— Да… я… только пару поддать, — смущенно говорит Грач.

— Пару поддать… Чего ж не предупредил? Смотри… всю спину сжег.

— Ну, не сердись. Дай я тебя холодной водой окачу.

Замолкли.

У каждого в голове тревожные мысли путаной вереницей ползут.

Впереди плеяда тяжелых, зловещих дней. Нужны решения продуманные, твердые, но… Отсутствует самое важное: ясность.

Молчат.

Грач кончил париться. Сердито скребет ногтями мыльную шевелюру. В каждом мускуле узловатого тела протест против… против чего-то… Грач сам не знает, против чего.

Снегуровский сидит на полке, полусогнувшись. Широкие ладони скользят по изгибам ног, по животу, груди и обратно… Массирует.

Шамов наполняет шайку холодной водой и поднимает вверх. По телу мелкая дрожь в предвкушении холодного потока. Немного колеблется… Потом разом опрокидывает шайку на голову — Ввввв, бррррр, хааааа… Окатился… Наливает вторую.

Штерн в предбаннике одевается.

Молчат.

— Товарищ Штерн! — дверь предбанника настежь. На пороге высокий партизан. Винтовка через плечо, в руках нагайка… Конный.

Снегуровский сверху кубарем…

— Борисовец! В чем дело?

— Товарищ Снегуровский! На Одарку напали японцы. На автомобилях приехали. Завод сожгли. В Спасске, говорят, два эталона японцев высадилось… В Никольске тоже. Никита Паншин приехал. Говорит, японцы на Ивановку двинулись.

Молча, быстро одевается Штерн.

Остальные застыли.

У Шамова вода из шайки на пол.

Грач широко открыл глаза. Мыльная пена, воспользовавшись случаем — пеленой по глазному яблоку.

— Ааа, чорт! — говорил я вам…

Грач злобно плещет водой в лицо и трет глаза кулаками.

Встрепенулись.

— Говорил я вам… обманет япошка… Через две недели… Как же?.. Вот и дождались. Ууууу!..

— Одевайтесь быстрее! Жду на совет. Товарищ ординарец! идите за мной.

Штерн быстро уходит. За ним — ординарец Снегуровского.

— Ну… что ж?.. — Снегуровский делает три приседания и начинает одеваться.

Грач сжимает кулаки…

— Хорошо… увидим.

— Да! Я не меняю своего плана. Выясните положение на местах… Если началось общее планомерное наступление, то больших боев не давайте. Размыкайте фронт и пропускайте японцев вглубь. В крайнем случае отходите сюда. До свидания, товарищ! Товарищ Зарецкий! вас я немного задержу.

— Ладно.

— Ээээх! — Грач машет рукой.

Ущербленная луна багровым пятном вылезает из-за опушки леса. Вот забралась на седловину двух сопок и, скосившись, смотрит на дорогу.

По дороге гуськом едут три всадника.

Добрые кони идут размеренно крупной рысью. Ритмичный стук копыт да изредка звякание подковы нарушают ночную тишь.

Снегуровский впереди. Он возвращается в свой район.

Задумался.

Мысли тугие, тягучие, как эта ночь, что прощальным приветом августа зажала, затянула сопки черным холодом.

— «Ну… что ж… — думает Снегуровский — посмотрим. Даааа… Пропустим. Хотя конечно… попытаться задержать надо… Хммм… Изомэ… Скотииина!»

Что-то дергает руку Снегуровского.

Это лошадь споткнулась и мотнула головой, потянув повод.

— Ты что?.. А?.. Устала?

Снегуровский слегка натягивает повод и пускает лошадь шагом. Наклонившись, ласково гладит ладонью под гривой…

Теплая, влажная кожа перебегает мелкой дрожью.

— Эх!., тыыы!..

— Товарищ Снегуровский!

Борисовец и Солодкий нагоняют и пускают лошадей рядом.

— Красиво?

— А?.. Что?

Снегуровский подымает голову. Смотрит.

Тихо колышутся складки ночи.

Из них в безветренном воздухе, как в старой сказке, вылезают сопки.

И тишина… Особая звенящая тишина.

Безоблачное небо — густо в мерцающих огоньках звезд…

Они дрожат, колышатся… падают… Вот сходят на землю…

Летают, мелькают, кружатся зелеными точками…

Ах, это не звезды… Это светляки. Миниатюрные электрические фонарики.

Как их много! Тысячами мелькают в воздухе… Реют… вьются хороводом… Садятся на платье, на гривы лошадей… горят повсюду зелеными блестками.

Ночь.

Фантастическая ночь.

Гнилой Угол потянул туманом.

В мутной слизи люди серыми, расплывчатыми пятнами бродят, натыкаясь друг на друга.

Потянулась сквозь туманище тонкая паутина дождя… Нудная, беспрестанная… сеет… сеет… сеет…

В это гнилое утро японский резидент купец и промышленник Мацура получает пакет:

«…Штаб японских экспедиционных войск в Сибири предлагает вам явиться для переговоров по делу, имеющему к вам отношение».

На бумаге подпись начальника штаба полковника Таро.

Внимательно читает бумагу Мацура сквозь широкие американские окуляры.

— Бой!

— Ию!

Слуга-китайчонок появляется в дверях.

— Одеваться.

Китайчонок приносит черный котелок и широкий черный плащ с пелериной.

Мацура одевается, берет в руки зонт, медленно выходит из дому.

До штаба полтора квартала.

— Идзвосчик!

Лихач торопливо дергает вожжами.

— Куда, барин, прикажете?

Мацура медленно садится, разваливается — нога на ногу — и тыкает зонтом вперед.

— Цо-цо! Ну, милый!

Лошадь дергает…

— Цтой!

Полтора квартала проехали.

Японец медленно вылезает… не глядя на извозчика, протягивает ему иену и спокойно направляется в штаб.

Извозчик от изумления раскрывает рот и снимает шапку.

— Покорнейше благодарю, сударь.

Ладони вниз между колен, лодочкой… и низкий поклон друг другу. Затем…

— Садитесь, — Таро любезно показывает на кресло. — Я вызвал вас по поручению командующего войсками. Для блага японской армии необходимо свершить одно дело… Но на это нужно иметь ваше согласие.

— Я слушаю.

— У вас имеется в Уссурийском крае в селении Одарка завод?

— Да! Завод сухой перегонки дерева.

— Он целиком ваш?

— Нет! Но в большей части. Мой компанион и директор, русский — владелец меньшей доли.

— Как завод поставлен?

— Превосходно. Фабрикаты — до пятисот названий — лучшего сорта.

— Тем хуже. Скажите, большую он вам дает прибыль?

Мацура смотрит удивленно…

— Раньше давал хорошую… Но ведь Одарка теперь в руках партизан, вы знаете сами… И завод мне не дает ничего.

— Да!.. Я это знаю. Именно поэтому японское командование обращается к вам с предложением.

— Я слушаю.

— Завод вам ничего не приносит… А вместе с тем он работает. Вся продукция целиком поступает в руки партизан. Это дает им немалые средства. Таким образом, ваш завод работает на усиление наших врагов. Его необходимо уничтожить. Мы не хотели этого делать без вашего разрешения по многим причинам. Но ведь, вы же любите свою страну и желаете блага для своей армии.

Мацура внимательно смотрит. Какие-то мысли скачут в его голове. Он встает.

— Господин Таро! Я безусловно согласен.

— Мы не сомневались. Еще одна просьба.

— Я слушаю.

— Вы напишите заявление к русским властям, с копиями японскому командованию и консульскому корпусу, с протестом против захвата завода и просьбой для него охраны. Мы пошлем части… И…

Таро смеется…

— …Партизаны, отступая, сожгут завод. Вы понимаете?

— Да! Конечно.

— Теперь я должен сообщить вам, что поданное вами заявление о вывозе и охране осиновых чурок, а также о рыбалках на Сахалине и Амуре будет подано на доклад завтра. Я надеюсь, что оно получит благоприятное разрешение.

Мацура сияет довольной улыбкой.

— Благодарю вас, господин Таро!

И опять ладони лодочкой между колен… низкий поклон друг другу.

Оставшись один, Таро потирает от удовольствия руки. Есть еще один предлог для посылки войск… Предлог, маскирующий общее наступление.