Стефан, наконец, встретил ее глаза сразу, а затем приложил свои уста близко к ее уху. «Я могу исцелить разрезы», прошептал он. «Но — это будет означать, их открытие снова, таким образом они могут кровоточить. Это будет больно».

«И это может тебя отравить». резко сказала Елена. «Разве не видишь? Кто знает, что туда положила миссис Флауэрс»

Она могла чувствовать его смех, который направил теплые мурашки вниз по ее спине. «Ты не можешь убить вампира так легко», сказал он. «Мы умираем только, если ты пронзишь нас в сердце. Но я не хочу причинить тебе боль, даже, чтобы помочь тебе. Я мог бы влиять на тебя, чтоб не чувствовать ничего»

Еще раз Елена оборвал его. «Нет! Нет, я не возражаю, если это больно. Пока ты не получишь столько крови, сколько тебе нужно».

Стефан уважал Елену достаточно, чтоб знать, что он не должен задавать тот же вопрос дважды. И он едва мог удержаться дольше. Он смотрел на нее, ложась, а затем протянулся рядом с ней, изгибаясь, чтобы добраться до зеленых окрашенных порезов. Он лизал мягко сначала довольно неуверенно, по ранам, а затем побежал атласным языком над ними. Он понятия не имел, как процесс работал или какие химические вещества он разглаживал по травмам Елены. Это было автоматически, как дыхание для человека. Но через минуту, он тихо засмеялся

Что? Что? потребовала Елена, улыбаясь сама себе, так как его дыхание щекотало

Твоя кровь с добавкой лимонного бальзама, ответил Стефан. Бабушкин исцеляющий рецепт был из лимонного бальзама и алкоголя в нем! Лимонное вино!

Хорошо или плохо? Спросила Елена неуверенно

Это хорошо для разнообразия. Но я все еще люблю твою чистую кровь. Это не слишком больно?

Елена могла чувствовать, как покраснела. Дэймон исцелил ее щеку, таким образом, еще в Темном измерение, когда Елена, своим собственным телом, защищала истекающую кровью рабыню от ударов кнутом. Она знала, что Стефан знал эту историю, и должен знать, каждый раз, как он видел её, эту почти невидимую белую линию на её скуле, он нежно гладил её для исцеления.

По сравнению с этим, эти царапины ничего, послала она. Но внезапно озноб прошел по ней.

Стефан! Я никогда не извинялась за защиту Ульмы, рискуя быть не в состоянии, чтоб спасти тебя. Или, что еще хуже, за то, что я танцевала, в то время, как ты голодал. Для общества, под предлогом, чтоб мы могли получить двойной лисий ключ.

Ты думаешь, я переживаю об этом? Голос Стефана был поддельно зол, в то время как он нежно заделывал один порез на горле. Ты сделала все, что должна была, чтоб найти меня, спасти меня, после того, как я оставил тебя здесь одну. Ты думаешь, я не понимаю? Я не заслужил спасение.

Елена почувствовала, как её душит небольшое рыдание. Никогда не говори так! Никогда! И я полагаю, я полагаю, я знала, что ты простишь меня, или я бы чувствовала каждый драгоценный камень, что я носила, как горящее тавро. Мы должны были преследовать тебя внизу, как лиса с собаками и мы были так напуганы, что один неверный шаг может означать, что тебя бы повесили… или нас.

Стефан держал ее крепко сейчас. Как я могу заставить тебя понять? спросил он. Вы оставили все, даже свою свободу в обмен на меня. Вы стали рабами. Вы-вы-были «Дисциплинированными»

Елена дико спросила: «Как ты об этом узнал? Кто тебе сказал?»

Ты сказала мне это, любимая. В своих снах, в своих мыслях.

Но, Стефан — Деймон забирал мою боль? Ты знал это?

Стефан молчал, потом ответил, я… вижу. Я не знал этого раньше.

Сцены разбросанные из Темного Измерения пузырились в мыслях Елены. Это город запятнан безделушками — призрачным блеском, где хлыстовые удары раздаются через стены крови. И празднуется, как горсть рубинов, разбросанных по тротуару.

Моя любовь, не думай об этом. Ты последовала за мной, и ты спасла меня, и теперь мы здесь вместе, сказал Стефан. Последние раны были закрыты, и он лежал с ней щекой к щеке. Это все, что меня волнует. Мы с тобой — вместе

Елена была в не себя от радости тому, что она прощена — но было что-то внутри неё — что-то что росло и росло и росло в те недели, которые она провела в Темном Измерении. Чувство, возникшее к Деймону, и это отнюдь не было чувством признательности за его помощь. Чувство, которое Елена надеялась, Стефан поймет. Чувство, которое даже может изменить отношения между ними троими: ней, Стефаном и Деймоном. Но сейчас Стефан казалось, считал, что все вернется на круги своя, как было до его похищения.

Зачем беспокоиться о завтрашнем дне, когда сегодня уже произошло достаточно событий, заставивших её плакать от радости?

Это было самое прекрасное чувство в мире — сознавать то что она и Стефан были вместе, и она заставила Стефана обещать ей снова и снова что он больше никогда не покинет её независимо от того как кратка будет разлука и независимо от того какие цели он будет преследовать.

Сейчас Елена даже не могла вспомнить, что беспокоило её до этого. Она и Стефан в объятьях друг друга всегда чувствовали себя словно в раю. Они предназначены друг для друга. Ничего больше не имеет значения, сейчас, когда она дома.

«Дом» где она и Стефан были вместе

Бонни не могла уснуть после того, что Деймон сказал ей. Она хотела поговорить с Мередит, но Мередит уже заснула.

Единственное что пришло ей на ум — это спуститься на кухню и устроиться в кабинете с горячей чашкой какао, наедине со своими переживаниями. Бонни не любила быть одной.

Но в конечном итоге, когда она спустилась вниз, она не направилась на кухню. Она отправилась прямо в кабинет. Было темно и все выглядело странным в этом тихом полумраке. Включи она свет, это сделало бы все ещё более мрачным. Но все-таки она умудрилась, дрожащими пальцами щелкнуть выключатель на настольной лампе за диваном. Теперь если бы она только смогла найти книгу, или что-нибудь…

Она держала свою подушку, словно это был плюшевый мишка, когда голос Деймона рядом с ней произнес, «Бедная маленькая красная птичка. Ты же знаешь что уже слишком поздно».

Бонни замерла и закусила губу.

«Я надеюсь, что тебе, больше не больно» ответила она холодно с достоинством, что подозревала она, прозвучало не очень убедительно. Но что ей оставалось делать?

Правда была в том, что у Бонни не было никаких шансов победить в словесной дуэли с Деймоном — и она это знала.

Деймон хотел сказать «Больно? Для вампира человеческая боль как эта была…»

Но, к сожалению, он тоже был человеком. И это причиняло боль.

Но ненадолго, пообещал он себе, глядя на Бонни.

«Я думала, что ты больше никогда не захочешь меня видеть» — сказала она, её подбородок дрожал. Это даже для него казалось слишком жестоким использовать эту уязвимую маленькую красную птичку. Но какой выбор был у него?

Я рассчитаюсь с ней как-нибудь, когда-нибудь — ей-богу, подумал он. И, по крайней мере, сейчас почему бы не сделать ей приятно.

«Это не то что я сказал,» ответил он, надеясь что Бонни не помнит в точности что он ей сказал. Если бы он только мог использовать Влияние на дрожащего «ребенка» перед ним… но он не мог. Теперь он был человеком.

«Ты сказал, что убьешь меня».

«Слушай, Меня тогда только что вырубил человек. Я предполагаю, ты не хочешь знать, что это значит, но этого не случалось со мной с тех пор как мне было двенадцать лет, и когда я ещё был обыкновенным человеческим мальчиком».

Бонни перестала плакать, но её подбородок все еще дрожал. Ты храбрее тогда когда напугана, подумал Деймон.

«Меня больше всего беспокоят остальные,» сказал он

«Остальные?» Бонни моргнула.

«За последние пятьсот лет жизни я умудрился заработать впечатляющее количество врагов. Я не знаю, возможно, это потому что таков уж я есть, или возможно это просто неотъемлемая черта вампира.

«О, нет!» воскликнула Бонни.

«Какое это имеет значение, красная птичка? Длинная или короткая жизнь, она вся пролетает незаметно».

«Но, Дэймон»