Полковник весел: утро хорошее, прохладное… Славный кавалерийский рейд он сделает в тыл Анучино со своими лихими тремя сотнями егерей.
Враштель в это время делает такой же рейд с главными силами кавалерии на Анучино с юга.
— Вот будет им баня… — говорит Эвецкий весело, вскакивая на седло.
— И хорошая… — его адъютант натягивает поводья.
— Марш-марш!.. — и шпорами в бока своего вороного. Полковник первым выезжает со станции в поле на дорогу…
А там — Черниговка… Лунза…
Бодро себя чувствует полковник — точно двадцать лет с плеч.
И по шесть в ряд галопом выходит кавалерийский отряд на шоссе.
Сзади вьюками идут пулеметы.
… — И еще дело, — по телефону Штерн, — твой старый знакомый полковник Эвецкий хочет проделать кавалерийский рейд в тайгу. Из Мучной пойдет на Черниговку, Лунзу, Мещанку…
— Очень удобно… — Снегуровский вешает трубку телефона. — Сан-Си, — кричит он. Оттуда лётом китаец неслышно:
— Моя, капитана, зови?
— Да… Вот… — и Снегуровский подает ему маленький пакетик… — Ко-Шану и Бухте… Ига[14] солнце…
— Хо!.. — китаец исчез.
— Товарищ Демирский, едемте на левый фланг… — встает из-за стола Снегуровский, пристегивает кобур револьвера к поясу плечевым ремнем, — вам придется взять нашу конную разведку с собой…
— Есть…
— Твоя шибыко хитрый, капитана… — и Куо-Шан мигает обоими глазами и трясет руку Снегуровскому.
— Нельзя, Ко-Шан… Ваши моя не знай…
— Моя, шито… моя знай — твоя правильно делай… Подходит еще китаец и широко улыбается…
— А, чорт!.. Тебя и не узнаешь — совсем хунхузом стал, — Снегуровский жмет руку Бухте.
Бухта загорел и сделался настоящим хунхузом — такая же синяя роба и синяя повязка на голове по-хунхузски — совсем хунхуз.
Они садятся на траву, и начинается зачерчивание оперативного плана совместных действий.
В расщелине между двух сопок вьется внизу дорога — это шоссе с Мучной на Лунзу.
А внизу — прижатая с одной стороны речкой, а с другой — сопкой лежит хунхузская цепь в засаде с Бухтой: он же и командует цепью. Теперь его знают хунхузы и верят. Куо-Шан — начальник хунхузского отряда, тот прямо за сына его считает: лучшие пампушки ему дает — сам варит.
У хунхузов на новых японских винтовках — красные бантики мелькают в траве — этим они отделяются от обычных хунхузов…
— Они — тоже борщевика… — говорят эти китайцы.
А на сопочке лежит с цепью партизанов — спешенных кавалеристов, Демирский. Как раз во фланговом ударе и хунхузскому отряду, и тем, кто покажется на дороге.
— Шибко машинка, капитана!.. — Демирский смеется, вспоминая слова хунхуза.
Тар-рррррааааххх-рах… — разнобойно залпом хунхузская цепь в кавалерию.
И еще… и еще… и еще…
Рванулись казаки, дрогнули — часть назад, а другая в пустырь на противоположную гору… Хочет пробраться по шоссе к Лунзе.
— Цепь!.. Пли!.. — и Демирский метко ссаживает переднего кавалериста…
И эта группа смялась…
— Шибыко хо… Бухыта! — Шибыко хо, капитана… Ой…
— А здорово они строчили пулеметами, если бы не река сзади, да ваша цепь — пожалуй бы, мои китаёзы поутекали б… — Бухта Снегуровскому.
Куо-Шан слушает, улыбается…
— Шыбыка машинка есть, капитана… — шибко хо!..
А поздно ночью Снегуровский сообщает в Анучино:
«Эвецкий неожиданностью смят — вернулся на Мучную…»
— Очень хорошо… — из Анучино.
4. Попались
Эвецкий срочно прибывает в штаб.
— Ваше превосходительство! Мы понесли большие потери под Лунзой и Мещанкой. На всех флангах поражение.
Генерал, как от толчка, вскакивает.
— Кто вам велел лезть туда?
— Ваше превосходительство! — в исполнение вашего последнего приказа.
— Я вам приказал сидеть на Мучной.
— Ваше превосходительство, вот приказ.
Генерал всматривается в измятый лист.
— Это провокация! Что это значит? Позовите сюда моего адъютанта.
Входит Либкнехт.
— Кто отправил этот приказ?
— Не знаю, ваше превосходительство! Несомненно, это провокация.
— Наведите немедленно справки, с кем был отправлен приказ.
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
Либкнехт удаляется. Генерал волнуется:
— Чорт знает, что такое. Давно ли, как пристрелил одного адъютанта, — опять. И это тут в штабе…
— Ваше превосходительство! — замечает Эвецкий, — а вы не допускаете, чтобы этот…
— Что? Ведь это же ваша рекомендация! Вы сами предлагали! Вы уже успели забыть?
— Нет… нет, ваше превосходительство… Это человек, несомненно, надежный…
А сам думает: «Чорт его знает. Все баронесса»…
Либкнехт немедля отправляет несколько депеш, забирает из стола кой-какие бумаги…
Эвецкий, проходя через комнату, замечает торопливые движения Либкнехта. В один момент его подозрения из предположений превращаются в уверенность.
— Стойте, куда вы?
Вместо ответа Либкнехт подбегает к нему. Меткий удар по виску сваливает полковника с ног.
Около полуночи.
Баронесса Глинская только что освободила свое тело от стесняющих одежд и с наслаждением роняет его в мягкую перину. Сверху балдахина над кроватью струится мягкий голубой свет ночника.
Мысли баронессы плывут далеко, далеко… Мелькают многие знакомые лица, имена… И останавливаются на одном:
— Либкнехт.
Восемь букв разноцветными огнями танцуют перед глазами, теряясь в голубом балдахине и уплывая куда-то в высь…
Как скучно без него!
А он единственный, герой… Наконец она нашла, что искала. Пусть простой офицер, но как он работает, какая энергия…
Тррррр… — в соседней комнате, кабинете, звонок телефона. Слышно, как горничная говорит:
— Квартира баронессы Глинской… Барыня уже спит. Кто? Полковник Эвецкий? Как? Будить? Я не знаю…
— Катя! Постойте! Не кладите трубку. Я сама.
Накинув легкий ночной пеньюар, баронесса проходит в кабинет.
— Полковник Эвецкий, я вас слушаю…
— Баронесса, в штабе паника. Ваш адъютант сбежал и чуть не убил меня. Он — провокатор!
— Как? Не смейте так говорить…
— Баронесса, факты налицо. Им был отправлен ряд ложных приказов от имени Розанова. Неудачи последних дней — дело его рук.
Трубка в руке баронессы дрожит. Дрожит и рука с баронессой.
— Это ужасно! Это неправда! Я не верю в это!
— Баронесса! Он скрылся с бумагами штаба. Что теперь делать?.. Помните, я предложил его кандидатуру, доверяясь вашей рекомендации… Теперь я погиб. Где он?
Баронесса роняет трубку и опускается на стул. Она ничего не понимает. Только в глазах застыл немой испуг. И мысль:
— Как она могла…
А сердце колючими тисками сжимает уязвленное самолюбие!
— Она, баронесса Глинская, ошиблась…
5. Снова документ
А через два дня вечером Грач хохочет, слушая рассказ Штерна:
— Хо-хо-хо! ай да Либкнехт! Здорово! Ты, значит, их как зайцев бил… Ну, а мы япошек, как куропаток, подстреливали. Твои по полю прыгали, а наши из окон летали. Да, чорт возьми! хотел бы я знать, что сейчас во Владивостоке творится.
— А вот погоди — говорит Ефим — поправлюсь окончательно и поеду во Владивосток, а, когда вернусь обратно, для тебя специально доклад приготовлю.
— А ты что?.. Опять за своей маской гоняться хочешь?
— Вестимо. Что ж мне, спасовать что ли?
— Ой, брат!.. Смотри… Выловишь пулю. Да уж теперь не в плечо, а в лоб.
— Ну, в лоб, так в лоб… А уж я, во что бы то ни стало, узнаю, кто он такой.
— Узнаете, узнаете… непременно узнаете. Если хотите, я даже представиться могу: Андрей Дроздов.
