Эмиль выменял дедушкино огниво на целый кисет. Старый лесник сообщил, что до жилья очень далеко и он сам много дал бы за краюху хлеба. Но картошки Эмиль принес. Получился настоящий праздник.
И все-таки остановка мало помогла. Мы все больше начинали понимать, что о таком путешествии надо было позаботиться заранее. Мы шли и шли и не известно, сколько бы еще прошли, если бы не случай.
Однажды вечером, подобравшись к самим Перепускам, мы сидели у костра, как вдруг к нам на поляну выкатился серый пушистый комочек. Он поёрзал, подобрался поближе к огню и развернулся. Из-под мягкой шерсти вынырнули прелестные ручки и ножки, крохотные грудки, розовый животик, и, наконец, открылось личико: не по размеру огромные, с роскошными ресницами, глаза, носик пуговкой и ротик такой малюсенький, что не мудрено было поверить - пугие ундины питаются только цветочной пыльцой.
Пугие ундины похожи на ежей: с одной стороны спинка покрыта мягкой серой шерсткой, а с другой - розовое девичье тельце. Кроме того, пугие ундины любили Эмиля. Я знала - им нравится его запах и в глубине души завидовала им, потому что, кроме свежей смородины и молока, Эмиль пах еще чем-то, чего я не слышала и что привлекало ундин.
Эмиль расценивал их любовь по-своему. Всякий раз встреча с пугой ундиной предвещала ему примету. Эмиль находил ее немедленно и неукоснительно ей следовал.
Ундины не боятся людей, но редко проявляют к ним интерес; только летом и только к мужчинам, ведь не секрет, что все ундины - женщины.
Эта маленькая тварь потопала перед Эмилем ножкой, изогнула пушистую спинку и обнюхала его шнурки. Эмиль рассмеялся.
- Чего доброго, она кокетничает со мной, - он наклонился и провел указательным пальцем по ее животику.
Пугая ундина вздрогнула, удивленно хлопнула глазами и стремительно, точно оскорбившись, свернулась в клубочек и укатилась прочь. Но ночью мне слышалось ее грустное сопение из травы, она наблюдала за нами, и это было ужасно противно.
-- Встретим реку - вернемся к Эрику, - сказал наутро Эмиль.
Реку мы встретили уже через пару дней. Это была не Аага, а, как мы узнали позже, ее приток.
- И как после этого не верить пугим ундинам? - Эмиль сдался.
Мы пошли по течению, что рано или поздно обязательно привело бы нас к морю. Не дождавшись смерча, мы возвращались, чтобы вновь искать учителя. Только учитель мог пролить свет на тайну загадочных и опасных ветров и рассказать Эмилю, как победить смерч. Другой вопрос, что Улен совсем не торопился нам на помощь...
Река текла спокойно и дружелюбно, путешествие стало приятнее, мы купались, плавали наперегонки, ловили рыбу и выпекали ее в золе. Люди в этих краях почти не встречались, ведь прежде чем снова повернуть к морю, мы дошли почти до самых Дремучих Каньонов.
Как-то раз после обеда, когда солнце уже роняло в воду длинные и теплые руки, Эмиль лежал на берегу и жевал травинку. Рядом с ним, ухватившись между двумя рогатинами, ходила ходуном тонкая удочка. Но мелкая рыбешка не привлекала Эмиля, он ждал, когда поймается что-нибудь стоящее. Налим, как минимум....
Я зашла по колено в воду, окунулась и поплыла меж солнечными тенями. За мной струились пузырьки воздуха, и вода шла волной из-под моих ладошек. Стаи рыбок недоуменно рассыпались и на безопасном расстоянии пялились на меня своими выпученными глазами. Я плыла, и солнце жаром собирало где-то у сердца осознание лета, полноправного, свежего, нового лета.
Я не заметила как Эмиль нагнал меня. Он схватил меня за ногу и притянул к себе.
- Набери воздух! - мы нырнули и поплыли под водой.
Под водой обязательно надо открывать глаза, иначе какой смысл? Сначала - мутно, моргнешь - проясняется, под водой так всегда. Прозрачная река причудливо искажала Эмиля, он проплыл длинной изящной рыбой где-то подо мной, выдохнул, и огромный воздушный пузырь, нехотя покачиваясь, всплыл под речной потолок. За пузырем тотчас бросились мальки, они охотились на неизвестное. Водоросли лизнули ноги, я потянула плечом и оказалась на спине. Надо мной из стороны в сторону, точно яичница в масле, качалось солнце....
Вынырнули почти одновременно.
- Наперегонки? - предложила я.
- Ты все еще на что-то надеешься? - фыркнул Эмиль.
- Еще бы! Размах плеча тебе не поможет! Догоняй! - я поплыла так быстро, как могла, но Эмиль обогнал меня почти сразу, поднял пяткой фонтан и повернул к берегу, я сбросила скорость и вплыла прямо в его руки. Эмиль уронил меня в воду, и мы оказалась на песчаном дне в двух шагах от берега.
- Я сказал - тебе не на что надеяться, темная дева?
- Знаю! - я обняла его мокрые крепкие плечи. - Только потому, что я люблю тебя, я никогда тебя не одолею...
- Не только поэтому, Итта. Ты живешь по другим правилам, твое тело состоит совсем из других веществ. Проверим? - и, не дожидаясь ответа, руки его заскользили по моей коже. Кожа очнулась, она мгновенно высохла и зазолотилась. Эмиль не лгал, я состояла из чего-то непохожего на него, из чего-то, что взрывалось и таяло от касания его взгляда, желания его руки...
Вечером следующего дня нас нагнали плавучие дома ойёллей.
Пологое устье реки открывало далекие виды. На все четыре стороны раскинулись пышные желтые луга. Только березы да ивы, растущие вдоль воды, отбрасывали свои кружевные тени и спасали нас от нещадного полуденного солнца. Именно в полдень, очнувшись от полудремы в тени берез, мы заметили шатры ойёллей - несколько пестрых точек, они плыли неспешно и нагнали нас только вечером.
Ойёлли - дикий бродячий народ. Менестрели, балаганщики и шуты на ярмарках, в остальное время они заплетают волосы в косы и путешествуют на уутурах или по рекам, уходят в Дальнее море, привозя оттуда кофе, пряности и разные диковинные вещи. Ойёлли - не подданные короля, они кочевники, не участвующие ни в войнах, ни в походах, они - носители народной мудрости, гордые шуты, моряки и музыканты, пускающие за собой по водам венки из белых лилий...
Обычно ойёлли не торгуют в пути, но для нас, Белой Гильдии короля, похожей теперь на исхудалых бродяг, они могли сделать исключение. С этими надеждами мы встречали проплывающие яркие, неописуемо пестрые шатры.
Мужчины и женщины ойёллей носили косы, только мужчины облачались в кожу, а женщины обматывались шелковыми, цветными шалями. Они стояли на палубе, скрестив на груди руки, и осматривали нас без всякого любопытства. Никто из них не выказал никакого интереса к печальной участи охотников за ветрами, они явно нас игнорировали, эти вольные странники. Так проплыли три шатра. На палубе четвертого стояла женщина, она стояла одна, я смотрела на нее и чувствовала как безосновательна моя уверенность в своей красоте и самодостаточности; как в ее глазах, синих, точно море, смешна и нелепа моя гордыня. Я смотрела на нее и понимала, что в ее руках, полных и белых как речной песок тает моя свобода, моя тайна, что женщина, живущая во мне, для нее вся как на ладони. Плавные жесты, неспешный наклон головы, она улыбнулась мне широко и открыто, кивнула кому-то, и легкая лодка спустилась на воду. Улыбаясь и шурша шелком, хозяйка шатра сама взялась за весло.
- Не откажите взойти к нам на вечернюю песню. Меня зовут Най-Мун.
Так мы оказались на плоту ойёллей. Лодка причалила к последнему шатру, и двое мужчин в широкополых шляпах затащили ее по пологим доскам; Эмиль помог им, и они обменялись поклонами, гордыми и спокойными.
В шатре находились только женщины и дети, Най-Мун впустила нас с Эмилем и исчезла. Перед нами красочно предстала живая иллюстрация слова "изобилие": здесь было все, что только может себе вообразить ярмарочная душа. Повсюду без всякого порядка лежала посуда, бусы, кольца, зонты, пряности, игрушки, вырезанные из дерева и раскрашенные позолоченной краской, шелка и кожа, сбруи, мешочки для табака, расшитые бисером, кальяны для курения и уйма всякой всячины. Дети, одетые в шелк, украшенные бусами, серьгами и браслетами, играли этими же вещами. Женщины шили, они не обращали никакого внимания на явившихся откуда ни возьмись оборванных путников, своим видом никак не отвечающих всей этой роскоши.
