Журба сказал, что если строительство начнется, то дела колхоза поправятся, народу понадобятся и мясо, и молочные продукты, в селе откроют новые магазины, завезут товары, колхозу помогут машинами, скотом, жизнь станет лучше, интереснее.

Но Пияков стоял на своем. Жили тихо до сих пор, дальше так жить надо. Магазины есть в районном центре, Гаврюхино, а тут сельпо, больше ничего не надо.

Упорство Пиякова стало под конец раздражать Журбу. Он спросил, как пройти к председателю сельсовета. Ему ответили, что председатель сельсовета с утра уехал в район, что вернется вечером. Тогда он попросил перевести Пиякову, что группа тем скорее выполнит задание и уедет из Тубека, чем активнее колхоз поможет ей.

— Пусть председатель выделит хотя бы пять человек рабочих, пару лошадей, телегу. За все будем расплачиваться наличными. День отработал — получай!

Пияков задумался.

— И продукты нам нужны. За наличный расчет. Деньги на стол!

Тыча друг в друга руками, указывая куда-то в окно, то на тайгу, то на степь, русские и шорцы возбужденно доказывали председателю, что надо поддержать товарищей, что найдутся и люди, и лошади, но убедить упрямого человека не могли.

— Продукты отпустим по рыночной цене, — заявил наконец Пияков. — А людей нет. Лошадь одну верховую выделим. За плату. Деньги сразу.

Журба просил передать, что поедет в райком партии и что там он, наверное, найдет поддержку.

Угроза не подействовала.

— Если прикажут в районе, дадим. Против района колхоз не пойдет. Когда поедете?

— Присмотрюсь немного к обстановке и поеду.

На том расстались.

Когда Журба вышел на улицу, его обступили колхозники, начались расспросы, некоторые стали проситься на площадку.

— Пойдут к вам многие. Почему не пойти! — доказывал степенный колхозник, русский, с умным лицом. Это был, как узнал Журба, кузнец Хромых, местный житель, хорошо знавший округу.

— А кузницу свою не покажете? — спросил Журба.

— Почему не показать! Не пороховой погреб!

Прошли в кузницу, находившуюся во дворе колхоза, осмотрели столярную мастерскую.

— Затачивать инструмент сможете?

— Буры?

— А вы знаете?

— Приходилось!

Хромых рассказывал, что одно время работал на Гурьевском заводе, имеет представление о механической обработке металлов, что если бы началось строительство, он охотно пошел бы на площадку, что в колхозе много найдется желающих.

— Ну, а как этот район? В смысле экономическом? — спросил Журба.

— Район богатейший: и уголь под ногами, и руда недалеко. Если не заняты, пойдемте, кое-что покажу.

Они прошли через село в избу кузнеца, и там Журба увидел необычайное зрелище: хозяйка, жена кузнеца, открыв ляду, спустилась с ведерком в подполье и, постучав обушком корявого топора по стенкам, набила полное ведерко блестящих кусков угля.

— Собственная шахта! — усмехнулся Хромых.

Журба оторопел.

— Действительно, собственный забой. И это у всех?

— Нет, не у всех. Пласт идет неровно. Эту вот часть села захватил, а ту, где вы живете, обошел. Но все равно, бабы наши да ребятишки с ведерками ходят, уголек подбирают с поверхности, как кизяк на юге Украины!

— Здорово!

— А километрах в тридцати — там еще в войну с германцем вел разведку какой-то знаменитый профессор: задание ему было от сибирских акционеров; только дело не вышло, и акционеры бросились к другому пласту. Так они шарахались, пока ветерок из Питера в семнадцатом не выдул их отсюда... При Колчаке, правда, снова что-то крутили, сверлили, только недолго. Тут такое богатство, что не сосчитать.

Встреча с кузнецом Хромых вызвала у Журбы новые мысли. Он вернулся в колхоз. Пияков стоял на крыльце. Заметив Журбу, председатель глянул на него, как на незнакомого человека, и продолжал стоять с невозмутимым видом.

«Ладно. Поеду в район. Там прояснится», — решил Журба, идя на площадку: она находилась километрах в семи от селения. Солнце высоко стояло над головой, но на открытом месте, близ реки, не чувствовалось той изнуряющей тело духоты, которая томила в селении. Безграничный пустырь раскинулся на десятки километров между Тагайкой и горами, покрытыми до половины лесом. Изумрудная трава, разукрашенная донником, астрагалом и ромашкой, дышала привольем. Пахло медом. Прозрачный воздух дрожал над раскаленными камнями и потрескавшейся оголенной землей, струился, и, когда через него Журба смотрел вдаль, предметы виделись искаженными, как в кривом зеркале.

Группу Журба нашел на берегу Тагайки. Пашка с рейкой перебегал с места на место, а Абаканов, стоя возле теодолита, учил Женю и Яшку Яковкина брать отсчеты. Голубой платочек туго стягивал Женину голову, девушка вспыхнула при приближении Журбы и потом, как ни старалась, не могла скрыть своего смущения.

— Учимся без отрыва от производства! — заявил Абаканов.

— Получается?

— Кое-что получается.

— Давайте осмотрим площадку, — предложил он Абаканову.

— Дел до вечера!

— Все равно, это нужно. Я не могу ехать в райком, не познакомившись с площадкой.

— Хорошо. Оставляю вас, Женечка, в качестве ассистента. Проработайте все сначала. Ясно? И на практике с каждым в отдельности.

— Вот граница съемки, — сказал Абаканов, остановившись с Журбой возле свежевыструганного колышка, на котором химическим карандашом было выведено: «МЗ, угол №4». — Одна линия перед нами, вторая — вон там, третья у подошвы горы, четвертая — у Тагайки. Это наши обоснования.

— Пойдемте к остальным углам.

— Транспорт номер одиннадцать... — сказал Абаканов и показал на ноги.

— Нам с вами не привыкать!

Пока ходили от колышка к колышку, забитых Абакановым еще в первый его приезд сюда, весной, Журба рассказал о встрече с Пияковым, о настроении колхозников, о кузнеце Хромых.

— Странная позиция, — заметил Абаканов о Пинкове. — В прошлый наш приезд он был полюбезнее.

Они ходили по площадке, и высокая трава красила яркой зеленью сапоги.

Солнце, еще недавно стоявшее над головой, круто повернуло к закату, время прошло незаметно: площадка была так велика, что обход ее утомил даже Абаканова и Журбу. Сели отдохнуть. От реки веяло прохладой, хотелось ни о чем не думать, и они лежали несколько минут, но дум не отогнать было, как не отогнать и тревоги, шедшей по следам.

Искупавшись в холодной Тагайке, обсушились на солнце и пошли в сторону будущего соцгорода. Наступал час мягкого света, в котором много красных лучей, лишенных слепящей яркости. Крутой берег Тагайки обнажал каменные пласты, выступавшие кое-где далеко над водой, образуя своды. Абаканов на ходу отбивал молотком образцы и укладывал в рюкзак, висевший на плече.

— Сколько времени понадобится на изыскания? — спросил Журба.

— Смотря, что будем делать. Сроки зависят еще и от того, сколько нам пришлют сюда техников, буровых мастеров, сколько рабочих удастся нанять на месте.

— Придется, сами видите, произвести съемку площадки, берега Тагайки, вон той низинки, которая меня беспокоит, площадки под соцгород. Надо провести изыскания трассы для железной дороги. Это возьму на себя. Потом поедем к анненским коксующимся углям, к залежам шантесских руд. Сколько это отсюда?

— До угля километров тридцать, до руд — около сотни, немногим более.

— Домашнее дело!

— Домашнее, — согласился Абаканов, — так ведь некого послать на самостоятельную работу.

Журба задумался.

— Давайте посоветуемся, — сказал Журба. — Нас двое коммунистов, мы даже не можем здесь пока что организовать партгруппу... Вот здорово! — Журба как бы открыл это только сейчас.— Но все равно. Давайте проведем партсобрание. И не за столом в кабинете секретаря партийного комитета строительства, а на пустыре, на ногах.

Это предложение понравилось Абаканову.

— Итак: слушали... постановили... Сами докладчики и слушатели... Сами постановляем и выполняем...

Они принялись обсуждать создавшееся положение. Абаканов рассчитывал подготовить Женю и Яшу Яковкина к геодезической съемке, сделать из них в несколько дней геодезистов-практиков; группу геологов скомплектовать из десятника Сухих и Коровкиных.