— Горбатого могила исправит… — Горченко машет рукой. Ребята смеются.
— А что, плохо, что ли… — Баранов шагает на смену… Маленький карапуз легко и четко.
Остальные скатываются в кусты и там залегают с винтовками на прицеле в выемку.
Кононов остается с ними и рассказывает о городе. Партизаны слушают с жадностью.
5. Всем… всем… всем…
Чак-чак… — по ремню и магазинной коробке винтовок, руки цепко на караул. Два партизана в улах, гимнастерках с патронташами на поясах стоят на вытяжку у входа на станцию Свиягино.
Яркое утреннее солнце в просветах тополей аллеи.
Снегуровский с лошади — повод ординарцу Солодкому:
— Ни шагу отсюда, чтобы ни случилось! — твердо ему и быстро по аллее к станции с Иваном Шевченко.
Мимо часовых:
— Хорошо, ребята, показывай Америке, пусть нос не дерут: хоть и лапотники, а порядок знаем.
— На ять, товарищ Снегуровский! — один из часовых весело…
Входят в телеграф.
— Товарищ Снегуровский, провод готов!.. — Кравченко, свой телеграфист, тоже партизан, сидит на ключе и выстукивает:
«…всем… всем… всем…»
— Кто слушает? — Снегуровский сел на стол, вынул браунинг…
Бледный начальник трясущейся челюстью:
— Прикажете нам уйти?
— Нет уж, лучше побудьте здесь… — Шевченко смеется…
«…слушаю… Евгеньевка, Никольск… Владивосток…» — читает по ленте Кравченко… Перерыв… A-а… Вот и север: «Иман… Битин… Хабаровск…». — Хорошо! — Снегуровский закуривает.
— … Товарищи и братья!.. — начинает диктовать.
6. Телеграфист…
«Товарищи и братья! Именем мировой пролетарской революции…» идет по ленте.
У телеграфиста под фуражкой волосы зашевелились: громом по ленте старые и опять такие новые слова…
Телеграфист Иванов не выдерживает — перебивает ключом и отстукивает:
— Вы с ума сошли на Свиягино?
А оттуда:
… — Начальник боевого участка партизанских отрядов Яковлевского повстанческого округа Снегуровский приказывает принимать…
И идет лента — замер, оцепенел телеграфист Иванов. Под шапкой шевелятся волосы, глаза в разгон: направо — японский телеграфист контролирует ленты, налево — стрепаловский контрразведчик из Спасского гарнизона.
А солнце, издеваясь над желтыми кантами фуражки телеграфиста, бьет по лакированным плоскостям аппарата и четко выделяет на ленте черточки и точки.
И кажется телеграфисту, что все эти знаки горят аршинными афишными буквами и видят их все и читают: «… Уссурийское казачество! К тебе восставшие крестьяне Приморской тайги шлют боевой клич и призыв…».
Ах, как жгут эти слова… и телеграфисту Иванову хочется их читать и впитывать в себя… Он в ужасе: если откроют, тут же на месте заколют… Но он решает принимать… не доносить, будь, что будет…
Интервенция его достаточно вырастила, чтобы он мог ненавидеть японские войска и калмыковские нагайки и застенки.
А по ленте идет:
«… и вам, товарищи рабочие городов. Бросайте свои фабрики и заводы — взрывайте их… уходите к нам в сопки, в единую пролетарскую семью для новой борьбы за…»
— Ну, — «революцию»… — скорее! — перебивает телеграфист: опасно принимать, заметят… — отстукивает он обратно.
А по ленте идет дальше:
«…и вам, братья железнодорожники…»
Набатом бьет сердце телеграфиста… — «…вам, вынесшим на своих плечах девятьсот пятый год…»
Город Хабаровск. И тоже «телеграфист»:
— Что? Что такое? — адъютант штаба Калмыкова рвет, комкает ленту… — выключить аппарат! Прекратить прием по всем станциям!..
К телефону:
— Ваше превосходительство! Партизане заняли станцию Свиягино и диктуют по телеграфу свое воззвание…
— А-а… Мать… твою… — не доканчивает Калмыков, — рвет трубку… — броневик! — ревет он в немой телефон…
И опять в Евгеньевке.
Телеграфист Иванов уже успел передать ленту в город — там распространят. Пищелка, тоже телеграфист…
Но…
К нему комендант станции:
— Здесь шла лента от партизан, почему не сообщили?.. Где она?
Телеграфист задрожал, — видит по ленте еще обрывком фразы идет: «…командующий всеми партизанскими отрядами… Штерн…»
— Опять он? — взвыл комендант… выхватил браунинг, в упор стреляет в телеграфиста — Проклятый большевик… Ты знал?!.
Подбегает японский комендант с лентой от своего аппарата:
— Боршуика!.. Свиягино — пиши…
— Он принимал! — русский комендант головой на Иванова, свалившегося у аппарата…
— У-у!.. боршуика… — японец пинает труп телеграфиста.
Кровь из горла стекает на пол. В левой руке телеграфиста Иванова намертво сжат обрывок ленты, на которой таинственными знаками написано: «…братья железнодорожники! — вы также должны помогать партизанам в борьбе за освобождение трудящихся…»
Помог — твердо держит рука…
7. «Под прикрытием артиллерийского огня»
— Товарищ Снегуровский! — Возный, начальник отряда вбегает, — станцию окружают американцы…
— А, так… Окружите американцев… разоружить…
Лейтенант Сайзер побледнел — ему переводчик, трясущийся американский солдат, сообщает приказ Снегуровского.
Что-то быстро говорит, вынимает кольт лейтенант Сайзер:
— «Я застрелю вас и себя»… — кричит переводчик, и зубы его чакают: он переводит слова лейтенанта.
— Ага! А зачем лейтенант приказал нас окружить?.. Пусть сейчас же даст распоряжение своим солдатам уйти в казарму и не мешать нам.
Быстро лопочет переводчик.
Ответ лейтенанта и бегом переводчик к солдатам.
— Товарищ Возный! Отставить разоружение… — кричит Снегуровский через окно. А там уже партизанская цепь сзади американцев залегла и щелкают затворы винтовок — приготовились ребята…
— Есть! — вскакивает Возный.
Американцы, как побитые собаки, с опущенными шляпами направляются к себе в бараки. Но некоторые из них улыбаются…
«Наверное… рабочие»… — думает Снегуровский и смеется глазами в лицо перепуганному лейтенанту…
Входит в станцию Шевченко.
— Лошади все выведены… Муку и мясо догружают. Быков уже погнали к Белой. Милиция и казачий отряд разоружены… Офицеры отправлены в сопки… Можно давать сигнал?
— Да!
Шевченко на ухо Снегуровскому: — захватил у американцев шесть штук лошаков… — довольный подмигивает.
— Э-э, стоит ли… Еще привяжутся, будет канитель из-за пустяков…
— Ерунда!.. Это им в наказание за окружение — пусть знают, — и Шевченко сжимает кулак и злобно косится на лейтенанта: — Тоже лошаки!.. — всех бы перестрелять. Фарисеи… Продажные шкуры… Демократия заокеанская…
— Ну, чорт с ними, забирайте… Встает, громко: — Операция кончена… Скажи Возному: сигнал к сбору!..
Шевченко выбегает.
Снегуровский быстро со станции к лошади. Солодкий уже на своем гнедом, ждет.
К Снегуровскому быстро подбегает переводчик, говорит:
— Лейтенант просит оставить расписку на животных, взятых из гарнизона…
— Расписку?.. Понял. Веселые огоньки в глазах забегали. Быстро из полевого блокнота рвет листок и пишет:
«Взято от американского народа заимообразно на нужды революции шесть лошаков. Нач. Парт. отрядов Снегуровский».
И передает ему.
Переводчик довольный возвращается к лейтенанту. Иван Шевченко хохочет:
— …взаимообразно… от американского народа… на нужды революции…
И Снегуровский и Шевченко весело отъезжают от станции. В окна из станции лица железнодорожников — они кивают и улыбаются… И там же в крайнем окне — серое лицо немигающими злыми глазами смотрит. Это — лейтенант Сайзер, начальник Свиягинского американского гарнизона.
Возный чиркает спичку — зажигает фитиль самодельной тетюхинской гранаты… Бросает ее за полотно. Дымит фитиль, а потом: буух… жжи… ух…
