— А Аврора? Аврору не видела, не тащили её?
— Нет, не тащили, успокойся. Удрала, наверное, шельма.
— Это обнадёживает.
— Ничуть. Грустно всё это, госпожа чародейка. Может, магией подсобишь? Заколдуй стражников и вели отпустить нас. Или, там, сожги тут всё к чёртовой матери, а заодно и весь Ветропик. Мерзкое захолустье.
— Поглядим, — уклончиво ответила серокожка, массируя одеревеневшие кисти. — Если ничего путного сама не придумаю, придётся совершать побег. Сдохнуть в этой дыре после всего того, что я на своём веку пережила, — неуважение к себе и к своей смерти. Я бы лучше согласилась умереть и восстать из мёртвых по велению Шаишасиллы и навсегда стать её разлагающейся марионеткой.
— Не, это уже перебор какой-то… Эй, вы, хлюпики, — окликнула она существ в противоположном углу камеры, — сколько мы тут торчим, не в курсе?
— Оставьте нас в покое, ведьмы, — хрипло промолвил один из «хлюпиков», шмыгая носом и сильнее закутываясь в грязные отрёпки, — мы обычные карманники, приличное ворьё, не чернокнижники. Не подходите к нам, иначе и нас с вами в сговоре обвинят.
— А, да ну вас в жопу, мудаки, — махнула рукой рыбница. — Точно, Элизабет, ты же ведьма, тебя вешать не будут, тебя на костре сожгут! Утром, значица, припрутся петухи из храма, заберут тебя и начнут готовить костерок погорячее, а меж делом какой-нибудь малолетний послушник успеет оттащить тебя в молельню и потрахать втайне ото всех, перед этим отрежет тебе язык, чтобы не болтала…
— Заткнись, Форсунка, — со сдержанной ненавистью процедила сквозь зубы эльфийка.
— …Потом привяжут тебя к столбу, — как ни в чём не бывало продолжала рыбница, клокоча от распирающего утробу смеха, — омётов соломы, тряпья накидают, пучок чабреца и зверобоя не забудут на шейку повязать, один из фанатиков кинет горящую головёшку, а другой будет читать свои кзарцизмы, а ты в это время…
— Захлопни хлебало, Форсунка!
— …А ты в это время будешь мычать и заливаться слезами, вполне возможно, от страха обоссышься или кучу навалишь. Зеваки будут кидать в тебя камни и навоз, смеяться и хлопать в ладоши, а когда от тебя останется один вонючий прах, храмовники запихнут его в свинцовый сосуд, запаяют, в пушку сунут и отправят в самую пучину Кораллового моря, чтобы ты никогда больше не выбралась с того света, чтобы отомстить. Отыщет твой свинцовый сосуд какой-нибудь морской дьявол и сожрёт его. Все знают, что морские дьяволы привыкли жрать всякое дерьмо.
— Ты кончила?
— Нет. Есть другой вариант событий: когда жрец уже будет готов подпалить соломку, ты перестанешь маскироваться и обратишься в уродского беса с рогами или голого суккуба с шестью сиськами, перережешь всех людишек на площади, выпьешь их души, после начертишь кровью убитых детей пентаграмму прямо на мостовой и убежишь обратно в Бездну, где в наказание Демонобогиня превратит тебя в губку, которой будет до скончания времён подтираться после посещения Демоносортира.
— Ещё слово… — скривила стальные губы чародейка. — Ещё одно слово, клянусь… И ты сама превратишься в губку, которой я буду подтираться.
— Ладно, ладно, не серчай на меня, я же пошутила. Ты не бес и не суккуб. Для беса слишком красива, а для суккуба — уродлива! Но что если первый вариант повторится?
— Не мели чепухи. Чёрт… Шпагу умыкнули, твари. И кошелёк. Пусть только попробуют присвоить себе хотя бы монетку, я их…
— Скверно. Ладно, хоть кошель мой не стырили, иначе потом ищи-свищи его… Эй. Ты же эмиссар Содружества, член Соты, потребуй, чтобы тебя выпустили. И меня заодно прихвати.
— Без той бумажонки от Миряны я хрен с горы, да и то… Сомневаюсь, что эта верительная грамотка будет действовать и на территории Трикрестии в подобных случаях. Эх… Подарила Авроре амулет, чтобы всегда знать, где она, если потеряется, а наоборот сделать забыла. Не представлялся даже, что… Учительница тоже может потеряться.
— Век живи — век учись…
— Дураком помрёшь, — мрачно закончила удрализка и отвернулась от рыбницы. Та вздохнула и перевернулась на бок.
Молчание было невыносимым, как и пребывание в подземелье.
— Я должна отыскать Аврору.
— Да-да, знаю. Отыскать свою названую дочурку.
— Неважно, названая она или нет! Тебя это никоим образом не касается, рыбница! — занервничала эльфийка. — Бедная Аврора сейчас где-то бегает одна-одинёшенька без моей защиты, это очень опасно, особенно в таком засранном городишке, как этот! Проклятье, всё тело ломит, а в башке один сумбур…
— Эмельтэ, возьми и посмотри, где она, ты ж сама болтала про какой-то там амулет.
— Ох… Не могу… Не получается высечь даже магическую искру, а ты мне вещаешь о полноценной волшбе. Пальцы словно одеревенели. Ощущение такое, будто я сунула их в жидкий азот.
— Нужно написать весточку Сьялтису, — через некоторое время уже спокойно промолвила удрализка. — Пусть приходит и высвобождает нас. Вносит залог, договаривается или угрожает — мне плевать.
— Тогда выпроси у стражи радиостанцию, телефон и телеграф. Или почтовую вульку. Тебя-то, может, он и освободит, и учтиво поинтересуется о здоровьице, а вот с меня хлыстом шкуру спустит, — буркнула Форсунка. — Сьялтис меня ненавидит, а все остальные на корабле меня не очень-то жалуют, хотя не счесть, сколько разов я ихние плешивые шкуры спасала от мерфолков, предупреждая о засадах и облавах.
— Почему же столь несправедливо к тебе относятся?
Рыбница перевернулась на спину и села повыше, наравне с Морэй.
— На «Адмирале Шевцове» баб нет совсем, не считая меня. Четыре сотни душ, и все мужики — потные, вонючие, грязные и постоянно матерящиеся. Представляешь, каково это — месяцами плавать в корыте с такой приятной компанией? Когда я только появилась на борту — года три назад, я даже не подозревала, в какое говно вляпалась. Дурная баба, чего с меня взять, наслушалась сладких сказок от Содружества, расхваливающего свой дрянной флот на все лады, и решила счастья попытать. Всё равно моя прошлая банда распалась на куски. А что, водичка рядом, паршивых мерфолков можно косить почём зря, опять же, вы, эльфы. Поглазеть была охота на ваши длинные уши. Многие говорили, что вы к чужакам относитесь куда терпимее, чем паршивые людишки и мерфолки. И верно ведь: в первом же плавании компания самых борзых и любвеобильных матросов зажала меня в крюйт-камере и прям между ящиками со снарядами, прям на полу, пустила по кругу, как шлюху какую-то. Оттрахали во все щели, а потом бросили, спасибо хоть не прибили.
— По интонации и физиономии не скажешь, что ты была против, — хмыкнула эльфийка, в полутьме разглядывая лицо рыбницы, на котором расплывалась загадочная улыбка.
— Я была в бешенстве, — сладко зажмурилась рыбница. — Ненавидела всех и каждого во всём Сикце, всем одинаково желала мучительной смерти и вечно кипящего котла в Бездне. Оклемалась только через три дня и стала ещё злее.
— Боюсь представить, что ты сделала со своими любовничками.
— Мне даже руки не пришлось марать: Сьялтис сказал, что все четырнадцать матросов сошли с ума и поубивали друг друга. Они жили в отдельном кубрике всей компашкой, там их и отыскал он на следующее утро. Поубивали друг друга, я ж говорю, последнего лихорадило с неделю, пока не сдох. Судовой чародей Незабудка — вода ему пухом, — сказал, что это были, хм… Как же там… Спонтанный приступ невменяемости и тяжёлые галлюцинации, возникшие после того, как они меня оттрахали.
— Выходит, самки рыбников действительно в определённые периоды своей жизни на внешних половых органах выделяют концентрированный яд? — немного удивилась эльфийка. — Это случаем не связано с менструальными циклами?
— Какие ещё… Менструальные циклы? Месячные, что ли? Эмельтэ, ну и выраженьица. Нет. Эта ядовитая канитель длится постоянно, хе-хе. Сколько себя помню, каждую неделю ковшами выскрёбывала эту вонючую слизь между ног. Незабудка потом предупредил всех на корабле, чтобы они сторонились меня. Он провёл свои опыты-шмопыты, ковырялся у меня в… Ну, ты понимаешь. А потом изрёк с умным видом, что при вагинальном и анальном сексе обеспечен стопроцентный летальный исход моего партнёра, если он не рыбник, имеющий ин… Им… Иммунитет. А оральный секс тоже нежелателен, ибо любой взятый в рот член я могу случайно растворить в щёлочи, сочащейся из глотки. Во как. Эти фразочки прочно засели в моей голове и нередко спасали меня и тех, кто хотел «испытать новые ощущения с рыбницей». Большая часть зараз отваливала со своей любовью, но находились очень упёртые самоубийцы. Один паршивый человечишка всю жизнь мечтал подохнуть, занимаясь любовью, я и исполнила его последнюю мечту с радостью.
