А поутрууу они проснууулись

И наступииил прощааанья чааас

Пора настала мням-мням рас… расставаться

И слё… мням-мням… и слё… хрр… с… хрр…

Да, убаюканный собственным пением, наш вокалист уснул. И где уснул! Прямо на полу возле плинтуса и бутылки! На видном месте! Утратив всякую осторожность и предусмотрительность! Ну можно ли было такого ожидать от столь здравомыслящего и осторожного таракана как Пафнутий! Что-то теперь будет!!!

А вот что.

Пафнутий проснулся в тёмном месте, приваленный чем-то твёрдым.

– Где я? – спросил он, но ответа не последовало.

Таракану было плохо. Голова болела, гудела, кружилась. Организм был как не свой.

Пафнутий попытался вспомнить, что было. Ну, как полз по ветке от веника к горлышку таинственной бутылки, он помнил. Как пахнуло чем-то зловонным и он упал, тоже помнил. А вот дальнейшее вырисовывалось очень туманно и отрывочно. Раздвоившаяся бутылка… Ходуном ходящий плинтус… Кузькина мать… Шумевший камыш… Хрен знает, что такое! А где он теперь? И как сюда попал?

Пафнутий стал ощупываться и обнюхиваться. Приваливший его предмет был четырехгранной балкой. Под тараканом была прохладная и упругая плоскость. Запахов было много, поэтому наш герой определил место своего пребывания как свалку разных разностей. Поднатужившись, таракан спихнул с себя балку. Осторожно, ощупывая путь усами-антеннами, пополз наугад. Наткнулся на решётку. Протиснулся между её прутьями. Вдруг вверху лязгнуло. Стало светло, и Пафнутий разглядел, что решётка была рыбьим скелетом, упругая плоскость – фрагментом капустного листа, а четырехгранная балка – наполовину обгорелой спичкой. Таракан пребывал в некоем большом сосуде, на груде всяческого мусора.

Пафнутий поднял взор вверх, откуда лился свет, и успел заметить гигантскую руку гражданина Ю.Э. Антикефирова и какую-то падающую из этой руки глыбу. В сознании таракана мелькнуло воспоминание о последнем сновидении, а в подсознании – понимание, что сон оказался вещим. Инстинкт самосохранения, дрыгнув тараканьими конечностями, отбросил Пафнутия в сторону, а глыба шмякнулась на то самое место, где таракан был мгновение тому. Вверху снова лязгнуло, и стало темно.

Так, так, так, это что же выходит, размышлял страдающий от похмельного синдрома таракан. Выходит, что под воздействием выходящих из бутылки испарений я сделался идиотом и повёл себя неадекватно. В частности, улёгся спать прямо на полу, на открытом месте. А гражданин Ю.Э. Антикефиров в кои-то веки подмёл свою холостяцкую берлогу, и вместе с прочим мусором смёл веником на совок и меня, неподвижного таракана, приняв за дохлого. А затем высыпал всё это в мусорный бачок, где я теперь и пребываю. Дааа. Погулял я в свой день рождения, ничего не скажешь.

Пафнутий понюхал и пощупал усами чуть не погубившую его глыбу. Нет, это был не торт, как во сне, а всего лишь гнилой помидор. Тоже съедобно, и даже, можно сказать, вкусно, но до торта далеко.

Прежде чем совершить побег из мусорного бачка, наш герой решил подкрепиться. Зачерпнул коготками передних конечностей побольше помидорной расквасившейся мякоти и жадно стал её жевать…

В пятницу, а если быть уж совсем точным, в ночь с четверга на пятницу таракан Пафнутий влюбился. Нет, это была уже не влюблённость в крошку от яблочного пирога; те чувства к той крошке уже сам Пафнутий считал первым, но незрелым, несерьёзным увлечением. Новая влюблённость, поразившая нашего героя, была, с его точки зрения, страстной, мучительной и даже романтической. Романтичность этого чувства заключалась, в частности, в том, что таракан Её, свою избранницу, никогда не видел. Точнее, не видел наяву. Лишь во сне. Зато её голос…

Говорят, любовь бывает с первого взгляда, а бывает не с первого, а например, с тринадцатого, или с четыреста семьдесят второго, или с две тысячи восемьсот пятьдесят девятого с половиной, или… Поскольку в случае с влюблённостью Пафнутия главную роль сыграли не органы зрения, а органы слуха, то правильнее тут говорить не о любви с первого или не первого взгляда, а о любви с первого или не первого звука. Говорю откровенно: когда Пафнутий первый раз прослушал в Её исполнении ту песенку о внушительном количестве растений, он зевнул и сказал:

– Какая-то мура.

Когда он услышал Её песенку во второй раз (а зазвучала она ровно через четырнадцать секунд после того, как прозвучала в первый раз), он ничего не сказал, а лишь нахмурился. Когда же через семнадцать секунд после второго звучания песенка зазвучала снова, в третий раз, Пафнутий в сердцах топнул левой задней конечностью и выругался:

– А чтоб её… – присовокупив такую матерщину, которую автор стесняется повторить.

Это произошло ещё в понедельник. Именно в этот день гражданин Ю.Э. Антикефиров принёс домой грампластинку с песенкой про «миллион, миллион, миллион алых роз». Да, таракану Пафнутию, который уважал классическую и джазовую музыку, этот простенький шлягерок сразу не понравился, а потому и в отношении его исполнительницы он не испытал нежных чувств, хотя голос был неплохой. По мере того как гражданин Ю.Э. Антикефиров снова и снова заводил на проигрывателе эту пластинку (в понедельник это случилось восемнадцать раз, во вторник двадцать три, в среду – день рождения Пафнутия – только семь раз: в этот день гражданин Ю.Э. Антикефиров вернулся домой вечером позже обычного), таракан всё больше изнемогал.

Но, несмотря на антипатию к сему музыкальному произведению, Пафнутий сам невольно стал подпевать:

Миллион, миллион, миллион алых роз

Из окна, из окна, из окна видишь ты.

Кто влюблён, кто влюблён, кто влюблён и всерьё,з

Для тебя свою жизнь превратил в цветы.

Ненавистная ему песенка так вдолбилась в его мозг, что исторгалась изо рта автоматически; и это Пафнутия ещё больше удручало.

В четверг гражданин Ю.Э. Антикефиров включил свой старенький телевизор, который принимал лишь один телеканал. На запылившемся экране проявился диктор и стальным голосом объявил начало трансляции оперы «Пиковая дама» композитора Чайковского П.И. Таракан Пафнутий обрадовался, мигом взбежал по стене, цепляясь за шершавые обои коготками конечностей, и, юркнув под отклеившийся от стены край оных обоев, приготовился слушать и смотреть шедевр оперного искусства. Но гражданин Ю.Э. Антикефиров вдруг гнусно пробурчал:

– Тьфу, опять опера! Истязают народ классикой, изверги! Лучше послушаю «Миллион алых роз».

После чего – о ужас! – телевизор был выключен, а проигрыватель включён, и снова закружилась всё та же пластинка.

Пафнутий был взбешён! Как!!! Такую оперу!!! Такой шедевр!!! На какую-то ботанического содержания муру!!! О будь проклята эта пластинка! О будь проклят этот проигрыватель! Нет, больше нельзя этого терпеть!

Пафнутий решил спасти высокое искусство от «нашествия низкопробной массовой культуры»: любой ценой заглушить песенку о розах. Даже ценой собственной жизни, если не найдётся других вариантов! «Залезу внутрь проигрывателя и чего-нибудь там замкну, чтобы он перегорел к паучьей бабушке! В крайнем случае, брошусь на электрические контакты и пропущу сквозь себя короткое замыкание! Сам сгорю, но и песню, тьфу на неё, задушу! Образно выражаясь, закрою своим молодым телом амбразуру динамика!» – планировал таракан, всхлипнув и прослезившись.

Но такой страшной жертвы не потребовалось.

После того как гражданин Ю.Э. Антикефиров заменил оперу песенкой (прослушав последнюю пять раз подряд), он больше, до самой ночи, и, как позже выяснилось, в последующие дни, уже эту пластинку не заводил. В чём причина дальнейшего незвучания «алых роз», остаётся загадкой. То ли песня надоела и самому гражданину Ю.Э. Антикефирову; то ли он эту пластинку у кого-то одолжил на время и в четверг вернул; то ли…