— Говорите ли вы на каком-либо иностранном языке? — спросил майор фон-Чаммер по-русски.

— Нет, — ответил Радузев, хотя говорил по-немецки и по-французски.

— Тогда будем говорить по-русски. Мне все равно.

Он протянул Радузеву коробочку с сигарами и откинулся на спинку кресла. Радузев к сигарам не притронулся, хотя очень хотел курить, а портсигар забыл дома.

— Дело вот в чем. К нам поступило заявление вашего отца о разгроме крестьянами села Троянды сада, принадлежащего вашему отцу. Я, собственно, должен был говорить с ним, но, мне известно, ваш отец стар, и я не счел удобным его беспокоить.

Майор затянулся и выпустил бесцветную струйку дыма. Легкие майора, вероятно, были очень емки, потому что струйка дыма шла и шла, и не кончалась, хотя с каждой секундой редела и обесцвечивалась.

«Странно... Кто это затягивается сигарным дымом?» — подумал Радузев.

— Итак, я решил вызвать вас, господин (он небрежно приподнял голову) поручик. В нашем округе крестьяне стали позволять много лишнего. Я вынужден, выполняя приказы высшего командования, прибегнуть к карательным мерам. Начну с крестьян, виновных в разорении усадьбы вашего отца.

Радузев выпрямился.

— Простите, господин майор, но усадьба вовсе не подвергалась разорению. Это недоразумение!

Майор приподнял узкую и тонкую, как линия туши, бровь.

— Недоразумение? Врываться ночью в чужую усадьбу, производить обыск, ломать ограду, арестовывать офицера, грозить ему самосудом — это вы называете недоразумением?

Майор снова затянулся и так же долго, как первый раз, выпускал бесцветный ароматный дым.

— Но я-то... при чем здесь?

— А это другое дело. От вас требуется только следующее: назвать лиц, виновных во всем том, что я перечислил.

— Я не знаю никого.

— Не знаете? Вы не знаете даже Ивана Беспалько?

«Кто это Иван Беспалько?» — подумал Радузев.

И вдруг припомнил военнопленного.

— Не знаете? — с неприятной ужимкой переспросил майор.

— Я ничего ему дурного не сделал.

— А он?

— Он замахнулся на меня топором.

— Раз! — майор сделал отметку синим карандашом на листке, лежащем на столе. — Может быть, вы также не знаете старика, который был во главе банды, отбиравшей сад?

— Нет.

— Нет? Вы смеете утверждать, что такого вообще не было в саду?

— Я видел в саду благообразного старика, который спас мне жизнь...

— Слава богу! Припомнили! Значит, вам известен этот старик?

— Я не знаю его фамилии и видел впервые в своей жизни. Он, повторяю, спас меня от самосуда.

— Значит, вам грозил самосуд? А вы заявили, что ничего не было! Зачем обманывать? Фамилия вожака банды Панченко. Кондратий.

— Но старик этот — мирный человек, он уполномочен был обществом поговорить с нами. И вообще, несмотря на недоразумение с Беспалько, никакой банды в саду не было. Были крестьяне, наши соседи. Зачем искажать факты?

Радузева передернуло от возмущения. Майор сделал новую отметку на листке.

— Теперь сообщите мне, сколько людей вело вас под конвоем в штаб?

— Я не считал...

— Отлично! Я помогу вам. Вас конвоировал один человек?

— Нет, не один.

— Два!

— Больше.

— Три!

— Не знаю, кажется, больше.

— Четыре?

— Возможно, четыре.

— Но, быть может, пять?

— Быть может. Я вам сказал, что не считал.

— Значит, четыре или пять? Так? Теперь минуточку: если бы вас вели четыре человека, вы видели бы их ясно. Двое впереди, двое сзади. Вы видели их ясно?

— Я в ту минуту вообще не видел ясно никого и ничего...

— А для меня в таком случае совершенно ясно, что было пять!

— Но... Я был очень взволнован! — воскликнул Радузев. — И вообще... Я не знаю, к чему это...

— Минуточку спокойствия!

Майор затянулся и сделал очередную отметку на листке.

— Теперь скажите мне: кто вас опрашивал в штабе после ареста?

Радузеву кровь хлынула в лицо.

— Я не считаю нужным подвергаться вашему допросу! Я не заключенный!

Майор рассмеялся.

— Успокойтесь! Вы должны понять, что находитесь на оккупированной нами территории. Вы находитесь в стране, которая недавно воевала с нами. Вы понимаете, что это значит? Итак, продлим беседу. Кто вас допрашивал?

— Меня опросил какой-то военный, которого я не знаю и которого больше никогда не видел.

— Это, так сказать, предварительная стадия... А последующая?

— Какая последующая?

— Не притворяйтесь! Мы отлично понимаем друг друга... Вам не хочется назвать имя известного нам обоим лица... Не так ли? Давайте без масок!

— Меня никто не допрашивал. Я сам рассказал, что случилось, и недоразумение тотчас разъяснилось.

— Кому вы рассказали?

— Вероятно, начальнику штаба.

— Почему, вероятно?

— Потому что я точно не знаю, какую должность занимало лицо, с которым я беседовал.

— Может быть, вы тогда точно знаете фамилию лица, с которым вы так приятно беседовали?

— Это никакого отношения к делу не имеет!

Майор затрясся от смеха.

— Вы шутник, честное слово, шутник! Но, согласитесь, с приятными людьми не только приятно побеседовать, но о них приятно и другим рассказать! Итак, фамилия этого лица?

— Зачем вам?

— Я вас прошу назвать!

— Я не хочу здесь марать эту фамилию!

— Что вы сказали? Что вы сказали, господин поручик? — Майор налился кровью. — Итак, в последний раз: его фамилия?

Тогда и Радузев налился кровью.

— Я не скажу!

— Что?

Майор встал. Встал и Радузев.

— Повторяю: этот человек меня не допрашивал. Он спас мне жизнь. И оградил всех нас от возможных эксцессов. И фамилию его я вам никогда не назову!

Майор прервал вопросы. Он прошелся по кабинету, постучал сухим пальцем по стеклу и вдруг остановился перед Радузевым.

— Садитесь. Не скажете ли вы, по крайней мере, где теперь находится ваш благодетель?

— Я этого не знаю.

— Не скажете ли вы в таком случае, где находятся его родители?

— Это известно каждому в Грушках.

— А вам?

— И мне.

— Итак?

— Не спрашивайте меня! Я все равно ничего вам не скажу. И позвольте на этом откланяться.

— Это преждевременно. Известно ли вам, что отец его — кузнец.

— Я уже сказал вам, что на эту тему беседовать не намерен.

— Скажите мне тогда: не думаете ли вы, что местопребывание вашего благодетеля хорошо известно его родителям?

— Думаю, что местопребывание его не известно родителям.

— А если бы мы вас попросили узнать или выяснить этот вопрос?

— Я этого не сделал бы никогда.

— Постараемся обойтись без вас. Не скажете ли тогда, кто из местных жителей оказывал вооруженное сопротивление нашим войскам при вступлении в город?

— Откуда мне знать?

— Как может не знать этого офицер русской армии?

— Я не считаю себя офицером. И менее всего интересуюсь вашей войной!

— Вот как! Кем же вы себя считаете?

— Я прежде всего — русский человек. По образованию — инженер.

— Где вы учились?

— В Петербургском технологическом институте.

— Значит, вы инженер?

— Я вам сказал.

— Странно, почему вы носите погоны пехотного поручика? Вы что, решили скрыть от нас свое подлинное воинское звание? И род войска, в котором служили? С какой целью вы это сделали?

— Я ничего не скрываю...

— Согласитесь, это... это... все-таки подозрительно... Что вы скажете?

— Я уже сказал все. И на этом позвольте проститься! — Радузев встал и кивнул головой.

— Сядьте. Беседа далеко не окончена. Она только завязалась...

Радузев сел.

— Быть инженером, служить в специальных войсках и выдавать себя за пехотинца?

Майор сделал отметку красным карандашом на другом листке.

— Сколько лет вы сражались против нашей армии?

— Со дня переброски на фронт.

— То-есть?

— С марта пятнадцатого года.

— Когда вас взяли в плен?

Радузев опешил.

— Откуда вы взяли, что я был в плену?