Поставили первые опыты. Нагрузка даже в самых слабых местах выдерживалась хорошо. Требовалось экстренно заготовить сваи, обсадные трубы, заложить печи для нагрева бетона, подвезти цемент, гравий, заготовить арматуру.

Поскольку все же были опасения, не завалится ли потом коксохим, решили еще раз выписать из Москвы консультанта. Знакомая коксовикам персона прибыла в шубе с огромным воротником.

— Снова кота прислали! Неужели нет человека! — сказал Ярослав Дух.

— Решили ставить сваи? Уже забили для пробы? Любопытно.

Консультант небрежно перелистал материалы и пошел в тепляк.

— М-да!

Вмешался Журба.

— Товарищ профессор, общие замечания нам уже не нужны. А вот ответьте прямо: выдержат ли сваи весной, когда земля обмякнет? Сюда ведь все лето спускали воду по вашей, в сущности, вине. Никто толком не знал, где окончательно будет стоять коксохим. Столько раз меняли и переменяли места по вашему, профессор, настоянию...

Профессор снял синие очки, посмотрел на Журбу невооруженными глазами, протер стекла и снова надел. У него был маленький, слишком маленький для мужчины рот и малиновые, будто накрашенные, губы.

— Я уже неоднократно сообщал свое мнение. Ничего опасного. И незачем нервничать.

После ухода консультанта прораб Сухих, которого, кажется, что-то заинтересовало во всем этом деле, приказал нарезать шестисполовинойметровые сердечники. Крепкие сосновые бревна, присыпанные мерзлым снегом, лежали возле тепляка. Он приказал также поскорее доставить обсадные трубы, поставить печи.

Когда после заготовки замерили сердечники, они оказались на полметра короче.

— Вы — что, вредить вздумали? — рявкнул Старцев на рабочих.

— Да нам так послышалось... Вот и прораб... скажет...

— Врешь! — взвизгнул всегда спокойный прораб Сухих.

Рабочих опросили; они давали сбивчивые показания; бревна были испорчены. Пока заготовляли новые бревна, работу приостановили. Утром начали снова. Мороз стоял такой сильный, что одежда дубела. Свая, которую загоняли в грунт, трещала, как если б она кололась на щепу.

— Э-эх... работушка... Забиваешь, точно гвоздь в рельсу! — сказал старик Ведерников.

После тяжелой, никого не удовлетворявшей работы кое-как забили первую сваю. Теперь предстояло вытащить ее назад, чтобы потом вставить на ее место обсадную трубу. Прошел час — никакого сдвига. Прошло три часа — то же. Прошел весь рабочий день злой, бесплодной работы, когда вместе со сваей, казалось, вытаскивали жилы из тела, но свая прочно сидела в скованной морозом земле. Она вошла, как зазубренный гвоздь, и заглохла крепко.

— Повременить бы до весны... когда болото под цехом отпустит... — ворчал печеклад, старик Ведерников, которому вся эта работа очень не по душе пришлась. — С такой работой дела не будет! — сказал он.

— Я давал пять свай и был оптимистом...— торжествовал Шарль Буше, хотя в присутствии Жени скрывал свое торжество.

Гребенников приказал приостановить работу и подумать о другом способе забивки и выемки сердечников. Его опасения оправдались: способ, предложенный французом, не годился.

Старцев собрал людей в тепляк и предложил высказаться.

— У меня есть проектец! — сказал Ярослав Дух.

— От имени рабочего класса пусть скажет Дух! — поддержал его Ведерников.

— Пусть покажет, какой у него дух!

Дух, не спеша, вышел вперед. Он был в новой кожаной шапке с наушниками и коротком кожушке, застегнутом цветными завязками. На ногах — хорошие пимы.

— Загонять внаглушку — пустое! — сказал он. — Не вбивать надо, а ввинчивать. Сваю окантовать железом по винту. Сначала вгрузить «бабой» или копром, потом передаточным механизмом ввинчивать.

— Вот это здорово!

— Знай наших!

— Завинчивать шестиметровую сваю передаточным механизмом? Нет. Не получится. Технически это неграмотно! — сказал Шарль Буше.

— Постойте, товарищ инженер. Надо детально обсудить предложение рабочего товарища! — сказал парторг Старцев, видя, как Ярослав почернел от обиды.

— Шестиметровая свая — не дюймовый винт! Передаточный механизм — фантазия. Кому непонятно, могу доказать расчетами и чертежом. Коэфициент трения... И я не знаю, чего тут настаивать!

— Тогда позвольте мне! — сказал Ведерников. — Надо сделать отъемный башмак, чуть побольше сваи по диаметру. Тогда свая легко пойдет. Вбил, — башмак пусть остается в грунте, а сваю — вира...

— Правду говорит старик!

— С башмаком дело!

— Как ногу из сапога!

— И я еще имею, товарищи, добавить, — поднялся девятнадцатилетний Микула. — Сваю надо сделать разборную. Окантовал шляпку на полметра и вбил. А потом каждую часть отдельно вира!

— Правильно, Микула! — послышалось из рядов.

— Хоть молодой, а, смотри, гнет туда, по-научному, на тенгенс!..

— Способ забивки с башмаком при разборной свае, если она только не сломится при загрузке ее копром, мне кажется наиболее удачным. И тащить надо не семитонной талью, а двадцатипятитонным домкратом! — сказал Шарль Буше, выслушав предложения.

На следующий день поставили забивку по способу Ведерникова и Микулы. Прораб Сухих велел перед тем разложить костры, разогрели землю. Двадцатипятитонный домкрат вытащил сваю за полчаса!

Тогда в тепляке раздался облегченный вздох... Эта помятая, изуродованная цепями свая, первая легко вытащенная над башмаком свая, была самым дорогим подарком.

Однако Гребенникова и такое решение не удовлетворило. Он пошел посоветоваться с профессором Бунчужным, который только что вернулся из крайкома: его вызывал Черепанов по делам площадки.

— Хорошо, — сказал Федор Федорович. — Надо посмотреть на месте. Заочно ничего не скажу. Не забывайте, что я доменщик, а не коксохимик. Посмотрю глазами инженера и только.

Они пришли на участок.

Зачем мудрить! — с раздражением сказал Бунчужный. — Странно, как могли принять такое решение! Надо провести обычное бурение. И ставить обычную сваю, по общепринятому способу. Такую сваю некоторые строители называют сваей Штрауса, — Бунчужный усмехнулся, — хотя у нас и до Штрауса ее с успехом ставили. Повторяю: надо провести бурение, а бурить у нас есть чем. Есть достаточно и бурильщиков. Арматурщики быстро заготовят арматуру. Для литого бетона есть печи. Работу сможете закончить за месяц-полтора. Этот способ во много раз проще, экономнее и эффективнее предложенного французом.

О предложении профессора Бунчужного сообщили Шарлю Буше. Француз обиделся, что принятое решение, оправдавшее надежды, почему-то пересмотрено. Однако ничего существенного против способа Бунчужного выдвинуть не мог.

«Раскачавшийся» за последнее время прораб Сухих наладил изготовление арматуры и подготовил все, чтобы можно было бесперебойно вести бетонирование. Было видно, как ему приятно, что свой профессор «утер нос» иностранцу.

— Пошло дело! — сказал обращаясь к нему, парторг Старцев.

— Да чего ему не итти!

Впервые на участке коксохима за время строительства закипела жизнь. Прибывали платформы, рабочие скатывали в тепляки бочки с цементом. Сухой цемент дымился, как нюхательный табак. Бетономешалки замешивали и выбрасывали литой цемент. От подогретого бетона в тепляке поднимался к потолку пар. Всех, кого только можно было снять с подсобных работ, прораб Сухих поставил на бурение, на арматуру, на литье жидкого бетона.

— Как думаешь, товарищ Сухих, — говорил Старцев, — не поставить ли нам в тепляке еще несколько печей? Трещины да ссадины на руках, может, и не серьезный случай в медицине, а поскольку это встречаешь у многих, можем лишиться кадров.

Поставили еще три печи, тщательно залатали дыры в стенах.

— Француз давал нам по пять свай в день, а мы уже ставим благодаря способу профессора Бунчужного по двадцать пять! — сказал Ярослав Дух Старцеву. — Одно только непонятно, почему поздно взялись за этот несчастный коксохим. Что он, незаконнорожденный, что ли? Считаю, что в этом деле мы прошляпили!

Прошло тридцать семь дней, и площадка была забетонирована.