– Я устала, Глеб! Я его последнее время даже своим присутствием раздражала! Придет домой, глазами туда-сюда – меня нет! Он давай Ромку гонять по пьяному делу! То ему не то, это не это… Деньги-то на выпивку он где брал, если он месяц уже не работал? Сперва свои были, а потом свои-то кончились! Ты не беспокойся, Глеб, мы-то с Ромкой проживем. Так, кое-что еще продать можно, и тебе присылать буду. Только учись ты…

Красивая раньше, к сорока годам мать заполучила порцию седины в шикарные, когда-то черные волосы.

Глеб сидел, набычившись, низко опустив голову. Смотреть матери в лицо ему почему-то было стыдно. Он пока не мог сказать: «Не надо мне присылать деньги. Я сам!»

Если мать Глеб жалел, то Ромка его беспокоил. Запуганный ребенок с черными, доверчивыми глазами все больше молчал, и если Глеб спрашивал его, Ромка отвечал вяло и односложно. Родственных чувств к Ромке, как и к отцу, тоже было немного.

Глеб курил на крыльце, наблюдая за тем, как просыпается жизнь в доме напротив.

Сосед дядька Андрей выкатывает из ворот белую «восьмерку». Оставляет машину заведенной и возвращается во двор. Что-то кричит в окно дома – очевидно, прощается. Садится за руль и уезжает.

Глеб не здоровается с дядькой Андреем, зная, что у того плохое зрение. В этой гробовой суматохе Глеб не успел пробежать даже друзей и соседей.

Сегодня суббота, и большинство его знакомых, наверное, спят еще в это время.

Из-за угла дома с пустым, в опилках, ведром вышла мать.

– Курам дала, – сурово произнесла она и, мягче: – Ты зачем так рано проснулся?

Глеб спустился под горку. Потом прошел мимо магазина и хотел было повернуть обычной дорогой, той, что он ходил к Скрипкину, когда кто-то громко окликнул его сзади.

– Гончар! Глеб! – и снова: – Гончар!

Глеб обернулся, узнав голос приятеля.

Глеб не помнил того времени, когда он был не знаком со Скрипкиным.

Они вместе ходили в детский сад. Все, что Глеб помнит оттуда, – это как раз сопливая физиономия Скрипкина. Дальше – первый класс. Его и Скрипкина матери ведут первого сентября в школу нарядных детей, болтая между собой так увлеченно, что Глеб и его друг Санек едва не удрали от них.

Младшая школа – Глеб украл у отца две папиросы и принес их в класс в нагрудном кармане школьного пиджака. Одна из папирос просыпалась. Вторую они выкурили за гаражами, стоящими неподалеку от здания школы. Глеба тошнило, и он надолго забыл о табаке. С Саней, увы, этого не произошло.

Между детскими безобразиями и первым интересом к девочкам – глупости наподобие индейцев и пиратов, где Глеб обнаруживает интерес к истории и географии.

Позже – совместные и сладкие тяготы полового созревания. Изощренная ложь во всем, что касается девочек… И наконец понимание, что все, о чем они врали, происходит совсем не так.

Хотя это случилось уже в техникуме.

Саня к тому времени подался в путягу, но с Глебом они были соседями и все равно проводили вечера вместе.

– Гончар, елы… – басил Саня, заключая Глеба в неловкие объятия. От Сани кисло пахло потом и перегаром. В его авоське звякало.

– Ну здорово, чувак! – обрадовался и Глеб, ловя себя на том, что не мыслит приветствия без подобной фразы.

– Ну ты это… Прими соболезнования, что ли?

– Спасибо, – ответил Глеб – Ты домой?

– Да пойдем, пойдем… – обнимал его Саня за плечо: У меня водка есть. Шмали немного… Я думал полегоньку на пиве съехать, да, видимо, не получится… Бери, бери…

Он раскрыл авоську перед Глебом. Гончаренко достал себе холодную, покрытую капельками влаги бутылку. Запотевшая бутылка выглядела как цельное изобретение. Вся – от пробки до содержимого. Ее не хотелось открывать.

Саня взял пробку в зубы. Дернул. Пиво зашипело.

– Зубов не жалко?

– А… – неопределенно отмахнулся Саня. Протянул Глебу открытую бутылку.

– Может, здесь посидим? – предложил Глеб. Он забыл, что к местным, пусть даже и самым близким друзьям, нужно относиться с осторожностью.

– Да ты чо, Гончар! Мы же год не виделись…

И тут Глеб понял, что прав. Не видеться год – еще не повод, чтобы выпить и выкурить все кайфы одновременно, не помня наутро половину из того, что было сказано.

– Нет, Саня. Я матушке обещал, – вывернулся Глеб.

– Ладно… – пробурчал Скрипкин, сворачивая к лавочке возле магазина.

Человеком Скрипкин был неплохим. По местным меркам – даже хорошим. Будучи одарен физически, мог позволить себе не водиться со шпаной. К тому же он был глубоко местный – его знала не только каждая собака, но и каждая кошка с мышкой в придачу. Скрипкин был чем-то вроде местного авторитета. Пацаны поглядывали на него с уважением.

– Ну, Гончар, рассказывай, чо там в Питере делаешь? Телок местных попробовал? Чо как там, а?

За убогостью выражений, знал Глеб, стояло искреннее любопытство. И не только телками, конечно, интересовался Саня. Он, возможно, хотел знать о жизни в общаге, новых друзьях. Просто спрашивать об этом как-то не принято. То ли дело – телки.

– Да офигенно, – вдруг услышал себя Глеб. И даже вздрогнул от неожиданности. – Телки красивые… – продолжил и немного похвалил себя Глеб. Пусть пока «телки» – Саня бы не понял «девушек», но уже «красивые», а не что либо сально-матерное…

– Ну а как там вообще?

«Вот это объем у вопроса», – удивился Глеб.

– Учусь. По пять пар в день. Пара – полтора часа, пятнадцать минут перерыв. Короче, как на работу… Так что бухать там особо некогда.

– Да ла-адно, – недоверчиво произнес Скрипкин, закуривая.

Протянул сигареты Глебу. И впервые в жизни Глеб отказался со словами:

– Я бросил…

Свою пачку он оставил дома, на столе, рядом с банкой с засушенными цветами.

Скрипкин уважительно посмотрел на Гончаренко и удивленно при этом выругался.

– Ну ты… Не пьешь, не куришь… И чего вы там целыми днями делаете? В театры ходите?

– В музеи! – парировал Глеб.

– Ты серьезно, Гончар? – напрягся Саня. – Значит, я в этой жизни вообще ничего не понимаю. Зачем тебе эти музеи? Пива взял… На море пошел…

– На телок смотреть или бычков ловить? – еле сдержав усмешку, спросил Глеб.

– Да нет, я серьезно!

– Ну и я… – перебил Глеб. – Чем наши-то занимаются? – попытался он разрядить обстановку. «Наши» – одноклассники, с которыми Глеб и Скрипкин сохранили связь.

– Ну как… По сравнению с тобой, Гончар, – ничем! Ну вот честно… – Скрипкин даже положил руку туда, где у людей случается сердце. – Силя уехал в Ставрополь – там у него батя работает, Андрюха сидит… А, ну ты знаешь. Дема здесь.

– Я к нему собирался…

– А я тебе скажу, Гончар, – не ходи! Он там на какую-то химию подсел…

– Торчит, что ли?

– Да не то что торчит… Я тебе расскажу, а тебе самому решать. Короче, я не знаю, как эта хрень называется, но только от нее очень хочется бабу. Они собираются – человек пять и телка – и себе это колют… Говорят, что к ней не привыкают. Чушь, я так думаю.

– Какой ужас, – поежился Глеб.

– Да ну, – подтвердил Скрипкин, торопливо закуривая. Так, словно собирался отгонять от себя злых духов.

– Дема говорит, что все нормально – только я-то вижу, что нет, не нормально… Ну кто еще… Хохлова двойню родила, а я, знаешь, думаю, как в нее вообще дети поместились, а? Она же тощая… Солонкина замуж вышла за какого-то чучмека. А красивая была… Я – видишь, бухаю…

– Ты это давай кончай, – с улыбкой пожурил его Глеб, но Саня вдруг заговорил серьезно:

– Давай, Гончар, начистоту! Ты – молодец, не потому что ты учишься, а даже потому, что хочешь чего-то. Я, положим, тоже чего-то хочу! А вроде как поздно…

– Тебе двадцать лет! – напомнил ему Глеб.

– Время упущено…

– Да ты чо! – от удивления Глеб даже выронил забытое словечко.

– А… – махнул рукой Саня. – Я, кстати, твою тут видел! С дочкой…

Глеб думал, что эта женщина уже не может его потревожить. Взволновать! Однако даже одно упоминание ее Саней вдруг обожгло его воспоминаниями.