– То, что я не Иисус, и не умею исцелять прикосновением, – ответил Торопов, и еле слышная насмешка в его голосе смутила Леру еще больше. Подавшись назад, она невольно прикрыла ладонью крестик на шее: с детства была верующей, а тон эскулапа ясно давал понять, как он к этому относится.

– То есть… эта операция опасна? – пролепетала Лера.

– Для жизни? Нет, вы не умрёте, – пояснил врач. – Но я не уверен, что будет эффект. Вот если бы вы обратились полгода назад…

Лера сглотнула. В шуме деревьев за окном, в тревожном чирикании воробьев и в нервном гудении машин ей слышалось предупреждение. Но… разве может стать хуже, чем сейчас? Она и так почти ничего не видит.

– Я согласна на операцию, – наконец сказала она.

– Что ж, правильное решение, – ответил Торопов. – Но вы должны документально подтвердить, что предупреждены о последствиях. Я зачитаю вам этот документ, а вы поставите подпись.

Главврач подхватил ее под локоть, принуждая встать. Лера прошла за ним несколько шагов, осторожно нащупывая путь.

– Садитесь, – он помогал, направляя. И полюбопытствовал между делом: – Скажите, а что Шерман? Предложил вам контракт?

– Да, мы уже подписали его, – ответила Лера, осторожно ощупывая край стола, за который её усадил главврач. Край толстый, столешница скользкая и прохладная – но это не та гладкость и холод, какие бывают у стекла. Наверное, стол деревянный, лакированный до блеска.

– Ну, я вас поздравляю! – говорил между тем Торопов, и голос его звучал воодушевленно. – Всем, кто работает в театре, полагается медобслуживание по нашей VIP-программе. Теперь я буду наблюдать вас лично, как наблюдаю Серебрянскую. И все остальные услуги клиники будут вам доступны. Между прочим, по сниженной стоимости, это наш вклад, так сказать… кх-м… впрочем, это для вас уже не важно, ведь всё оплачивает Шерман.

Послышалось гудение принтера. Лист зашелестел, и голос главврача стал официально-занудным:

– В результате обследования выявлено…Настоящим удостоверяю, что я предупреждена… Не буду иметь претензий…

Он нудел, а ей становилось всё тревожнее: будто его бубнеж пробирался под кожу вязкой смолой, к которой лип страх. Он накатывал плотными волнами, как прибрежная вода, полная ледяного крошева. И эта студёная колкость в какой-то момент стала невыносимой.

– Не надо! – воскликнула Лера. И добавила, стараясь быть вежливой. – Илья Петрович, я поняла, спасибо. Давайте подпишу… и когда вы сможете прооперировать меня?

Шорох бумаги по столу, снова скрип кожаной обивки. Рука Торопова коснулась пальцев Леры, вложив в них ручку. Главврач взял ее за запястье, положил ее руку на бумагу.

– Вот здесь, пожалуйста… Кх-м… Хорошо. А операция – примерно через неделю, сперва нужно сдать все анализы.

Она расписалась.

Торопов вызвал медсестру, и Леру подняли, направляя, руки женщины – безликой, как и все остальные. Они вышли в коридор, и через несколько шагов Лера услышала, как Торопов хлопнул дверью и, звеня ключами, сказал кому-то:

– Вы ко мне?

– Да, я по поводу работы, – пояснил мужской голос: негромко, но по-хорошему уверенно. Торопов сказал – сухо и чуть насмешливо:

– У нас нет вакансий.

– А доктор Йоханн Баумгартнер из Зальцбурга сказал, что есть.

Торопов помолчал, затем недовольно хмыкнул:

– Что ж… Но вам придется подождать: я должен устроить пациентку.

Рука медсестры мягко подтолкнула локоть Леры, и они двинулись дальше. Уверенные шаги главврача слышались позади. Затем снова был лифт, длинный коридор – судя по звуку, пустой, с жестким полом без коврового покрытия. Похоже, они вышли из административного крыла. Лера глубоко вздохнула, чувствуя, как от облегчения и волнительной радости колотится сердце. Ей больше не нужно искать деньги на операцию, жалеть о каждом ушедшем дне! Вот только… как жить, если операция не поможет?

«Не настраивайся на плохое, – велела она себе. – Всё будет, как должно быть. Ты не должна пытаться угадать планы Господа, а выдержать всё, что он пошлёт».

Эта мысль немного успокоила – как всегда успокаивает ощущение, что ответственность за тебя несет кто-то другой: тот, кто всё устроит и обо всём позаботится.

Тем временем изменились звуки: пространство снова сузилось, в нём появились человеческие голоса, мягкое шлепанье тапочек по линолеуму и перезвон медицинских склянок. Где-то звонил телефон – приглушенно, с сердитым дребезжанием. И запах стал другим: щекочущая озоновая нота проявилась в воздухе, пропитанном мыльным ароматом дезинфицирующих средств.

А затем медсестра остановилась, и Лера услышала щелчок дверной ручки.

– Вот и ваша палата, – радушно сказала сестра, и тут же добавила с возмущением хозяйки, обнаружившей в своем доме незваных гостей: – Так, что тут происходит?!

– А мы от Шермана, – пояснил мужской голос. – Пианино у нас. Приказано доставить.

Лера навострила уши: пианино, в больнице? Это шутка какая-то?! Но в палате шуршал картон, и пыхтели двое – ворочали что-то тяжёлое. Надежда ожила внутри: неужели и здесь можно будет играть, проживая через музыку всё, что тревожит или радует?

Но в голосе Торопова зазвучало недовольство:

– Ну, Ш-ш-шерман!.. Одно слово – мастер сюрпризов! Вы, молодые люди, не спешите с распаковкой. Хозяин здесь я, а не Савва Аркадьевич. И у нас тут всё-таки больница, а не концертный зал. Санэпидрежим должен соблюдаться, в том числе и в плане тишины…

– Так оно цифровое, – оправдывался тот же доставщик. – И Шерман сразу сказал, чтобы мы наушники захватили. Хоть ночью играйте, никого не побеспокоите.

Лера почувствовала, что главврач замялся, раздумывая.

– Илья Петрович, я буду тихо! – торопливо пообещала она. – Так вы разрешите?.. Пожалуйста, мне это очень важно!

Торопов медлил, а она тревожилась и всё сильнее сжимала трость. Напряжённо прислушивалась к его дыханию, пытаясь определить, не сменил ли он гнев на милость. И подыскивала слова, способные его убедить.

– Валерия, вам очень повезло с Саввой Аркадьевичем, – с едва заметной иронией сказал Торопов.

– Я уже поняла, – улыбнулась она.

– Ладно, оставляйте инструмент, – смилостивился главврач. – Но подолгу не играть! Больше думайте о здоровье, чем о музыке.

– Да, конечно! – Лера закивала, приложив руку к груди. – Извините, а у вас ведь есть телефон Шермана? Я бы хотела поблагодарить его за заботу. Знаете, ведь для музыканта жизненно важно не расставаться с инструментом. Так хорошо, что Савва Аркадьевич это понимает!

– Бросьте, у него свой интерес, – фыркнул Торопов. – Он же продюсер. А если вы потеряете навык, вас будет трудно продать.

Костя Радонев ждал у кабинета Торопова, прислонившись к дверному косяку. И всё пытался вспомнить, где мог видеть девушку, которую вывели из кабинета главврача. Но воспоминание ускользало, лишь какая-то мелодия тихо звучала на задворках памяти: что-то светлое, удивительное, как солнечный дождь – и в то же время щемящее, тревожащее душу… Пропавшее, когда Торопов, вернувшись, отвлек его своим вопросом:

– А, это вы? Прошу в кабинет.

Костя шагнул за главврачом. Одёрнул чёрную рубашку навыпуск, быстро глянул на острые носы ботинок, выглядывающих из-под вытертых джинсов. Ботинки были чистые. А остальное Радонева не слишком волновало. Да, его предупреждали, что главврач «Велнесс-Т-клиник» – человек старых порядков, и лучше всего явиться к нему в деловом костюме. Советовали подстричься покороче, вынуть серьгу из уха. И вести себя так, будто готов ловить каждое слово будущего начальника, как нищий – монету. Но Костя за год в Австрии привык к вольной жизни. И даже не подумал превратить отросшие до плеч светло-русые волосы во что-нибудь наподобие совдеповского «полубокса». Всё равно будут виться и выглядеть фривольно, как ты их ни укладывай. А щетина… ну не любил он бриться, с самой юности – кожа слишком чувствительная.

Буквально вчера институтские друзья попытались переубедить его в последний раз: знали, что он врач с потенциалом, да и вообще – хотели, чтобы остался в России, а удержать его могла только работа, о которой мечтал. «Ты, Костян, хиппово смотришься, по-европейски. Но тут тебе не там, – говорили они. – Тут доктор – человек серьезный, и в идеале должен выглядеть как Айболит с книжной обложки: в брюках, при галстуке, халат застегнут наглухо, а из кармашка обязательно градусник торчит. И, желательно, пачка благодарственных писем под мышкой. Вот Торопов примерно такой, только морда злая и бритая». Но Костя только посмеивался, напоминая, что Айболит был ветеринаром.