– Чтоб вам! – сказал я собакам, которые, прикинувшись паиньками, в ознаменование своей маленькой победы виляли хвостами. Пес покрупнее задрал лапу и оросил мой валявшийся велосипед, что меня уж совсем доконало. Тут я услышал какую-то длинную тираду и, сощурившись, на крыльце фермерского дома разглядел женщину, которая, подбоченясь, махала мне рукой. С такого расстояния я не мог разобрать ее слов, но догадался, что вижу мать Бастиана. Ничего не оставалось, как в сопровождении мохнатого конвоя подойти к ней. Она оглядела меня, и в глазах ее запрыгали смешинки.

– Вы, верно, тот самый ирландец, – сказала женщина, теребя нижнюю губу.

– Сирил, – представился я, не рискуя подать измазанную руку. – А вы, наверное, госпожа Ван ден Берг.

– Зовите меня Эдда. Вы знаете, что вы весь в коровьем дерьме?

– Знаю. Я упал с велосипеда.

– Как такое возможно? Вы пьяный?

– Нет, ни в одном глазу. Вчера вечером выпил пару стаканов пива, но, конечно…

– Это ерунда, – перебила Эдда. – Мы, голландцы, даже пьяные не падаем с велосипеда. Один раз я заснула, уронив голову на руль, и все равно благополучно добралась домой. Входите. Арьян на верхнем поле, но скоро придет.

– В таком виде я не могу. – Я посмотрел на свой безвозвратно погибший наряд. – Лучше отправлюсь домой и приеду в другой раз.

– Вы на ферме, Сирил, – Эдда пожала плечами, – мы тут ко всему привыкли. Идите за мной.

Мы вошли в дом, и я тотчас скинул ботинки, боясь наследить. Через гостиную хозяйка провела меня в узкий коридорчик, оканчивавшийся ванной, где из шкафа достала и передала мне полотенце, на ощупь такое, словно его бессчетно стирали, сушили и вновь возвращали на полку.

– Мойтесь под душем, – сказала Эдда. – Рядом дверь в бывшую комнату Бастиана, там в гардеробе осталась кое-какая его одежда. Подберите себе что-нибудь.

– Спасибо.

Я закрыл дверь и, глянув в зеркало, от души беззвучно выругался. Потом быстро разделся и встал в поддон. Вода, лившаяся дохлой струйкой, была только двух категорий – ледяная и кипяток, но я как-то исхитрился отмыться, израсходовав весь брусок мыла. Смыв пену, я обернулся и обалдел: хозяйка подбирала с пола мою испачканную одежду. Потом она выпрямилась, внимательно меня осмотрела и, удовлетворенно кивнув, вышла. «Ничего себе!» – подумал я. Закончив с мытьем, я опасливо выглянул из ванной и, убедившись, что коридор пуст, метнулся в соседнюю комнату.

Мысль, что я в бывшей комнате Бастиана, слегка будоражила, и я, не устояв, полежал на его кровати, в которой он спал до восемнадцати лет, пока не уехал на учебу в университете. Я вообразил, как перед сном он предавался фантазиям о гологрудых пловцах и косматых звездах голландской эстрады, не пытаясь перечить собственной природе. На этой самой кровати он, пятнадцатилетний подросток, потерял невинность с приятелем из местной футбольной команды, оставшимся у него ночевать после финального матча на кубок города. Когда он об этом рассказывал, от блаженных воспоминаний лицо его смягчилось, а глаза увлажнились, меня же снедали завистливое уважение и безумная ревность, ибо в моей юности не было ничего похожего. Тот парень, Грегор, и сейчас незримо присутствовал в его жизни, что меня поражало, поскольку до встречи с Бастианом я не изведал повторного свидания с одним и тем же человеком.

С самого начала Бастиан открыто говорил о своих любовных связях. В прошлом у него было всего десять-двенадцать партнеров, но почти со всеми он сохранил добрые отношения, романтические или просто дружеские. Кое-кто из них жил в Амстердаме, и при случайной встрече на улице с бывшим любовником Бастиан его обнимал и обменивался с ним поцелуем; в такие моменты я, не привыкший к публичному проявлению чувств между мужчинами, неловко топтался в стороне, опасаясь нападок прохожих, но те даже бровью не вели.

Хоть Бастиан никогда не лгал мне и ничего не скрывал, сам я затруднялся честно поведать о своем прошлом. Не то чтобы я стыдился огромного списка партнеров, но я начал понимать всю трагичность собственной патологической неразборчивости в связях. Да, случек у меня было бессчетно, но в близости по любви я все еще был девственником. Постепенно любовь и доверие к Бастиану крепли, и тогда я поведал о былой одержимости Джулианом Вудбидом, но, боясь отпугнуть, утаил иные неприглядные истории, а через месяц наших отношений, когда нам обоим стало ясно, что это не просто мимолетное увлечение, я рассказал о своем нелепом трехчасовом супружестве. Бастиан слушал, и в глазах его мелькали изумление, ужас и смешливые искры, он вправду не мог понять, зачем понадобилось затевать этот жуткий обман с женитьбой на Алисе.

– Что вы за народ, ирландцы? – Он смотрел на меня как на клинического идиота. – Что у вас за страна такая?

Вы там совсем с ума съехали, что ли? Не хотите, чтоб все были счастливы?

– Наверное, не хотим. – Я не умел объяснить суть своей родины.

Из шкафа я достал джинсы и синюю рубашку. Они были чуть великоваты, но мысль, что я надеваю вещи Бастиана, меня возбуждала. Однажды я заночевал в его квартире, утром уже не успевал заехать домой переодеться, и он одолжил мне свое белье. Весь тот день я пребывал в невероятном возбуждении, мне даже пришлось собственноручно разрядиться в туалете, что, учитывая мое место работы, было ужасным кощунством. Сейчас я опять завелся, но решительно воздержался от рукоблудия, опасаясь внезапного появления хозяйки дома. Мы были знакомы десять минут, а она уже видела меня голым.

Коридором я прошел в кухню, где застал мужчину, который, сидя за столом, читал газету. Доброе лицо его было все в глубоких морщинах. Почему-то он сидел в пальто, но тотчас его снял, заметив меня.

– Эдда говорит, вы вляпались в дерьмо. – Мужчина свернул газету и положил ее на стол. Несмотря на жаркую погоду, он был в рубашке с длинными рукавами.

– Да, – признался я.

– Бывает. Все мы не раз оказываемся в дерьме. Вся штука в том, чтоб из него выбраться.

Я кивнул, не вполне понимая, философствует он или просто констатирует факт.

– Сыну моему пора бы появиться, – сказал он, когда я представился. – Надеюсь, вы не думаете, что мы воспитали его невежей.

– Наверное, задерживается. Он не очень-то пунктуален.

– И никогда не был, – подчеркнул Арьян – мол, он знает сына лучше.

С двумя кружками кофе вошла Эдда, я сел к столу и огляделся. Маленький дом Ван ден Бергов был весь заполнен вещицами, накопившимися за долгие годы. Из-за обилия семейных фотографий на стенах я даже не смог определить, оклеены они обоями или выкрашены. Полки прогибались под тяжестью книг, на тумбочке рядом с проигрывателем высилась огромная кипа долгоиграющих пластинок. Неудивительно, подумал я, что друг мой вырос в спокойного уравновешенного юношу, в отличие от меня, напрочь затюканного существа, в Дублине делавшего первые самостоятельные шаги. Однако я поразился тому, что родители его, прошедшие через такие ужасы, сохранили вкус к жизни.

Конечно, я знал их историю. На четвертом свидании в нашем любимом баре «У Макинтайра», что на Херенграхт, Бастиан поведал, как в 1942-м они вышли со свадебной церемонии, в ушах их еще звучали слова семи благословений, а всего через час нацисты, захватившие город, отправили их вместе с тремя сотнями других евреев в пересыльный лагерь Вестерборк. Там они провели почти месяц и свиделись только раз – сошлись две колонны заключенных, которых гнали на работу. Потом Арьян оказался в концлагере Берген-Бельзен, а Эдда – в Освенциме. Каким-то чудом оба выжили, и в конце войны их освободили английские и русские войска, соответственно. В 1946-м они случайно встретились в этом самом баре, который тогда назывался «Две лошади». Все родичи их погибли, в баре Эдда работала официанткой, а Арьян, получивший свое первое недельное жалованье, заглянул туда в поисках забвения. Ровно через девять месяцев это неожиданное и счастливое воссоединение увенчалось рождением Бастиана, их единственного ребенка.

Наверняка он уведомил родителей, где я работал вот уже два года, но они изобразили удивление, едва я упомянул свою должность. Зная их биографии, я опасался заводить этот разговор, но они вроде как заинтересовались, хотя, по их словам, в Музее Анны Франк никогда не были, а почему – не объяснили. Потом мы заговорили о другом, однако минут через десять Арьян вдруг вернулся к прежней теме – в конце тридцатых он учился в одном классе с Петером ван Пельсом[44], а Эдда вместе с Марго Франк отмечала чей-то день рождения, но самой Анны, помнится, там не было.