Литмир - Электронная Библиотека

Я говорила, что не хочу довольствоваться малым. Дэвид дал мне всё — внимание, заботу, чуткость, уважение. Его отношение я принимала как должное. Словно компенсацию за то, чего не дополучила от предыдущего мужчины.

Осознав это, я поняла, что вместо того, чтобы безоглядно любить Дэвида, всё это время я «не любила» Джеймса. И вот тут мне по-настоящему стало страшно. Потому что, если это понимала я, значит, понимал и Дэвид.

И самым скверным во всём этом было то, что мне до сих пор нечего было ему предложить. Я всё ещё была не зрела в своих чувствах и суждениях. Ведь, если бы я по-настоящему любила Дэвида, если бы понимала, разве подвергла бы сомнению его слова о Джеймсе? Сколько шансов можно давать человеку, прежде чем он окончательно упадёт в ваших глазах? Для Джеймса мне хватило одного. Сколькими же в отношении меня довольствуется Дэвид?

И дело даже не в этом злосчастном поцелуе. Я подсознательно была готова, что где-нибудь когда-нибудь допущу ошибку, и Дэвид воспользуется данной лазейкой, чтобы уйти. Вот в этом заключался мой второй промах: я не доверяла ему до конца. Не подпускала близко. Из-за того, что произошло у меня с Джеймсом, я держала человека, который был готов полюбить меня, на расстоянии. С одной стороны, легко оправдаться: мои первые — и единственные — отношения с мужчиной закончились полным крахом, и нет ничего удивительного, что к следующим я относилась предвзято. Но в таком случае, я изначально воспринимала Дэвида как следующего. Он не был моим единственным. Может, именно поэтому я до сих пор не сказала ему, что люблю.

Может, поэтому этого не сделал Дэвид.

А потом он увидел, как я целуюсь со своим бывшим.

Будь поцелуй менее интимным, его можно было бы принять за своеобразный акт примирения. Такое проявление чувств было нетипичным для Джеймса. Этим он и застал меня врасплох. А я, растаяв от его извинений, смалодушничала. Вместо того, чтобы в первый момент врезать Джеймсу по яйцам, я замерла, в надежде, что это не продлится долго. Мне не хотелось конфронтации. Я просто хотела, чтобы он побыстрее закончил слюнявить меня и ушёл. Джеймс, со своей стороны, отлично знал, что делал, обставляя всю сцену таким образом, чтобы Дэвиду было больнее. А заодно и мне. Это не делало его поступок более низким. Это делало меня дурой столетия.

Чтобы всё это сложилось в голове, не ушло много времени. Его понадобилось гораздо больше, чтобы понять, как я буду действовать дальше. Вероятность того, что Дэвид захочет видеть меня, с каждым часом приближалась к нулю. Но я готова была бороться за каждую сотую долю этого нуля. К чему бы эта борьба меня не привела.

Было около половины одиннадцатого, когда такси остановилось возле ярко освещённого входа в здание, где располагалась квартира Дэвида. Минут пять я сидела в машине, стараясь унять бешеное биение сердца. Казалось, от долгих часов размышлений оно окаменело, и его стук отражался во всём теле: начинаясь от висков, через горло и живот пульс истерично бился в подколенных впадинах.

Всю дорогу от аэропорта я думала о том, что скажу. Заготовленная речь — по больше части оправдательная — звучала поначалу унизительно, после — просительно, а в конце я и вовсе превращалась в нечто, напоминающее раздавленную гусеницу. Зная Дэвида, он потеряет ко мне интерес уже после первых двух минут подобного блеяния.

Я не была овцой, отправляющейся на заклание. Я шла к своему мужчине. Нам о многом надо было поговорить, кое-что объяснить, в чём-то окончательно разобраться. Но в данный конкретный момент я вся сконцентрировалась на одном желании — чтобы он просто открыл мне дверь.

Санта вычеркнул меня из всех списков.

Судя по записям охраны, «сегодня мистер Рассел домой не возвращался».

Разочарование, которое я испытала, по своей силе могло соперничать с ураганом Сэнди. Сломанные деревья, поваленные рекламные щиты, затопленные улицы и станции метро — Манхэттен тогда был полностью отрезан от города. Страх, разрушение и непонимание того, что происходит — со скоростью в семьдесят миль час ветер разносил эти чувства, заражая улицы, дома, людей…

Всё то же самое я испытывала сейчас. Плюс паника. Меня будто отрезали от континентальной части США. Самонадеянно было думать, что такой человек, как Дэвид Рассел заберётся в свою берлогу, чтобы зализывать душевные раны. В ушах снова и снова звучало это холодное «возможно…».

Возможно, я ранила его слишком сильно.

Возможно, я переоценила его чувства.

Возможно, я недооценила их.

Возможно, не было больше никаких «возможно…»

Камешек у меня в груди замер и потихоньку начал крошиться.

Выйдя из дома Дэвида, я побрела в сторону Ист-Виллидж. Это была чёртова уйма кварталов, но мне не нужно было никуда спешить. Я медленно шла по улицам, ярко украшенным к празднику, мимо нарядных витрин и подвыпивших компаний, перемещающихся из бара в бар. В морозном воздухе кружили снежинки, под ногами хлюпала растаявшая жижа. Дул пронзительный ветер, и мой утеплённый «горный» прикид был как нельзя кстати для несвоевременной прогулки по зимнему Манхэттену.

Рождество настигло меня недалеко от Рокфеллер-центра. Я долго смотрела на золотых трубящих ангелов, представляя себя Кевином Маккалистером. У меня не было шапки с помпоном, и я вроде бы не совсем потерялась. Но, как и у него, у меня было такое же горячее желание хоть одним глазком увидеть самого дорогого человека. Я обернулась всего лишь раз. Этого было достаточно, чтобы перестать надеяться.

В районе Центрального вокзала меня начало колотить, как при сильном ознобе. Может, холод всё-таки дал о себе знать. А может и не он был тому виной. Честно говоря, я надеялась на первое. Зайдя в небольшое круглосуточное кафе на площади, я села за дальний столик. Сонная неулыбчивая официантка пожелала счастливого Рождества и налила горячий кофе в поставленную передо мной керамическую кружку.

Я долго грела о неё руки, чувствуя, как тепло потихоньку бежит от пальцев всё выше и выше — к груди и лицу. Только после того, как щёки буквально запылали, я поняла, что согрелась.

От предложенного яблочного пирога я отказалась, и официантка сразу потеряла ко мне интерес. Она подошла всего раз, молча долила кофе и исчезла за стойкой. Для этого города не было ничего необычного в том, что в рождественскую ночь человек в одиночестве пьёт кофе в третьесортной забегаловке, и я в который раз порадовалась, что живу в Нью-Йорке. До меня никому не было дела. А те, кому было, находились за тысячи миль…

Только спохватившись, что родные, должно быть, до сих пор ждут нас в Аспене и очень волнуются, я обнаружила пропажу своей сумки. В ней было всё: деньги, документы, телефон… Оставила ли я её в аэропорту или в такси, выронила ли на улице или у меня её вырвали, — какая теперь разница. И если я раньше чувствовала себя оторванным от мира островом, то теперь меня пинком выслали с земли в далёкий космос.

Капель насобиралось так много, что не выдержало бы и каменное сердце.

Может, это и был мой главный подарок от Санты, что неприветливая официантка дала мне выплакаться. Долго и очень мокро. Со всхлипами и размазанной по щекам тушью. В этом году я пролила столько слёз, сколько не проливала за все двадцать девять лет жизни. И я знала, что этот раз точно не станет последним. Мысли об этом только усилили мои рыдания.

— Только не пускай здесь корни. — Перед моими глазами появилось небольшое зеркальце и пачка салфеток. — Если из-за мужика, то не стоит оно того. Скажи спасибо, что он бросил тебя в рождество, а не в твой день рождения, как мой последний.

— Сбасибо, — прогундосила я, высмаркиваясь. — И простите, но я вряд ли смогу заплатить за кофе.

Официантка засмеялась.

— Вот люди: только пожалеешь, а они уже запускают руку в твой карман.

— Нет, правда, я…

— Ладно, иди. С рождеством тебя.

— И вас.

Прежде чем выйти, я хорошенько застегнулась и потуже затянула воротник куртки. Дорога к дому обещала быть долгой.

Девять ступеней крыльца моего дома дались мне нелегко. Я настолько замёрзла, что еле сгибала колени. Пальцы на ногах перестали чувствоваться ещё где-то в районе Бродвея. Но, оказавшись перед входной дверью, меня снова бросило в жар: ключи от дома я обычно кидала в сумку. Перепугавшись, я начала лихорадочно хлопать по куртке, и буквально застонала от облегчения, когда дрожащими пальцами нащупала их в маленьком внешнем кармане. Утром, в спешке грузясь с чемоданами в такси, я сунула их туда и забыла переложить. Моя забывчивость спасла меня от холодной смерти. Там же нашлись и пять долларов — сдача с двадцатки, что я протянула таксисту. Вспомнив о них чуть раньше, я могла бы рассчитаться за кофе. Или остаться с пальцами — от Бродвея до Норфолк-стрит вполне бы хватило.

40
{"b":"635824","o":1}