– Так что случилось-то? – нетерпеливо спросил Глеб.

– Да что-что… В пальто. Пацанчика одного зарезали.

– Насмерть?

– Да какое… Куда-то в живот попали. Короче, поживет еще… Ай… – Влад обжегся паяльником и выругался. – Зато сейчас – тишина.

– Давно случилось?

– Да часа три назад… Менты полчаса назад уехали. Тут баба одна убивалась. С ней истерика случилась!

– Случится! Если пить четвертые сутки, и не такое случится.

– А кто ударил ножом-то?

– Ты интересный, Глеб. Я их чего, знаю, что ли? Забрали его в наручниках…

– Покорил Питер…

– А?

– Мысли вслух.

Глеб поднялся к себе.

«Голова должна оставаться холодной», – думал Глеб. Сегодня или вчера его холодная голова, возможно, уберегла его самого и Влада от ножевых ранений.

По позабытому, к счастью, кодексу чести Глеб струсил. Хотя некоторые, ловко трактовавшие кодекс волки, повернули бы так, что Глеб схитрил, будь они на месте самого Глеба.

Глеб не чувствовал за собой трусости. Не видел и хитрости. Он сделал так, как велела ему холодная и разумная голова.

Сосед все так же пялился в телевизор. Эмтивишные герои пищали с непроходящим энтузиазмом. В комнате удушливо пахло мазью, которую сосед целый год с разной периодичностью втирал себе в левое колено. От запаха этой мази ненависти к соседу у Глеба становится вдвое больше.

– Ты слышал? – обратился к нему сосед без приветствия.

– Слышал…

– Ты пойдешь?

– Куда? – не понял Глеб.

– А говоришь – слышал! Ванесса Мэй приезжает…

– Нет. Я думал, ты про этих уродов…

– Каких? – не понял сосед.

– Там эти вновь прибывшие друг друга порезали.

– А-а… Да пускай хоть порежут, хоть передушат… Я чего им – мамка, что ли?

Это был четвертый, вполне приемлемый вариант поведения, и о нем ни в каком кодексе чести ничего сказано не было.

Наконец лето все-таки закончилось, и сентябрьские утра, все как одно, имели запах тонкий и пронзительный. То ли это был запах листвы на бульваре, только начавшей опадать, или же осенняя Нева приносит с собой ароматную прохладу прямо из Ладожского озера.

Почему-то это было грустно.

Вообще весь город замер в предвкушении осени.

Самое главное – осень еще нельзя было увидеть. Едва пожелтевшую кое-где листву можно было отнести и к засушливому лету. Но осень чувствовалась, и Глебу тоже сделалось не по себе.

Пару раз после уроков они с Корнеевым ходили гулять. Все было так, как и раньше, может быть, только смена настроений у Корнеева стала происходить резко и непредсказуемо.

Они забрели на пляж Петропавловской крепости. Долго бродили по берегу. Сели на траву с той стороны, которая обращена к Кронверку.

Перед ними в бурой воде плавали утки.

По случаю такой осени за пазуху Глебу приятели купили коньяк в удобной плоской бутылке.

Глеб дожевал сморщенное яблоко, бросил огрызок:

– Все равно чего-то не хватает…

Он презрительно посмотрел на бутылку в руке, из которой только что сделал хороший глоток.

– Тебе всегда чего-то не хватает, Глебыч, – совсем не понял Глеба Корнеев.

Глеб промолчал. Не стоило объяснять Славе, что он имел в виду. Что на месте Корнеева Глебу хотел бы видеть особу женского пола, чтобы прогулка приобрела «высший смысл».

В таких умозаключениях прошли сентябрь и половина октября.

От ощущения неполноценности происходящего Глеб становился раздражительным. Его могло вывести из себя даже утреннее бритье.

С Корнеевым они виделись все реже. В выборе между учебой и женским полом Слава окончательно выбрал второе. Его избранница была хороша собой и, учась курсом старше, к учебе относилась с такой же, как и Корнеев, прохладой.

Они могли неделями пропадать у Корнеева на даче, после чего Слава являлся в институт похмельный и похудевший.

Как-то в середине октября к Глебу в комнату постучался Влад.

– Сидишь? – спросил он с таким видом, как будто мог предложить какую-то фантастическую альтернативу.

– Нет, по потолку гуляю, – криво сострил ужинавший Глеб.

– Сегодня чо?

– И «чо»? – передразнил Глеб, зачерпывая ложкой гречневый суп.

– Суббота, – ответил сам себе Влад. – У меня день рождения!

– Ну поздравляю, – промычал Глеб, не отрываясь от супа. – Он у тебя что, каждую субботу?

– Да ну тебя. Я, короче, приглашаю, – нормальное человеческое общение до сих пор давалось Владу с трудом.

– А раньше-то мог позвать? Куда я теперь – без подарка, – заводил Влада Глеб.

– Я вчера заходил – вас никого дома не было.

– Записку бы оставил!

– Писать не умею, – Влад распознал наконец насмешку Глеба. – Короче, я жду! Все придут часиков в восемь…

– Кто все? – спросил для порядка Глеб.

– Дружинин придет. Виталик. Короче, мужская компания… Не знаю, может, Кабан появится.

Кабан – так прозвал своего соседа Влад. Фамилия соседа была, понятное дело, Кабанов. Это был хмурый третьекурсник, которого никогда не было дома.

– Другого я не ожидал, – пробормотал Гончаренко. Вслух же произнес:

– Ладно. Побреюсь и спущусь…

В комнате у Влада был накрыт стол. Даже не смотря на то что было заметно: этот стол – сотворенное именно мужскими руками убожество, на столе присутствовали все необходимые аксессуары – скатерть и даже салфетки. Глеб вспомнил, как Влад недавно обругал непутевых девок-соседок за то, что вместо салфеток девицы использовали туалетную бумагу.

– Она же в туалете не висела, – протестовали девки.

– Как-то вообще, блин, неприятно… – аргументировал Влад.

Туалетную бумагу заменили одноразовыми носовыми платочками.

– Мужчина! – похвалил Глеб Влада. Тот, огромный, толкался у плитки, на которой вкусно шипело еще не представленное гостям кушанье.

– Подожди еще, – суетился Влад, возясь с блюдом.

Пришел Виталик – молчаливый носитель редкой по размерам бородавки на верхней губе. Все, кто впервые видели Виталика издалека, думали, что на его губу присела крупная муха. Приблизившись к нему – разочаровывались. Зато Виталик навсегда приобретал определение – «тот, что с бородавкой». На вопрос, например, по телефону «какой Виталик», он сам пояснял – тот, что с бородавкой. Фамилией его никто не интересовался. Если узнавали – разговор был примерно такой:

«Виталик?»

– «Ну да, Евдокимов».

– «Тот, который с бородавкой?»

– Давайте Дружинина подождем! – Влад вернулся к дымящейся сковородке.

– Что у тебя там? Курица? – не вытерпел Глеб, заглядывая Владу через плечо.

– Цыпленок!

– Как ты отличил?

– Да иди ты…

– Ну, короче, всё! Глебыч теперь покоя не даст! – ворчал Влад, ставя сковородку на стол.

Он снял крышку. Под ней, расплющенная, распласталась куриная тушка золотистого, по задумке, цвета. Попадание в цвет было неполным…

– Ну как бы да… – произнес инфантильный Виталик.

– Да очень даже, – подтвердил Глеб.

Наконец явился Дружинин. Разделся, ежеминутно вытирая нос. Протянул Владу маленькую коробочку со словами:

– Поздравляю… – и покраснел.

В таких делах бывшие молодые волки до сих пор были полны девичьего смущения.

Влад приоткрыл коробочку.

В коробочке лежала деревянная фигурка льва, вырезанная из красного дерева.

– Спасибо, – смущенно поблагодарил Влад. Он совсем не понял подарка.

– Это… короче… – Дружинин неловко выругался, потом продолжил: – В общем… Я сам, короче, вырезал… – когда он справился с признанием, то совсем обессилел.

– Да ты чо? – ожил Влад. – Ты гляди, Глебыч, а… – казалось, будто деревянный лев, тайна рождения которого была открыта, приобрел дополнительные бонусы.

– Уважаю, – коротко сформулировал Глеб. Когда-то он неплохо рисовал. Даже пару месяцев ходил в художественную школу. Потом рисовать стало незачем. Вернулся к этому хобби он совсем недавно, а именно – в начале сентября, когда пририсовал огромный фаллос к нарисованному Корнеевым в своей тетради «Медному всаднику». Тогда Корнеев даже обиделся. Глебу пришлось глупо извиняться.