— Твои сраные камни не подходят для моего сраного замка!

— Мама, он опять ругается!

— Билли!

— Чего сразу Билли?

Действительно, чего сразу? Камни и вправду выглядели кучей спрессованных коровьих лепёшек и совсем не подходили к замку из белоснежного флоридского песка, выполненному в лучших традициях Гауди.

Интересно, какова вероятность, что расположившаяся на соседнем шезлонге мамочка скандалящих близнецов знает, кто такой Гауди или хоть раз бывала в Барселоне? По протяжным гласным и громкому голосу уроженки Техаса я могла со стопроцентной уверенностью сказать, что для неё забраться на сотню миль южнее Таллахасси — равносильно полёту на Луну. Чего уж говорить о Европе!

— Джейн, оставь брата в покое! Билли, закрой рот!

— А пусть она уберёт свои сраные камни от моего сраного замка!

Генри в пять тоже обожал ругаться. Мэгги это приводило в ужас. Рик же заявлял, что в нём говорит шотландская кровь Макайверов и втайне гордился сыном. Долг обязывал меня быть на стороне сестры, но уж очень изобретательно ругался маленький Генри Макайвер. Он придумал для себя клан Макгадов: любой, кто так или иначе становился на его пути, не соглашался с ним, перечил, заставлял делать то, что он делать не хотел, причислялся к Макгадам. Сейчас ему было десять, и «макгады» канули в лету вместе с песочными замками и щербатой улыбкой на веснушчатом личике. Я не видела Генри несколько месяцев и очень соскучилась и по нему, и по его младшей сестрёнке Роуз. Может всё-таки стоило воспользоваться приглашением Мэгги и провести эту неделю в их пляжном доме в Хэмптонсе, где племянники проводили лето?

Сожаление было мимолётным: я находилась в нескольких тысячах миль от Нью-Йорка, и шанс встретить здесь кого-либо из знакомых был минимальным. Именно от их взглядов — иногда сочувствующих, но чаще смущённых — я забралась так далеко от дома. Мне необходимо было одиночество, чтобы понять, что делать дальше со своей жизнью. Ведь, если бы всё пошло так, как я когда-то планировала, это был бы наш с Джеймсом медовый месяц.

С Джеймсом Стюартом мы познакомились в университете. Оба изучали право, оба были амбициозны настолько, чтобы ставить карьеру во главу угла. Думаю, именно это качество стало решающим, когда после стажировки мы были приглашены на работу в одну из престижных юридических фирм Нью-Йорка. Джеймс специализировался на финансовом праве, мне же была предложена должность в консультативном отделе «Рассел Интернешнл». Мы сняли хорошую квартиру недалеко от Центрального парка и оба согласились оставить покупку дома и рождение детей на тот момент, когда узаконим свои отношения. В том, что это когда-нибудь произойдёт ни я, ни Джеймс не сомневались.

Мы наслаждались жизнью: престижная и перспективная работа, прочное материальное и социальное положение, уверенность в нашей любви друг к другу. Нас называли красивой парой. Ни одна вечеринка не обходилось без того, чтобы кто-нибудь из наших друзей или коллег не заговаривал о нашей с Джеймсом скорой свадьбе. Джеймс традиционно отвечал, что для любящих сердец условности не важны и на этих словах традиционно клал руки мне на плечи. Я, как обычно, улыбалась, традиционно выражая полное с ним согласие.

Но когда я видела, как счастлива в браке моя старшая сестра, то частенько задумывалась над тем, чего мы с Джеймсом друг друга лишаем.

По современным меркам Маргарет вышла замуж довольно рано. К двадцати годам у них с Ричардом уже было двое детей. Генри — их первенец — был моим любимцем. Роуз родилась на год позже, но в раннем детстве их частенько принимали за близнецов. Красивые, ясноглазые, белокурые — эти ангелочки обладали непростыми характерами. Я с удовольствием проходила вместе с Мэгги и Риком через все стадии их взросления. Иногда после очередного визита шумной семьи сестры, я начинала делать недвусмысленные намёки Джеймсу.

— Через год мне предложат место ведущего партнёра, тогда и подумаем.

Ведущее партнёрство откладывалось на год, потом ещё. Разговоры о детях начали раздражать Джеймса, и со временем я вовсе перестала поднимать эту тему, полностью сосредоточившись на карьере.

Нам было уже по двадцать семь, когда Джеймс решил заняться политикой. Он поставил перед собой цель стать самым молодым сенатором штата Нью-Йорк и смело шагал к ней. Руководство фирмы оказывало ему в этом полную поддержку. Я понимала, что со дня на день мне следует ждать предложение руки и сердца: приверженность традиционным американским ценностям — движущая сила любой политической карьеры. И нельзя сказать, что я была этому не рада.

Вечерами, втайне от Джеймса, я просматривала туристические проспекты, планируя наш медовый месяц. Он стал бы первым совместным отпуском за два года, и я ждала его едва ли не больше, чем саму свадьбу. Я готова была пожертвовать шикарным торжеством, требующим многомесячной подготовки, согласившись на маленькую церемонию для самых близких. Мне не нужны были ни оркестр, ни приём в «Плазе», ни многоярусный торт и платье от Веры Вонг. Мне был нужен только мой Джеймс. В последнее время мы отдалились друг от друга: он поздно приходил домой после переговоров и консультаций, я же, заслужив долгожданное повышение, начала осваиваться в новой должности начальника отдела. Я пришла в ужас от того, что не помню, когда последний раз засыпала в объятиях Джеймса. Несколько недель горячего секса под знойным небом Флориды были нам жизненно необходимы, и выбранный мной небольшой отель в архипелаге Флорида Кис с песчаными пляжами, уютными бунгало и тёплым лазурным морем мог стать замечательным началом нашей совместной жизни в качестве мужа и жены.

В тот день я вернулась домой позже Джеймса. Одного этого факта было достаточно, чтобы почувствовать неладное.

Стоя у окна на кухне, Джеймс лениво покачивал в руках бокал с вином. Он всё ещё был в деловом костюме, что так же выглядело не совсем обычно.

— Ты рано! — подойдя к Джеймсу, я обняла его за талию, с удовольствием прижавшись к широкой спине. — Я соскучилась!

— Надо поговорить.

Джеймс разжал мне руки и развернулся. Мой взгляд встретился с его пронзительно синими глазами, и я поняла, что случилась катастрофа. За шесть лет жизни с Джеймсом Стюартом я хорошо его изучила.

Ещё несколько мгновений я тешила себя надеждой, что причина его нервозности — маленькая бархатная коробочка. Сейчас он вытащит её из кармана и всё закончится.

— Хочешь выпить?

Обойдя меня, Джеймс взял с барной стойки бутылку и плеснул вина в свой бокал. Внутри у меня всё сжалось. В желании ободрить скорее себя, чем его, я сделала шаг вперёд.

— Милый, что бы ни случилось, знай — вместе мы справимся.

Но оказалось, что справляться мы будем по отдельности.

Стоя на кухне, где по выходным мы вместе готовили завтрак, я ошеломлённо слушала, как человек, которого я люблю больше жизни, называет наши отношения «изжившими себя». Джеймс говорил, что мы никуда не двигаемся. Что у нас нет развития. Что наша совместная жизнь — это притворство и потакание детской привычке. Что прежние чувства и страсть безвозвратно ушли. И во всём этом он винил исключительно меня.

— Твои амбиции и мечты всегда ставились во главу угла. Ты никогда не интересовалась, чего хочу я.

Оказывается, Джеймс хотел довольно обычных вещей. Чтобы дома его ждала заботливая жена, вкусный горячий ужин, тёплая постель, а слух согревал топот маленьких ножек и детские голоса. Я содрогалась под его словами, как под боксёрскими ударами.

— Но ты же сам говорил, что нам необходимо подождать!

— Кто хочет, тот ищет возможности, кто не хочет — причины.

— Значит, мне всего лишь и надо было перестать пить таблетки?

— Если бы ты действительно так сильно хотела детей…

Впервые в жизни я была на грани обморока от нестерпимой душевной боли.

— Это жестоко, Джеймс!