с отчеством, и он морщился от воспоминаний.