Украинцы рассказывали сибирякам и уральцам о днепровских порогах, о Днепрогэсе и шлюзах, о новом социалистическом Запорожье, о заводах Днепропетровщины, Криворожья, Донбасса, созданных в годы пятилетки, а сибиряки и уральцы рассказывали о строительстве Семиреченской железной дороги — Турксибе, о металлургических и машиностроительных заводах Урала, Казахстана, Сибири.

В это время Гребенникову подали телеграмму. Он насторожился. Все умолкли. Гребенников прочел и весь преобразился.

— Товарищи! — обратился он к присутствующим. — Телеграмма от товарища Сталина!

Все поднялись со своих мест, отодвинув с шумом стулья. Гребенников отчетливо прочел приветствие коллективу строительства. Это был ответ на рапорт тайгастроевцев о пуске комбината.

— От товарища Сталина!

— От товарища Сталина! — раздавалось в зале.

— Ура! Ура! — закричали присутствующие. Зал как бы взорвался от рукоплесканий.

Гребенников тщетно подавал знаки утихомириться, он хотел что-то сказать.

— Слава великому Сталину! — крикнул Николай.

— Ура! Ура! Слава!..

Гребенников наконец получил возможность говорить. Он поздравил всех присутствующих с высоким вниманием и сказал, какая ответственность возложена на каждого, насколько еще лучше надо работать на площадке.

И снова возгласы: «Ура!» и здравица великому Сталину.

После ужина, часов в одиннадцать вечера, Надя и Николай вышли на балкон здания заводоуправления.

— Дай папиросу!

Надя не курила, но иногда ей хотелось подымить, и она, как говорил Николай, портила папиросы, хотя знала, что ему это не нравится.

— Опять напала на женщину блажь?

— Хочу. Дай.

Он протянул портсигар. Она вынула папиросу, размяла набивку, как заправский курильщик, и приткнулась к огоньку его дымящейся папиросы. Закурив, прижалась к столбику балкона и выпускала слишком густой дым, глядя на завод, расцвеченный огнями.

Потом сошли на рабочую площадку и, взявшись за руки, бродили по цехам, всюду ощущая жизнь завода, созданного коллективом, к которому принадлежали и они. От реки тянуло прохладой. Надя поежилась.

Он снял с себя куртку и набросил поверх ее шерстяной кофточки.

По путям, сотрясая землю, уходили к разливочной машине ковши с жидким чугуном, над ними дрожало розовое марево.

В заводском ярко освещенном клубе играл духовой оркестр. На площадке лихо танцовала под гармони комсомольца Гуреева и «звездочета» Василия Белкина молодежь, окруженная плотным кольцом «болельщиков». Но круг не вмещал всех желающих танцовать, и пары танцовали за кругом.

Среди танцующих Надя увидела Бориса с Фросей. Он кружил девушку, и видно было, что обоим очень хорошо и что сейчас они ничего другого не хотят — только бы продолжалась музыка и они могли танцовать. Надя, подмигнув Николаю, указала на пару. Он улыбнулся.

— А не пройтись ли нам с тобой?

— Ты неважно танцуешь!

— Для начала один недостаток уже есть!

В это время Николай увидел Яшу Яковкина. Парень стоял возле фонаря и с грустью смотрел на Фросю...

— Ну что, Яша? — обратился к нему Журба. — Помнишь, как ты пришел на площадку и говорил, что ищешь такое место, чтобы был пустырь, а ты взялся б за работу и с тобой товарищи, и на пустыре вырос город и завод?

Яша оторвался от своих дум.

— Так что скажешь?

— Ох, товарищ Журба... Действительно, так... Чего только не сделает человек!.. И ведь знаю, не только это у нас, в Сибири, а и в Средней Азии, и всюду. Смотрю я на огни и вижу в них такое, что и сам понять не могу... И дух замирает... А какая была глушь... тайга... И так тихо было... что слышно, как падают шишки...

— Рад за тебя, Яша! Никуда больше не тянет? Парень ты беспокойный!

— Никуда не тянет, товарищ Журба! Мне тут самое подходящее место.

Невдалеке от танцовальной площадки Николай и Надя увидели коменданта Кармакчи. Алтаец был в своей неизменной плюшевой шапочке, отороченной мехом бурундучка, в брезентовых сапогах, отвернутых вниз, к голенищам, и что-то объяснял своим землякам-коновозчикам.

— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался Журба подойдя. — Что хорошего?

— Эзендер! Здравствуй! — ответили алтайцы.

Один из них тотчас обратился к Журбе и что-то долго говорил, держа за пуговицу и показывая на завод.

— Говорит: прежде мы и думать не могли, чтобы в тайге увидеть такой завод. Есть разные сказки, только про такой завод нет! — пояснил Кармакчи.

Они говорили еще о чем-то, а Кармакчи переводил.

— Говорят, что прежде у нас землю пахали андазыном — сохой, а сейчас железной лошадью — трактором! И об этом в сказках тоже нет.

Надя и Николай проходили ночь, не испытав усталости. Небо было звездным, чистым, все предвещало погоду. Завод дышал полной грудью, четкий рабочий стук машин наполнял собой ночь, и хотелось без конца слушать жизнь этого рожденного усилиями людей исполина, в котором все было красиво и совершенно.