— Немногие по своей охоте желают составить компанию чародейкам, — отвлёкшаяся от раздумий Элизабет ещё раз хорошенько осмотрела высокую подтянутую рыбницу с грязно-розовыми волосами, собранными в два нелепых пучка, напоминающих морских ежей. — Иным, знаешь ли, претит мысль общаться с нашим братом в неофициальной обстановке, и они предпочитают куда более привычную кодлу.

— Ну да, а есть типы, что променивают бренди на палёный самогон, а бабу на кобылу, — хохотнула рыбница. — Что поделать, если у кретинов кретинские предпочтения? Не хотите брать меня с собой? И всё же я настаиваю.

— Хорошо, — примирительно улыбнулась серокожка. — Раз ты ведаешь о наших планах, может, подскажешь, где тут приличная ресторация, а то я, честно говоря, заплутала в этом калейдоскопе мусора и грязи.

— О, это запросто! В Нищем районе вам, благородным госпожам, делать нечего, топайте прямиком в Богатый, там и людишки поприличнее, и энтот… Антураж, во! В Ветропике и приезжие, и местные в Богатом районе любят захаживать в харчевню с избитым названием «Белая акула», потому что это единственное в окрестностях приличное заведение. Не сравнится с завшивевшими кабаками, понатыканными на каждом углу Бедного района для матросни и прочего отребья. Будьте уверены, ежели вас в «Белой акуле» пырнут ножом или оскорбят, то это сделает не какой-нибудь жалкий оборванец или забулдыга-матрос, а хозяин ювелирной мастерской или жрец из местного храма, отмечающий пост. Тамошние карманники брезгуют воровать из кошельков спящих клиентов суммы меньше тысячи ферлингов, хозяин больше походит манерами на герцога, поножовщины происходят исключительно на серебряных столовых приборах, а ежели разобьют об вашу голову бутылку, то не с дешёвым ромом или рисовой водкой, а с карамельным вином «Фукро» десятилетней выдержки с виноградных островов Суанситил!

— Да уж, с такой-то рекламой тебе зазывщицей в «Белой акуле» работать. Видно, ты неплохо ориентируешься в городе.

— А то! «Адмирал Шевцов» в прошлом останавливался туточки пару раз, а мои прямые обязанности — проводить разведку, хоть в воде, хоть на суше. А тута, по большому счёту, и нет ничего, что могло бы понравиться мне, так, дерьмо одно. Я этот городишко знаю как свои пять пальцев, так что сегодня позвольте побыть вашим чичероне, госпожи чародейки! Только придётся пройти кордегардию и сдать оружие, потому что «Белая акула» находится в Богатом районе, а туды приезжим с оружием ни-ни!

— Я думаю, стража не заметит шпагу, если я переключу их внимание на небольшой… Залог, скажем так? Залог своего миролюбия.

— Угу, угу. Я провожу вас до кордегардии. Когда пройдёте её и дадите на лапу караульщику, просто идите вверх по улице, я вас нагоню. Я… Предпочитаю не расставаться со своим топориком и обходить кордегардию за версту.

— Я могу внести за тебя залог. И совсем это не взятка, милочка.

— Залог, значит? — хитро сощурила чёрные глаза Форсунка. — Что ж, твоё право, госпожа чародейка.

Рыбники, или по-другому «улла-усы», по своей природе разительно отличались от мерфолков и людоящеров, в первую очередь тем, что являлись живородящими млекопитающими. К тому же обладающими развитым волосяным покровом, уникальным для ящерорас. Парадокс заключался в том, что рыбники не имели ничего общего и с рыбами, их называли так с лёгкой руки широко известного во Второй Эре имперского барда-человека Стенваля, сложившего в молодости преисполненную трагизмом и чувственностью балладу «Рыбники и Алое море», где Стенваль впервые ввёл это слово для того, чтобы легче было подбирать красивую рифму и попадать в такт. Баллада пришлась по душе многим любителям поэзии и музыки и разошлась на устах других бардов, менестрелей и труверов далеко за пределы Трикрестийской империи, а через два века расу улла-усов стали официально именовать рыбниками. Лишь немногие закоснелые и консервативные кланы улла-усов отказались переименовываться в рыбников и сохранили прежнее название, дарованное, согласно стародавним ветхим былинам, самой богиней Эмельтэ, покровительницей всех океанов и его славных жителей.

Рыбники одинаково комфортно себя чувствовали как в пресных и солёных водах, так и на суше, во влажном прохладном климате умеренных широт, причём у рыбников, контактирующих с водой с повышенной солёностью, кожа была темнее и матовее. В процессе эволюции и долгой жизни вне воды из-за массового изгнания мерфолками жабры рыбников атрофировались и остались в роли рудиментов, поэтому улла-усы считались организмами с лёгочным дыханием. Эластичные лёгкие рыбников были достаточно вместительными, чтобы кислорода в них хватило на добрый час плавания под водой, а плотные мышцы и твёрдые кости обеспечивали погружение на недосягаемую для остальных рас глубину, увеличивающуюся пропорционально давлению водной толщи. Но всё же двоякодышащие рыбообразные мерфолки были куда более приспособлены к водной стихии, нежели рыбники, и посему считались полноправными хозяевами Мирового океана Сикца. С другой стороны, улла-усы прекрасно жили и на суше, преимущественно по берегам морей, рек и озёр, где занимались картографией, мореходством, сбором рассола и перегонкой брёвен, а ещё рыболовством, добычей устриц, ракообразных, трепангов, кукумарий, губок, водорослей и других подводных сокровищ. Коммуникабельные и свободные от воинствующего национализма рыбники охотно шли на контакт с иноземцами, торговали с ними и нанимались на различные работы, нередко сами покидали родные прибрежные деревеньки и отправлялись странствовать.

В отличие от ящеролюдов, череп рыбников и мерфолков больше напоминал человеческий. Крошечные ноздри улла-усов благодаря подвижным мышцам могли закупориваться и не пропускать внутрь воду. Также у рыбников было две пары век, как у рептилий, плотные мышцы обеспечивали большую физическую силу, когтистые пальцы были скреплены прочными перепонками, ящеровидный мускулистый хвост помогал «рулить» в воде, а выступающие из кожи костяные щитки на плечах давали дополнительную защиту. И ещё кое-какие особенности организма, о которых Форсунка при случае поведает своим новым знакомым.

Аврора, всю свою недолгую жизнь прожившая в Усоньке, успела немного познакомиться с представителями этой удивительной расы. Немногочисленные торговые караваны улла-усов изредка разбивали торговые ряды у каменных крепостных стен, потому что внутрь города их не пускали по приказу Ингнама и атамана ополчения. Градоначальник терпеть не мог рыбников, потому что они сами ничего не покупали, а только выменивали, тем самым не принося в казну ни гроша. Верно, рыбники вели во основном меновую торговлю, самым ходовым товаром у них были стеклянная тара и бумага с пергаментом. Мать Авроры, верная вековым традициям всеобщей ксенофобии, предвзято относилась к рыбникам, считая их пособниками мерфолков, всерьёз полагала, что морепродукты и украшения из ракушек, черепашьих панцирей и кораллов, что предлагают в своих лавочках ящеровиды, наполнены ядовитыми миазмами и несут в себе чары, вызывающие болезни, порчи и сглазы. Однажды Аврора, невзирая на запреты матери, заимела от одного старого рыбника перламутровые жемчужины, нанизанные на грубую шершавую нить и образующие симпатичное ожерелье, да только мать, узнав об этом, устроила ей знатную трёпку с розгами, смоченными в солёной морской воде, и отобрала «проклятое» украшение. Рубцы на спине девочки заживали ровно до следующего прихода рыбников. А рыбники захаживали очень редко. Не потому, что не хотели, а потому, что вынуждены. Аврора была возмущена до глубины души, когда однажды пришедший караван оказался разграблен ополчением Усоньки, а его хозяева-рыбники силами ополчения повешены на столбах вдоль загородных трактов. Она искренне не понимала всеобщей эйфории от казни безоружных торговцев и искренне ненавидела всех и каждого в городе. И в первую очередь себя.

***

По словам Форсунки, Ветропик, живущий благодаря прямому контакту с богатым и тёплым Коралловым морем, был разделён на два района. Ипат города называл их «Верхний» и «Нижний», хотя многие горожане и приезжие придерживались иных названий — «Богатый» и «Нищий» соответственно. Нищий район включал в себя старый, провонявший рыбой и алкоголем порт и его составляющие — доки, верфи, контору начальника порта и склады, рыболовецкие артели и полуразвалившиеся халупы краболовов и охотников за жемчугом. Чуть выше, у самого подножия холма, на котором непосредственно располагался Богатый район, теснились покосившиеся халупы бедноты, дешёвые трактиры, сомнительные бордели, вонючие скотобойни, не менее вонючие бараки рабочих, мясные и рыбные торговые ряды, захламлённые мастерские. Единственное здание в порту, более-менее приглядно выглядящее, принадлежало не старому и ворчливому начальнику порта, а неусыпной таможне — трёхэтажное, с покатой крышей, с резными лепнинами на фасаде, сложенными в непонятный рисунок, напоминающий женщину с раздвинутыми ногами.