По дороге американец рассказывает, какая у него красивая, добрая, «замечательный» невеста Бэтти. Он очень любит Бэтти. Она его тоже. Когда он вернется домой в Филадельфию…

А на утро следующего дня Ольга-маленькая получает через мадам Танго записку:

«Японцы решили начать наступление в сопки для ликвидации партизан. Предупреди немедленно. Когда узнаю подробнее, сообщу дополнительно.

И.»

— Как доехали, господин Изомэ? — Штерн находит нужным проявить любезность.

— Благодарю вас. Я убедился, что партизаны более организованы и дисциплинированы, чем это думают у нас. Меня везде встречали любезно и давали проводников. Я вам очень благодарен.

— Не стоит. Садитесь.

— Благодарю вас.

Изомэ низко кланяется и, придерживая рукою саблю, садится на табурет.

— Я очень рад, господин Штерн, что мне приходится говорить с вами наедине. То, что я скажу — тайна, которая должна остаться между нами для моего и вашего блага.

Изомэ вопрошающе смотрит на Штерна.

— Говорите.

— Меня послал к вам генерал О-ой. Он предлагает вам прекратить нападение на японские гарнизоны и перейти на мирное сожительство с нами, сохраняя дружеские отношения. По этому вопросу я должен заключить с вами условие.

— Передайте генералу О-ой, господин Изомэ, что мирные отношения невозможны до тех пор, пока на территории Дальнего Востока находятся японские войска. Если интервенция будет прекращена, то Советская Россия сумеет наладить дружеские отношения с японским народом. Вы не должны вмешиваться в наши дела. Русский трудовой народ сам знает, что ему надо делать. Передайте это генералу О-ой.

— Я с вами совершенно согласен, господин Штерн… Генерал О-ой, поверьте, знает, что вы должны ответить. Он послал меня не для заключения мира. Своими переговорами я только должен отвлечь ваше внимание… — Изомэ выдерживает паузу.

— …Готовится наступление на партизан. Японские войска будут брошены в сопки. Выработан план захвата всей области и ликвидации партизанства.

В лице Штерна дрогнула усмешка. Голос иронически спокоен:

— Что вы говорите?! Серьезно?

— Вы не верите? Поверьте. Формируется особая горная дивизия.

Я могу вам рассказать ее устройство и цель. Я могу вам рассказать план наступления.

Оно начнется через две недели в районах Никольск-Уссурийска, Сучана и Спасска.

— ??!

— Я вижу, вы удивлены, что я выдаю вам наши тайны. Не удивляйтесь, господин Штерн — для нашего общего блага необходимо, чтобы я был откровенный. Господин Штерн! Выслушайте меня и поймите.

— Я вас слушаю.

— Я теперь сторонник той части японского общества, которая стоит против интервенции. Мы понимаем, что Колчак будет разбит. Он уже накануне падения. Рано или поздно на Дальнем Востоке будет советская власть. В интересах Японии жить с Россией в дружбе. Но… дипломатия — одно, а военное командование — другое. Среди военных, хотя и много наших сторонников, особенно среди моряков, но…

Изомэ разводит руками…

— К сожалению, в большинстве военная партия, во главе с генералом О-ой, стоит за интервенцию. Под ее давлением проводится и наступление в сопки. Это наступление очень тревожит нашу партию. Мы считаем, что оно сильно повредит в будущем нашим добрым отношениям. Вот почему я решился нарушить тайный приказ генерала О-ой и поговорить с вами откровенно.

Изомэ вздыхает.

В глазах Штерна задумчивость и назревшее недоумение.

— Какой же ваш вывод? Что вы можете предложить?

— Вы видите, господин Штерн, что я действую в нашу общую пользу. Я предлагаю вам прекратить враждебные действия против японских войск. Не сопротивляйтесь во время наступления. Сопротивление бесполезно. Распустите партизан или уйдите из населенных мест в тайгу. Военные действия повредят нашим отношениям в будущем.

— А не лучше ли вашей партии добиваться отмены наступления?

— Партия сейчас слаба. Военное командование оправдывает свои действия вашими нападениями и беспорядками в крае. Если же вы не будете проявлять враждебных действий, мы сумеем добиться отмены захвата края. Прекратите нападения и на белых. Колчак скоро падет, и мы сумеем передать вам власть и вывести свои войска.

— Уведите сначала войска, а власть мы возьмем сами.

— Я понимаю, но сейчас это невозможно… Послушайте меня, господин Штерн…

И уже ночь. Горит керосиновая лампа.

Опираясь на стол локтями, внимательно слушает Штерн хитроумного японского дипломата.

— Как вы хотите, а я этому желторожему не верю, и баста… Снегуровский! Поддай пару!

— Ведро давай!

— Возьми у Шамова!

— Здесь, здесь… на!

— Ффффффшшшшшш, — белые клубы пара вырываются из каменки и жмутся под потолок.

— Еще поддай!

Ффффффшшшшшш, — верхняя половина бани исчезает в молоке.

Из белой пелены свисают вниз волосатые ноги. Тела не видно.

— Э-эээх! Здорово!.. Жжет! Грач яро хлещет веником по животу — та-а-а-к!.. Хорошо… А я все-таки не верю, товарищ Штерн, не верю. Хитрит, желтая собака.

— Я сам, товарищ Грач, не верю… то есть не верю в его искренность, но мне кажется… (Дай-ка мыло!..) мне кажется, что в его словах есть много справедливого…

Белая пена покрывает курчавые волосы.

— А я не понимаю, — Снегуровский, стоя посреди бани, растирает мочалой грудь, — я вот не понимаю… не могу догадаться, какая у него тайная цель… Шамов! потри-ка спину.

— Погоди, сейчас… Вфурррр! — Шамов тычется головой в шайку — ну, давай!

— Мне кажется подозрительным — продолжает Снегуровский — что Изомэ… (Повыше, повыше, между лопатками!)… усиленно рекомендует нам идти в тайгу.

— И мне тоже, — отвечает Штерн, — но вместе с тем он прав, что сопротивление бесполезно, то есть не то, что совсем бесполезно… Но наступление мы не остановим, а силы потерять можем, если примем бой по фронту, отстаивая деревни. Но почему это рекомендует Изомэ, я что-то не понимаю… Искренности его, я уже сказал, не верю.

— Во-во! — беснуется Грач, жестикулируя веником. — Что вы?.. Японцев не знаете? Да если японец что говорит, то все наоборот понимать надо. И по-моему тут просто: напугать япошка хочет… (Ааааа! сволочь! Шамов! дай, брат, другой веник)… Я и говорю… Они знают, что с нами нелегко справиться… Уже пробовали. Вот и хотят хитростью взять: авось, мы испугаемся, да пропустим их. А там они и укрепиться успеют. Нет!.. По-моему встретить их, биться… не пускать. Ну, отдадим несколько деревень… Зато они, как увидят, чего это стоит, то, глядишь, и побоятся поглубже-то нос всунуть. По-моему, товарищ Штерн, так.

— Нельзя.

— Да почему?

— А если мы в таких боях весь наш кадр потеряем… Тогда что? Ведь мы этим все движение погубим на долгое время. Нам ядро сохранить необходимо. Колчаку жить недолго осталось: советская армия подходит к Омску. Изомэ это подтверждает.

— Эх! Изоме-е-е!..

— Да мы это и без него знаем.

— Знаем-то знаем, да все-таки… Поддай-ка пару, Снегуровский.

— Да куда тебе, к дьяволу! И так кожа лезет.

— Вы мне скажите одно — говорит Шамов, опрокидывая на себя шайку — брррр, фуу, ааа!.. Вот зачем Изомэ откровенничал, если врать хотел.

— Во-первых, мы не знаем, насколько он откровенничал, а во-вторых… — Штерн замолкает.

— Ну, что во-вторых?

— Во-вторых он хотел…

— Что?

— А чорт его знает, что!.. Должно-быть… чтобы у нас головы кругом пошли. Я знаю одно: мы будем поступать так, как нам подсказывает собственная голова… вне зависимости от указок Изомэ. Я говорил это на собрании, говорю это и теперь: фронтового боя нам принять нельзя.

Грач с яростью запускает в каменку ковш воды.

— Ааааааа!.. Сволочь! — орет Снегуровский — что ты делаешь?