– Тебе вовсе необязательно меня опекать, Сирил, – сказала Алиса, посмотрев на компанию в углу бара: брат ее смахивал на ветчину меж двух финских булочек, остальные пожирали глазами этот сэндвич, мечтая урвать хоть кусочек. – Ступай к ним, если хочешь, мне и с книгой хорошо.

– Я там никого не знаю. Где он их откопал? Все как будто из мюзикла «Волосы»[37].

– По-моему, их-то и называют «золотой молодежью». – Тон ее источал презрение. – Наверное, словарь дал бы им такое определение: скопище внешне привлекательных, но пустоголовых самовлюбленных нарциссов; детки богатеньких родителей, ни дня не работавшие. Лишенные целей, интуиции и ума, эти прожигатели жизни подобны отработанной батарейке, которую коррозия разъедает изнутри.

– Ты, значит, их не чтишь? – спросил я, и Алиса только пожала плечами. – Так-то оно, конечно, приятнее, чем ежедневно вставать в семь утра, через весь город тащиться на службу и потом восемь часов киснуть за столом. Ладно, бог с ними. Что читаешь? – Я заметил книгу, выглядывающую из ее сумки. Алиса достала «Тьму» Джона Макгаэрна[38]. – Разве она не запрещена?

– Кажется, да. Что скажешь?

– Даже не знаю. О чем она?

– О сыне и отце-самодуре. Хорошо бы Джулиан ее прочел.

Я смолчал, поскольку никогда не слышал о серьезных трениях между моим другом и его отцом.

– Как твои-то дела? – спросила Алиса. – По-прежнему на государственной службе?

– Нет, я уже давно оттуда ушел. Не по мне это. Сейчас работаю в национальной телерадиокомпании.

– Наверное, интересно?

– Иногда бывает. А ты работаешь?

– На мой взгляд, да, но Макс считает иначе. – Она помолчала, а я удивленно подметил, что она тоже называет отца по имени. – Последние годы я писала диссертацию по английской литературе. В Дублинском университете. Я бы выбрала Тринити-колледж, но архиепископ не дал разрешения.

– А ты спрашивала?

– Да. Нахально заявилась в его резиденцию. Экономка хотела выгнать меня взашей, поскольку я была в платье с открытыми плечами, но архиепископ пригласил меня в дом, и я лично изложила свою просьбу. Его как будто удивило, что я вообще помышляю о работе. Если б с тем же усердием, какое я трачу на учебу, я бы искала мужа, сказал он, у меня уже были бы дом, семья и трое детей.

– Какая прелесть! – Я невольно рассмеялся. – А ты что ответила?

– Если, говорю, жених бросает тебя в день свадьбы, когда в церкви уже собралось человек двести родных и друзей, супружество не кажется столь уж заманчивым.

– Пожалуй. – Я смущенно уставился в пол.

– Архиепископ назвал меня красавицей, – улыбнулась Алиса. – Ну хоть комплимент получила. Однако в результате – все к лучшему, в университете я обзавелась добрыми друзьями. Где-то через год закончу диссертацию, факультет уже предложил мне место преподавателя. Лет через пять, если не отвлекаться, стану профессором.

– Ты именно этого хочешь? – спросил я. – Посвятить себя науке?

– Да. – Алиса поморщилась, когда компания Джулиана взорвалась хохотом. – Порой кажется, что я не создана для жизни среди людей. Мне бы на необитаемый остров, где будут только мои книги, бумага да ручка. Где можно питаться со своего огорода и не надо ни с кем разговаривать. Вот смотрю на него, – она кивнула на брата, – и думается мне, что природа наделила нас жизненной энергией поровну, но в придачу к своей доле он отхватил и половину моей.

Сказано это было без всякой обиды или нытья (брата она просто обожала), и я тотчас почувствовал в ней родственную душу. И меня посещала мысль о тихом убежище, где можно обрести покой.

– Наверное, все из-за того… происшествия, – сказал я. – Я говорю о твоем желании удалиться от мира.

– Из-за того, как Фергус со мной поступил?

– Ну да.

Алиса покачала головой:

– Вряд ли. Я и в детстве была замкнутой, с годами это особо не изменилось. Конечно, тот случай сыграл свою роль. Редко кого так унижают. Однако Макс потребовал, чтобы застолье состоялось, ты знаешь об этом?

– Что? – Я подумал, она шутит.

– Да. Сказал, на свадьбу угрохана куча денег и он не допустит, чтоб они пропали зазря. Притащил меня в отель, забронированный для нас с Фергусом. Сквозь строй персонала мы шли по ковровой дорожке, и по лицам прислуги было видно, о чем она думает: зачем столь юная девушка выходит за старика, который годится ей в отцы? Нечего удивляться, что у нее такой несчастный вид. На фуршете с шампанским я ходила среди гостей, благодарила, что пришли на свадьбу, и извинялась за Фергуса. Потом сидела во главе стола, за которым все ели и пили до отвала. Ты не поверишь, но Макс произнес речь, которую, видимо, долго готовил. Прочел по бумажке, ни слова не изменив. Сегодня самый радостный день моей жизни, сказал он. Алиса это заслужила. Я еще не видел невесту счастливее. И все такое прочее. Это уже превращалось в комедию.

– Но зачем ты терпела? Почему не уехала домой, почему не улетела, я не знаю, на Марс или еще куда-нибудь?

– Видимо, я была в шоке. Не понимала, что делаю. Я же любила Фергуса. Очень сильно. И потом, раньше меня не бросали в день свадьбы. – Алиса чуть улыбнулась. – То есть я не знала, как себя вести в такой ситуации. И делала, что велели.

– Макс – хер моржовый, – сказал я, нас обоих удивив бранью, к которой прибегал крайне редко.

– И Фергус тоже, – поддержала Алиса.

– Да пошли они в жопу. Не накатить ли нам по стаканчику дерьмового пойла?

– А легко.

Я ухмыльнулся и пошел к бару.

– Наверное, ты будешь скучать по нему? – сказала Алиса, когда я вернулся с двумя большими фужерами вина. – Полгода – это долго.

– Буду. Он мой лучший друг.

– И мой тоже. Кто же мы с тобой друг другу?

– Соперники? – предположил я, и она рассмеялась.

Спору нет, меня к ней тянуло. Не физически – духовно.

По-человечески. Впервые в жизни мне доставляло удовольствие сидеть с девушкой, хотя здесь же был Джулиан. Я не искал его взглядом, не ревновал, что он дарит свое внимание другим. Это абсолютно новое ощущение оказалось весьма приятным.

– Тебе нравится твоя работа? – спросила Алиса после недолгого молчания, во время которого я безуспешно ломал голову, что бы сказать такое остроумное.

– Да, нравится.

– Знаменитостей встречаешь?

– Один раз видел Пола Маккартни.

– Ой, я его обожаю! В 1963-м я была на концерте «Битлз», когда они выступали в кинотеатре «Адельфи». Потом пришла в отель «Грешем» и прикинулась его постоялицей, чтобы увидеть их вблизи.

– Сработало?

– Нет. Самое большое огорчение в моей жизни. – Алиса помолчала и, улыбнувшись, добавила: – В смысле, пока не изведала подлинное разочарование. Можно я кое-чем поделюсь?

– Конечно.

– Это касается моей диссертации. Видишь ли, она посвящена творчеству твоей матери.

Я вскинул бровь:

– Вот как?

– Да. Тебе это неприятно?

– Ничуть. Надо, я думаю, тебя уведомить, что Мод мне не родная мать, приемная.

– Я знаю. А как ты попал к приемным родителям? Тебя нашли на крыльце? Или приливом тебя вынесло на причал в Дун-Лэаре?

– Согласно семейной легенде, меня принесла горбунья-монашка из общины редемптористов. Мод и Чарльз хотели ребенка или только говорили, что хотят, и вот он появился.

– А что твои настоящие родители? Ты их не искал?

– Даже не пытался. По правде, мне это не нужно.

– Почему? Ты на них в обиде?

– Совсем нет, – сказал я. – У меня было относительно счастливое детство, что, в общем-то, удивительно, поскольку ни Чарльз, ни Мод мною особо не интересовались. Меня, конечно, не били, не морили голодом или что-нибудь в этом роде. Я не был этакой диккенсовской сироткой, если ты меня понимаешь. Что касается моей родной матери, она, видимо, поступила по обстоятельствам. Я думаю, она родила без мужа, что обычно и пополняет ряды приемных детей. Нет, у меня на нее никакой обиды. Да и что толку обижаться?