Майор удивился.

— Не хотите ли вы сказать, что не были в плену?

— Я не был в плену.

Майор привстал с кресла.

— Повторите, что вы сказали?

— Повторяю: я не был в плену. Если вам об этом что-либо известно, так это недоразумение... Я возвращался с фронта в одежде военнопленного, чтобы в дороге избегнуть всяких эксцессов... В те горячие месяцы с офицерами расправлялись круто. Мне удалось достать документы умершего от сыпняка одного военнопленного. Звали покойного Сивошапкой... Дома я сохранил эту версию...

Впервые, за все время допроса, смутился майор.

— Постойте, одну минуточку.

Майор подошел к небольшому железному сундуку и отпер замок. Офицер долго рылся в сундуке и наконец вынул папку. Стоя спиной к Радузеву, майор пересматривал наколотые на застежку листки бумаги. Потом, весь багровый, он подошел к Радузеву.

— Лгать?

Кажется, ему стоило больших трудов, чтобы не ударить Радузева по лицу.

— Лгать?

Радузев отшатнулся: неприятный запах от дыхания майора обдал его.

— Лгать офицеру германской армии? Так нагло лгать?

Майор выпил полстакана воды. Немного остыв, он положил на место коричневую папку, сделал пометку красным карандашом, потом аккуратно отщелкнул гильотинкой кончик сигары и со вкусом затянулся, глядя остановившимися глазами на Радузева.

«Когда, наконец, это кончится?..» — подумал Радузев. Ему до того хотелось курить, что от чужого дыма кружилась голова.

— Итак, в декабре шестнадцатого года мы захватили вас в плен. Вы видели когда-нибудь коменданта лагеря?

— Не помню.

— А вы узнали бы его, если б встретили?

— Не знаю.

— Взгляните внимательней на меня. Глядите внимательно, вот так: в ан-фас и в профиль. Ну?

Радузев побледнел.

— Узнали?

— Вы — майор фон-Чаммер?

— Он самый...

Несколько минут оба молчали. Радузев потянулся за сигарами и снова не взял их.

— Теперь нам легче будет продолжать беседу. Вы бежали из плена и за это ответите. Но уйдем от лирических отступлений, они нам пока не нужны. Вернемся к теме. Итак, скажите мне со всею откровенностью, на которую я смею рассчитывать: кто здесь оказывал сопротивление нашим войскам?

— Я не выходил из усадьбы. Я ничего не знаю.

— Кто же тогда знает?

— Понятия не имею.

— Может быть, вы хоть скажете, кто поджег имение графа Рокотова?

— Я не поджигал! Откуда мне знать?

— Может быть, вы, как старый мой знакомый, скажете, кто обезоружил наш карательный отряд возле села Дубки?

Радузев удивленно посмотрел в глаза майору.

— Наконец, может быть, вы скажете, кто тревожит весь округ? Кто пускает наши поезда под откосы? Кто объединяет все партизанские отряды большевиков?

— Нет! Нет! Я ничего не знаю! Довольно мучить меня!

Радузев застонал. Майор подошел и тряхнул его за руку.

— Бросьте! Стыдно! Итак, если вы ничего не знаете, я могу поделиться с вами. Это все делает ваш друг детства и благодетель — Лазарь Бляхер!

Наступило продолжительное молчание.

— Вы с ним поддерживаете связь, господин инженер?

Радузев встал.

— Вы все торопитесь! А между тем я не окончил беседы. Так невежливо и против устава! Я ведь старше вас по чину!

Радузев сел. Он был подавлен и лишен даже той злости, которая вначале поддерживала его.

— Теперь извольте подписать вот это.

— Что это?

— Подписка о невыезде. Ясно? Вы бежали из плена. Я вынужден сообщить об этом командованию.

Радузев подписал.

— А теперь подпишите акт.

— Какой акт?

— Вот этот. — Майор резким движением подсунул бумажку. — Вот этот! Этот! — и ткнул сухим пальцем в листок, исписанный синим карандашом.

— Я вам сказал, что знаю только русский язык.

— Отлично. Я переведу.

Майор перевел.

— Но зачем мне подписывать? Здесь фиксация фактов в явно тенденциозном освещении.

— Вы подписываете акт, в котором обязаны подтвердить сообщенные мне вами факты.

— Я ничего не сообщал. Вы выпытывали! Беззастенчиво и неделикатно.

— Для акта, как юридического документа, форма сообщения фактов не имеет значения.

Майор протянул ручку.

Радузев отрицательно покачал головой.

— Вы отказываетесь оформить документ, в котором нет ни слова вымысла?

— Вы можете меня арестовать, можете, если у вас есть на то право и основание, меня расстрелять, но подлости от меня не добьетесь!

Майор сжал свои пальцы, они сухо треснули.

— Не понимаю одного: почему вы, офицер русской армии и дворянин, так близко приняли к сердцу интересы большевика Лазаря Бляхера, организатора красных банд, от которых вас спасла только случайность?

Радузев задумался.

— Скажите, господин майор, был ли у вас когда-либо друг детства?

— Это не имеет никакого отношения к делу.

— Имеет! Имеет, господин майор! Могли бы вы подписать что-либо против человека, которого любите с детства и в честность которого верите?

Майор вспыхнул.

— Не связаны ли вы, поручик, с этим большевиком? Не вы ли его агент?

— Считайте, что вам угодно.

— Хорошо. Мы этим делом займемся!

Майор вызвал дежурного и велел ему проводить поручика.

— Вы еще вспомните нашу встречу! — злобно бросил майор, переламывая цветной карандаш.

Вернувшись домой, Радузев слег в постель и не вставал. При каждом неурочном стуке в дверь, при каждом подозрительном шаге близ дома он говорил себе: «Пора...» И вынимал из карманчика для часов ампулу с синильной кислотой.

— На вас лица нет, Сергей Владимирович! — сказала ему однажды Люба, с нежностью поправив одеяло, которым он был накрыт. — Я сбегаю за доктором.

— Не надо. Если хотите, чтобы я поправился, посидите со мной.

Она покорно садилась у окна, а он, подложив под щеку обе руки, смотрел на нее, ничего не говоря и ни о чем не расспрашивая.

А через неделю немцы согнали мужчин, женщин и подростков села Троянды на луг — к тому месту, где стоял некогда забор и где теперь оставались в земле ямки от вывернутых столбиков. В усадьбу явился солдат-переводчик и передал приказ коменданта прибыть всем без исключения обитателям усадьбы на луг.

Радузев шел, отгоняя от себя беспокойные мысли. Взволнованный и только теперь понявший, что он натворил, тащился старик Радузев. Люба бежала впереди; ее розовые ноги то и дело мелькали среди деревьев. Ни на кого не глядя, плелся Игнатий. Маруся, некогда красивая девушка, мать Любы, вела за руку мальчишку. Радузев глянул на Марусю и вдруг подумал, что, весьма возможно, Люба была его сестрой, а восьмилетний мальчишка — братом, которого он даже не знал по имени...

О том, что комендатура готовит расправу с населением Троянд, вскоре узнали в Грушках; из пригорода немцы погнали всех на луг. Глазам прибывших представилась такая картина: группу крестьян обнимало кольцо немецких солдат, вооруженных ружьями и пулеметами; перед крестьянами лежали отобранные у них во время повального обыска ружья, обрезы, кавалерийские сабли, пики; были даже три пулемета «максима». В стороне стояло население Троянд, также под конвоем — чтоб никто не убежал. На возвышенном месте стоял комендант майор фон-Чаммер с офицерами. Над лугом нависла тишина.

Увидев идущих из усадьбы, комендант приказал им занять места близ группы своих офицеров. Среди свиты, окружавшей майора, Радузев заметил и тех двух офицеров, которые собирались бежать к Краснову на Дон.

Когда комендант решил, что все в сборе, он подал знак переводчику прочесть приказ:

И тут раздался первый вздох...

И тут раздался второй вздох...