— Войдя в тебя, я не смогу быть нежным. Поэтому хочу, чтобы первой кончила ты.

Он резко встал, заглушая мой страстный стон поцелуем и увлёк меня за собой на кровать.

То, что произошло дальше… То, что он делал со мной… Вершины, на которые поднимал — то постепенно, то стремительно… Ничего этого не было в моей жизни до, и даже в пароксизме страсти я точно знала, что никогда не будет после. Никогда и ни с кем. Дэвид Рассел выжег других мужчин из моей жизни.

Он не был нежным, как и обещал. Я ещё содрогалась во влажном оргазме, который он подарил мне своим языком и руками, когда одним яростным толчком Дэвид ворвался в моё лоно. Наполняя меня собой, растягивая под себя, он вонзался в меня с тем же неистовством, с каким до этого целовал. Мои ноги переплелись вокруг его талии, руки судорожно скользили по влажной от пота спине. Я подходила к ещё одному оргазму, когда неожиданно он вышел из меня и одним движением перевернул на живот.

— Хочу тебя так, — выдохнул он и после, просунув руку под талию, приподнял, открывая себе лучший доступ в моё тело.

Я не любила заниматься любовью в этой позе, но то, как это делал Дэвид… м-мм… как он вдавливал меня в себя… настолько глубоко, настолько чувственно — на грани сладкой боли.

— Да, да… ещё… так…

Моё дыхание прерывалось, не выдерживая подобной муки. Я судорожно сжимала в руках простыни, двигаясь навстречу ему.

— Не смей кончать, — останавливаясь, сквозь стиснутые зубы рыкнул Дэвид. — Сейчас я. Ты — после. Я хочу видеть твои глаза, когда доведу тебя до оргазма.

— Ох!

Его дрожь сотрясала моё тело, но Дэвид не двигался. Следуя своему плану, он сдерживал мой оргазм, а заодно и свой, что давалось ему тяжелее, чем мне. Поддаваясь инстинкту, я начала двигать под ним бёдрами, побуждая и умоляя о продолжении. Он выругался, и в следующее мгновение я почувствовала, как его тело содрогнулось. Изливаясь, Дэвид упал на меня, погребая под собой.

Сердце неистово колотилось. Я лежала под ним, расплюснутая его весом, затопленная его страстью. Невозможно было сделать вдох, чтобы не потревожить его, но я начала задыхаться.

— Мне тяжело.

Он немедленно скатился с меня, освобождая, но сразу же по телу пробежал озноб от потери контакта. Именно поэтому мне не нравилось заниматься любовью в подобной позе — из-за вот этого отстранения, следующего за оргазмом. Но Дэвид и здесь меня удивил. Он по-хозяйски положил руку мне на спину и притянул к себе, прижимая к груди и к вовсе не ослабевшей эрекции.

— Именно так я всё и представлял, — всё ещё тяжело дыша, произнёс он. — С тобой не могло быть по-другому.

Его губы скользнули по моей шее к чувствительному местечку за ухом. Дэвид отодвинул мои влажные волосы и тихонько лизнул ушную раковину, останавливаясь на мочке. Я протянула руку, обрисовывая его лицо, чувствуя лёгкую щетину на щеках. Его пальцы обхватили мою грудь и принялись играть с соском. Он снова распалял меня, готовясь ко второму раунду.

Я знала, как это случиться на этот раз: под ним, глаза в глаза. И когда он снова повернул меня на спину и расположился у меня между ног, удерживая мой взгляд, я была уже готова принять его.

— Смотри на меня, Бет. Чувствуй меня.

Встав на колени, Дэвид взял меня за бёдра и притянул к себе, упираясь толстой головкой члена в мой вход. На этот раз всё было медленней. Он входил в меня дюйм за дюймом, то продвигаясь вперёд, то отстраняясь. Надавливая на нервные окончания, он помогал себе пальцами, лаская мой клитор и заставляя меня стонать от наслаждения. Он почти довёл меня до следующего оргазма пальцами, но тут снова схватился за бёдра и начал двигаться, насаживая меня на себя всё сильнее и сильнее. Полный отчаяния и безумного наслаждения стон вырвался из моей груди. Голова моталась из стороны в сторону, руки лупили по кровати; я потерялась в чувственной гонке.

До самого последнего момента, пока моё напряжение под нетерпеливыми движениями его бёдер не достигло высшей точки, я находилась в плену его глаз.

— Пожалуйста! — взмолилась я и, запрокинув голову, выгнулась дугой.

— Кончи для меня, малышка! — прохрипел Дэвид, склоняясь к моей груди и зажимая в зубах сосок. Словно послушавшись его, приливная волна самого мощного жизни оргазма затопила меня, унесла с собой остатки разума. И пока я кончала в его руках, он двигался во мне, снова и снова, продлевая мой оргазм и приближая свой.

Эта ночь была долгой и короткой одновременно. Я молила об её окончании. Я умоляла, чтобы она никогда не заканчивалась. Перенасыщенные друг другом, мы заснули среди смятых простыней и запахов нашей страсти.

Я нисколько не удивилась, когда на следующее утро проснулась в постели одна. Безумием было бы считать, что подобное может повториться. Идеальная ночь — она на то и идеальная, чтобы остаться единственной.

Может, было бы лучше, если бы Дэвид уехал не попрощавшись. Логичное завершение наших недо-отношений.

Я нашла его в гостиной, куда, закутавшись в простыню, выползла из спальни. Не буду скрывать, что обрадовалась, увидев его. Но радость моя продлилась недолго.

Полностью одетый, Дэвид пил кофе у накрытого к завтраку стола. Именно "у", а не "за" столом. Так делают, когда куда-то опаздывают: в одной руке чашка, в другой — телефон. Пьют кофе и просматривают сообщения.

— Хорошо, что ты встала. Вечером я должен быть в Нью-Йорке. Полетишь со мной или останешься?

Чашка на стол. Раз-два-три-четыре шага ко мне. Рука на затылок. Лёгкий поцелуй. Отеческий прям. Ну, хоть не в лоб — и то радость.

— Останусь.

— Только ненадолго.

Раз-два-три-четыре-пять шагов от меня к двери. Сумка в руку, телефон — во внутренний карман пиджака.

— Сообщишь, когда соберёшься вернуться. Я пришлю самолёт.

— Лучше сразу деньгами.

— Не понял.

— Хорошо, говорю. Сообщу.

Долгий взгляд. Опять штормит так, что меня укачивает. Но я твёрдо стою на ногах и лишь яростнее кутаюсь в простыню. Отчего же так холодно-то, а?

— Пока.

— Ага.

«В смысле, прощай».

После ухода Дэвида я вернулась в спальню, упала на кровать и практически сразу уснула. И проспала весь день: включилась защитная реакция организма на усталость и стресс. Встала я с тяжёлой головой, и только боль между ногами напоминала о том, что предыдущая ночь мне не приснилась.

А потом был этот репортаж.

Я почти пришла в себя и даже приняла душ. Включила телевизор, чтобы послушать вечерние новости, и аккуратно расчёсывала мокрые волосы. «Открытие нового сезона в Метрополитен Опера». Красная дорожка, знаменитости в вечерних туалетах; фотографы, журналисты. Мэр де Блазио, Ума Турман. Ричард Брэнсон — нечастый гость подобных мероприятий — даёт интервью телеканалу. На заднем плане проходит Брук Шилдс с мужем, затем Дэвид…

Дэвид?!

В смокинге, с ослепительной блондинкой под руку перед камерами проходил Дэвид! Тот, который чуть менее суток назад отдавался страсти вместе со мной. Вместе со мно-ой! На жарких простынях кровати вот этого самого номера, где я сижу на диване и таращусь в телевизор.

Расчёска выпала из рук…

Экран давно погас, а луна, наоборот, освещала всё до мельчайших деталей: и стол, на котором всё ещё стоял нетронутый завтрак, и чашку с недопитым кофе, и брошенное на спинку кресла полотенце — им, не мной. Всё так, будто Дэвид вышел из комнаты за утренней газетой. Только уже поздний вечер, и он в Нью-Йорке смотрит оперу. А я смотрю на окно, у которого вчера в лунном свете он ждал меня.

Вспомнилась книгу, прочитанная пару лет назад, про бедную девушку, попавшую по приглашению богатых родственников в высший свет. Автор — кто-то из европейцев. Я силилась вспомнить её название. Что-то про замену или изменение. Нет, преображение! Точно, «Хмель преображения». Насколько я помню, конец там безрадостный. Впрочем, книга не была закончена, но посыл был ясен: всяк сверчок знай свой шесток. Вот и я охмелела в одно мгновение, стоило лишь его губам впервые коснуться моих. Охмелела и забылась.