И вот, наконец, она сняла наушники. Потянулась к крайней кнопке, и синий экран погас. Но ее спина вдруг напряглась, улыбка исчезла. Повернувшись в сторону двери, Лера настороженно спросила:

– Кто здесь?!

– Не пугайтесь, я врач, – смущенно ответил Костя. – Добрый день, Валерия.

Она сразу расслабилась, приветливо улыбнулась. Но синие глаза смотрели сквозь него… И Костя понял, что она совсем, совсем ничего не видит.

Сердце защемило от жалости, дико захотелось подойти к ней, обнять, пообещать, что всё будет хорошо. Но Радонев знал, что нельзя давать таких обещаний.

– Здравствуйте. А я решила позаниматься, – сказала Лера, устало поводя лопатками. И удивлённо спросила: – Вы что, стоите у двери? Почему не проходите?

– Не хотел вас смущать, – честно признался он. Подошел к ней: – Давайте я помогу вам перебраться в кресло?

– Да, пожалуйста, – ответила Лера. – Я ещё плохо здесь ориентируюсь.

По тому, как спокойно она воспринимала свое состояние, Костя понял: проблемы со зрением – давние, и она уже успела привыкнуть к своей беспомощности.

– Вы решили оперироваться в этой клинике? – спросил он, беря её за руки. Она сжала его пальцы, поднялась и пошла за ним осторожными, мелкими шажками.

– Да, мне помог меценат Савва Аркадьевич Шерман, а Илья Петрович согласился… – Лера вдруг остановилась, лицо стало озадаченным: – Подождите, если вы врач, то должны знать…

Радонев почувствовал, как разжались её пальцы, как она чуть отстранилась в недоверии. И виновато признался:

– Я Костя. Костя Радонев, помнишь? Мы вместе были в лагере…

Стыд накатил с такой силой, что, казалось, испепелит его. Ну почему он решил, что может явиться к ней так, запросто, на правах старого приятеля?! Да она забыла его давно! Он всего лишь мальчишка, один из многих, проскользнувших в мире её детства и не оставивших следа. Лучше уйти, извиниться и уйти…

– Костя?! – воскликнула Лера. И улыбнулась удивлённо, с такой искренней, неожиданной для него, радостью, что у Кости мгновенно отлегло от сердца. – Ничего себе! Слушай, я очень рада… Но откуда ты здесь?

– Я действительно врач, – смущённо ответил он. – А ты… неужели помнишь меня?

– Конечно, помню! – засмеялась она. – Забудешь такое! У меня же после этой драки шрам на всю жизнь остался!

И она тронула кончиком пальца едва заметную белую полоску над верхней губой.

– Вот гады… – пробормотал Костя.

– Да бог с ним! – всплеснула руками Лера. – Ты-то как? Я очень рада, что ты, наконец, нашелся!

Костя оцепенел на мгновение, а потом неловко рассмеялся:

– Нашелся?.. Ты говоришь так, будто искала меня, – он заботливо усадил её в кресло.

– Костя, я поверить не могу! – радостно болтала она. – Это чудо какое-то! Я ведь думала, что никогда тебя больше не встречу. Мне очень стыдно, что ты из-за меня пострадал. Когда вспоминала о той ситуации, всё думала: найти бы, поблагодарить, извиниться. Но тебя так быстро увезли в больницу, что я ничего не успела. Потом хотела тебе письмо написать, но вожатая не дала адрес.

– Письмо? – озадаченно переспросил Костя. – Знаешь, мне было бы очень приятно.

– Тогда я сейчас скажу: спасибо, что защитил меня, – тепло улыбнулась Лера. – Иначе не знаю, что бы они со мной сделали. Даже представить страшно…

Она умолкла на мгновение, тонкие пальцы нервно сжали подлокотник кресла. Увидев, что воспоминания тяготят её, Костя сказал с нарочитым весельем:

– Зато я после того случая решил стать офтальмологом. Я же думал, что Зиновьеву после меня всю жизнь пиратскую повязку носить.

Понимающе кивнув, Лера попросила:

– А расскажи, как ты вообще? Как жил всё это время, чем занимался?

И он рассказал – но коротко, не вдаваясь в подробности. Умолчал о смерти отца, потому что каким-то шестым чувством понимал: она расстроится. Лишь мельком упомянул о стажировке в Австрии – потому что побоялся, как бы это не прозвучало хвастовством. А потом осторожно спросил, что случилось с её глазами. И рассказывала уже она. Спокойно, даже сухо… но он почувствовал, через какой ужас она прошла, и какую боль причиняла ей одна лишь мысль о том, что операция может оказаться бесполезной.

– Ну, мало ли что сказал Торопов, – постарался приободрить её Костя. – Организм – очень сложная система. Есть случаи, когда врачи не давали пациенту ни единого шанса, а зрение всё-таки возвращалось. Не вешай нос раньше времени.

Лишь когда в двери показалась медсестра, нёсшая перед собой лоток со шприцем, Радонев понял, что засиделся.

– Тебе нужно отдыхать, – сказал он, поднимаясь. – Я завтра зайду, хорошо?

– Буду ждать! – улыбнулась Лера. И озадаченно сморщила лоб: – Но подожди, завтра же суббота! Разве у тебя рабочий день?

Он хотел было признаться, что и сегодня – не на работе. Что приехал специально, как только узнал, что она здесь. Но не решился. И вместо этого сказал:

– Ничего, я тут рядом живу. И, Лера… можно позвонить тебе вечером?

– А у меня же нет телефона… – смущенно ответила она. – Мы все деньги на операцию откладывали. Но теперь, может быть, родители купят. Они обещали приехать в выходные, вещи привезти.

«Сейчас же принесу ей мобильник», – решил Радонев.

Простившись с Лерой, он вышел из палаты. Спустился на первый этаж, скинул халат и тенниски. И, застегивая молнию на туфлях, попросил охранника:

– Дружище, я вещи у тебя оставлю? Бардак в этой клинике, ключ от шкафчика найти не могут. А мне обедать пора. Ты через часок туже тут будешь?

Тот оторвал взгляд от кроссворда.

– Я до вечера… – начал он, принимая пакет. Но вдруг его лицо стало непроницаемо-каменным. Вскочив, он вытянулся во фрунт и уставился на что-то за спиной Радонева. И тот, обернувшись, увидел: в клинику вошли двое – высокий крепкий мужчина в строгом черном костюме, и молодая дамочка в огромных черных очках. Ее светлые волосы, забранные в высоко сидящий конский хвост, были перевязаны ярко-алой лентой, из-под джинсового сарафана виднелась футболка с котятами – и это выглядело странновато, по-детски. И, судя по тому, как она держала голову, как цеплялась за руку спутника, незнакомка была слепой. «Это же Майя Серебрянская! – осенило Костю, и он вспомнил разговор с Тороповым. – Значит, наблюдается здесь. Или пришла к кому-то?» Он взглянул на неё с любопытством, но цепкий, холодный взгляд мужчины остановил его, ощупал, будто сканируя. Радоневу это не понравилось, но он всё же отвёл глаза.

И, уже уходя, с удивлением услышал, как мужчина в черном спросил охранника:

– В какой палате Валерия Краузе?

Прижимая к сгибу локтя ватный шарик, мокрый от спирта, Лера послушно массировала место укола. Ранку чуть пощипывало.

– После обеда капельницу поставлю, – сказала медсестра. – Отдыхайте.

Она коснулась Лерина плеча – ободряюще, почти по-дружески. Что-то звякнуло, и шаги медсестры прошили палату. Мягко закрылась дверь. И откуда-то сверху вновь опустилась тишина: плотная и тяжёлая, как прорезиненная ткань.

Казалось, в ней нет ничего живого. Лишь темнота, упругость кровати, и холодное атласное покрывало под обнажёнными руками. Это тёмное безмолвие отрезало её от мира – того, в котором есть не только голоса, но и лица людей, а еще свет и цвет, формы и размеры. Но сейчас изоляция не угнетала. Неожиданная встреча с Костей, тепло и робкая радость, наполнившие душу – всё это не оставляло пространства для горьких мыслей.

«Надо же, как бывает, – думала Лера, – пятнадцать лет не виделись, а он узнал меня, пришёл поддержать. Так приятно! Интересно, каким он стал? Голос у него совсем низкий, мужской уже… И руки большие, уверенные».

Она вздрогнула от стука в дверь, вскинулась обнадёжено: может, это снова он? Вернулся, забыл что-нибудь? Но в палату вошли двое, и мелодичный женский голос вежливо начал:

– Добрый день, а мы к Валерии…

– Май, она здесь одна, – оборвал мужчина. – Здрасьте, Валерия, к вам Майя Серебрянская, скрипачка. А я Олег. Телохранитель. Не помешали?