Какое наслаждение зябкими вечерами гулять по набережным, глядя на отель «Амстел» в огнях, велосипедистов, туда-сюда снующих по Сарфатистраат, на проплывающие по реке катера с туристами, пытавшимися фотографировать сквозь запотелые иллюминаторы. Мы с Бастианом держались за руки, а прохожим хоть бы что. В Дублине нас бы уже избили до полусмерти, а наконец-то приехавшие полицейские, соскребая нас с тротуара, смеялись бы нам в лицо – мол, сами виноваты. А в Амстердаме мы поздравляли незнакомцев с наступающим Рождеством, перебрасываясь с ними репликами о морозной погоде, и ничто нам не угрожало. И потому-то, наверное, измордованный мальчишка, калачиком свернувшийся на нашем заснеженном пороге, никак не вписывался в картину полного умиротворения.

Я узнал его сразу. Он был в той же одежде, что и в вечер стычки с сутенером в охотничьей шляпе, а дикий оттенок его волос не изменился с того раза, как вместе с болельщиком «Манчестер юнайтед» он сел в такси. На опухшей скуле темнел синяк, обещавший расцвести всеми оттенками радуги. Подбородок в запекшейся крови, один передний зуб выбит. Бастиан нагнулся и проверил пульс на запястье – мальчишка был жив, но досталось ему крепко.

– Вызовем «скорую»? – спросил я.

Бастиан покачал головой:

– Я сам о нем позабочусь. В общем, ничего серьезного. Надо отнести его наверх.

Я мешкал, не желая незнакомца в нашем доме.

– Чего ты? – взглянул на меня Бастиан.

– Стоит ли? Ты понимаешь, кто он такой?

– Вполне. Но его здорово отделали. Предлагаешь бросить парня здесь, пусть замерзнет насмерть? Ладно, Сирил, помоги его поднять.

Я нехотя уступил. Мальчишке я сочувствовал, но я видел, на что способен его сутенер, и не желал ввязываться в неприятности. Бастиан уже подхватил парня под мышки и досадливо посмотрел на меня – мол, чего ты ждешь? Мы отнесли его в квартиру и усадили в кресло; мальчишка приоткрыл один глаз, окинул нас мутным взором и пробормотал что-то неразборчивое.

– Принеси мою сумку. – Бастиан кивнул в коридор. – Она в шкафу, такая черная, на верхней полке.

Я исполнил его приказ, а он тихонько заговорил с парнем, пытаясь привести его в чувство. Тот вдруг вскочил, выкрикнул какую-то бессмыслицу, но Бастиан его удержал, и парень вновь провалился в забытье.

– Как думаешь, сколько ему лет? – спросил я.

– Пятнадцать, от силы шестнадцать. Он жутко худой. В нем килограммов пятьдесят, не больше. И вот еще, смотри. – Бастиан показал его правую руку в отметинах шприца и протер ее ватой, смоченной в спирте. Мальчишка поморщился, но не очнулся.

– Может, надо сообщить в полицию? – спросил я.

– Без толку. Они пришьют ему обвинение, сунут в камеру чтоб очухался, а помощи не окажут.

– Значит, ему нужен врач?

– Я и есть врач. – Бастиан смотрел на меня насмешливо и чуть раздраженно.

– В смысле, настоящий врач.

– А я, что, игрушечный?

– Я хочу сказать, практикующий, из неотложки, – поправился я. – Да понял ты меня прекрасно. Ты же ученый – когда последний раз ты возился с больным?

– Я уже оказал первую помощь. Теперь ему нужно выспаться. Утром ушибы дадут себя знать, я выпишу болеутоляющее. – Бастиан задрал парню майку и ощупал его выпирающие ребра в темно-красных кровоподтеках, потом осмотрел другую руку и, стащив ботинки и носки, оглядел ступни, но следов шприца больше не было. – Он переночует здесь. – Бастиан встал и направился в ванную мыть руки. – В таком состоянии его нельзя выставлять на улицу.

Я закусил губу, сомневаясь в правильности подобного решения, и, дождавшись возвращения Бастиана, поделился своими тревогами:

– А вдруг среди ночи он проснется, не соображая, где он и что с ним? Еще решит, что это мы его избили. Ворвется к нам и прикончит.

– По-моему, ты слегка драматизируешь.

– Ничуть. Кто его знает. В газетах сплошь и рядом такие истории. А если сутенер станет его искать?

– Сутенеру он без надобности, пока не сойдут кровоподтеки. Да ты глянь, парень чуть живой.

– И все-таки…

– Ради твоего спокойствия мы запрем дверь спальни. И гостиной тоже. Если что, я услышу, как он дергает ручку, и угомоню его.

– Ладно, – сказал я, все еще колеблясь. – Но только на одну ночь, да?

– На одну. – Бастиан чмокнул меня в щеку. – К утру он очухается, и мы куда-нибудь его пристроим.

Я сдался. Если Бастиан вздумал кому-то помочь, спорить с ним бесполезно. Такой уж характер. Мы уложили парня на диван, сунули подушку ему под голову и накрыли одеялом. Бастиан выключил свет. Мальчишка дышал ровно, посасывая большой палец. В бледном свете луны, сочившемся сквозь неплотно задернутые шторы, он выглядел совсем ребенком.

Проснувшись утром, я удивился, что ночью не слышал ни звука, а еще больше тому, что и сейчас в доме царит тишина. Ожгла мысль: парень умер – спозаранку ширнулся и перебрал дозу. Мы ведь даже не проверили его карманы – кто знает, что в них было. Я растолкал Бастиана, он сонно на меня взглянул и сел в кровати, почесывая голову.

– Ну пошли глянем, – сказал я.

Бастиан медленно отворил дверь гостиной, и я затаил дыхание, готовясь к жуткому зрелищу. Слава тебе господи, парень был живехонек – сидел на диване, закутавшись в одеяло. Но, увидев нас, злобно запыхтел.

– На хрена вы меня заперли? – пробурчал он и схватился за скулу, аукнувшуюся болью.

– Чтоб чего не вышло. – Бастиан прошел в комнату и сел у окна. – И ради твоей безопасности. Вариантов не было.

– Мне давно пора свалить. Ночь стоит дороже. Так что раскошеливайтесь. С вас две сотни.

– Что? – изумился я.

– Двести гульденов! – отрезал парень. – Гоните деньги!

– Заткнись, ни фига ты не получишь, – совершенно спокойно сказал Бастиан. Мальчишка бросил на него испуганный взгляд, в ответ Бастиан дружески улыбнулся. – Как лицо-то?

– Болит.

– А ребра?

– Еще хуже.

– Сразу не пройдет. Кто тебя так?

Парень не ответил, хмуро разглядывая узор одеяла. Видимо, не знал, как себя вести в такой ситуации.

– Заплати́те, – после долгого молчания сказал он жалобно. – А то нечестно.

– За что? – спросил я. – Чего ты себе нафантазировал?

Парень соскочил с дивана и заметался по комнате, отыскивая носки и ботинки. Потом опять сел, растер пальцы на ногах и обулся.

– Суки вы, если не заплатите! – Голос его осекся, и слезы, видно, были недалеко. – К тому же вас двое, значит, цена двойная. Пятьсот гульденов!

– Минуту назад было двести, – сказал я. – Двойная цена – выходит, четыреста.

– Проценты! – заорал парень. – Штраф за ночь взаперти! С каждой минутой задержки ваш долг растет!

– Мы не будем ничего платить. – Бастиан встал, но тотчас успокаивающе поднял руки и сел обратно, потому что парень вскочил и принял боевую стойку.

– Шестьсот! – злобно прохрипел он. Все это было бы смешно, не будь так странно. Пацан не представлял собой никакой угрозы, Бастиан свалил бы его одной левой.

– Мы не собираемся тебе платить, – повторил мой друг. – Думай себе что хочешь, ночью ничего не было. Мы тебя не нанимали. Ты валялся на улице. В снегу. Перед нашей дверью. Весь избитый.

– Врешь ты! – Парень отвернулся. – Вы меня драли, и я хочу свои деньги. Семьсот гульденов!

Я всплеснул руками:

– Еще немного, и нам придется заложить имущество.

– Если хочешь, я тебе помогу, – сказал Бастиан. – Я врач.

– Врач, который трахает мальчиков? – завопил парень. – На пару с дружком?

– Мы тебя пальцем не тронули. – Меня уже утомила его вздорность, я желал, чтоб он убрался. – Еще одно слово – и ты окажешься на улице.

Мальчишка оттопырил губу и посмотрел в окно, но тотчас отвернулся от резкого света.

– Тогда зачем вы меня приволокли, если не собирались мною попользоваться? Ты трахаешься только с этим стариком, что ли?

– Какой же он старик? Ему всего тридцать три, – сказал я.

– Почему вы не оставили меня на улице?

– Потому что зима, ты бы замерз, – сказал Бастиан. – Как я мог тебя оставить? Говорю же, я врач. В меру сил помогаю людям. У тебя на руке следы… Чем колешься?