— А дать надо! Помогите им выровнять ритм работы. Научите, — спокойно отвечает Гребенников.

— Я это и делаю, но у них нет системы в работе. А на молодых инженеров я положиться, к сожалению, не могу.

Гребенников посмотрел на Роликова. Лицо инженера было измазано кирпичной пылью, синяя спецовка разорвана. Начальник строительства чему-то улыбнулся.

— Срывают вам работу молодые инженеры? — иронически протянул Гребенников.

Роликов промолчал.

«Издевается, что ли? — думал он. — Вам кажется, что Роликову завод — чужая косточка... Ну и думайте, что вам угодно...»

Они идут дальше вдоль дорожки, по которой катали подвозят к кауперам и домнам огнеупор. С одной тележки падает на землю кирпич. Каталь не обращает внимания. Роликов поднимает кирпичину и кладет бережно в штабель. Он замечает, что на дорожке валяется еще несколько кирпичей.

«Разбросали, ходят, топчут и хоть бы кому в голову пришло подобрать, — думает Роликов нахмурившись. — Нехватает только, чтобы Гребенников все это безобразие заметил...»

Роликову неловко за беспорядок в своем цехе, и он хочет, чтобы Гребенников скорее шел в другой цех. Но Гребенников останавливается и тоже смотрит на штабели, на дорожку.

— Знаете что, товарищ Роликов, мне кажется, вы выбрали неудачное место под штабели. По десять раз приходится все перебрасывать с места на место. Лишняя затрата рабочей силы. И порча кирпича.

«А ведь толковое замечание», — думает Роликов.

— Это неизбежно, товарищ Гребенников, — говорит он, а про себя решает: «Действительно, неудачно выбрали. Обязательно переменю. Вон там будем складывать. И никаких «перевалочных баз».

— Беспорядок в цехе — вовсе не неизбежное зло! — сухо замечает начальник строительства.

Подошла Надя.

— Товарищ Гребенников, у нас нехватает пяти дней. Обидно, если сорвемся. Помогите нам!

Он по-отечески посмотрел на взволнованное лицо Нади. Задумался.

— Вот что, товарищи, наладьте-ка вы субботник.

Некоторое время все молчали.

— Субботник? Пожалуй, ничего не даст. Кто придет? И так работают, если говорить прямо, на пределе, — сказал Роликов.

— Как мы сами не догадались! И все придут. Нагоним целый день! — Надя глянула на Роликова и холодно бросила: — Плохо, когда люди ни во что не верят!..

— На субботник пойдут, я за комсомольцев ручаюсь. Надо только по душам потолковать с ребятами, — сказала Женя.

— Вот и поработайте с народом! — закончил беседу Гребенников.

Наступил обеденный перерыв. Женя и Надежда пошли к бригаде.

Надежда не любила Роликова, она пристально наблюдала за ним, за его работой, но не могла обнаружить в действиях начальника что-нибудь враждебное.

— Знаешь, Женя, не лежит у меня душа к Роликову. Специалист он, конечно, хороший, а какой-то скептик — вечно обольет холодной водой и брюзга. Вот не враг, а портит! Правда?

Женя не успела ответить, они подошли к бригаде. Ребята сидели возле каупера и курили. Сережка Шутихин рассказывал, как за ним смотрели в больнице.

— Ох, ребятки, и какая там сестрица!.. Я как глянул, так и сомлел... Говорю доктору: когда повязку снимете? Хочу, чтоб видели меня, какой есть! И чтоб волосы мои видели...

— Что ты со своими волосами носишься?

— Пустобрех! — сказал Василий Белкин. — Кто на тебя посмотрит?

— Не мешай! Что ж сестрица?

— Сестрица? Такая, говорю вам, что и не знаешь, как подойти... Только разгонишься, а в горле дух забьется, и стоишь, как пень. Сестрица взглянет, как королева, и — пошла...

— И до чего ж есть красивые девушки! — воскликнул Гуреев.

Лицо его стало мечтательным, и от этого еще более увеличилось сходство с девичьим.

— Это правильно! Поездил я за свою жизнь по свету немало, — сказал Яша Яковкин. — И заметил я, товарищи, что всюду много есть красивых девушек — и в городах и в селах. Иной раз остановишься на самой захудалой станции или даже разъезде. Смотришь: идет раскрасавица, просто — краля... глаз не отведешь... Красивый у нас народ и все!

Яша Яковкин уверенно поглядел вокруг и пощипал свои усы.

Когда Надежда и Женя приблизились, ребята умолкли.

— О чем беседа? — спросила Надежда.

Промолчали.

— Ты, видно, Яковкин, рассказывал про разные разности, да? — спросила Женя Столярова.

— И я, и другие...

— Ну, ладно, товарищи. Есть к вам дело. Сами видите, пять дней осталось до срока. Неужели не закончим профессорского каупера? Неужели не выполним обязательства?

— Конечно, обидно. Сколько разговоров, а к сроку каупера нет, — сказал Ванюшков. — Думаю, каждый готов все сделать, чтоб слово комсомольское сдержать. И профессору приятно будет! Так, товарищи? И то, что мы сделаем, не только для нас почет, а и для строительства.

— Мы и так хорошо работаем. Как можно лучше? — спросил Шутихин. — Можно подумать, что мы хоть и работали хорошо, да про запас что-то оставляли. Это неправильно.

— Что ты хочешь сказать? — спросила Надежда.

— Я сказал... Мы про запас ничего не оставляли. Каждый отдавал, что имел. А если надо быстрей, то тут вы должны что-то придумать инженерное. Может, третий подъемник поставить или другое что...

— Первое августа — это не праздник, это не седьмое ноября! — заметил Белкин, опасаясь, что первенства ему не удержать, если ребята поднажмут.

— Стыдно так говорить! — с возмущением сказала Столярова. — Слово комсомольское дали к первому августа кончить. Значит, надо кончить. Праздник или не праздник, слово комсомольца — закон!

— Верно, товарищ Столярова. Я тоже так думаю — дал слово, держись! А сорвешься — гордость потеряешь, комсомольскую гордость! — поддержал Женю Ванюшков.

— Товарищи! Ставить третий подъемник нельзя. Будем думать, что бы такое техническое ввести, чтоб облегчить и ускорить работу. Никто не считает, что вы работали и про себя что-то там оставляли. Но вы сами знаете, что дает в работе навык, сноровка. В первые дни вы и нормы не выполняли, а потом с каждым днем пошли выше и выше. Вот про это речь идет. Сноровка, опыт помогут еще увеличить выработку, — заявила Надя.

— Что говорить!

— Сейчас хотим посоветоваться с вами насчет субботника, — сказала Женя. — Как вы смотрите?

Бригада задумалась.

— Можно и субботник, — ответил за всех Яша Яковкин. — Здесь люди новые. А вот когда мы пришли на площадку и ничего тут не было, все работали, не считаясь с днями, и в праздник, и в будни. Раз дали слово, сдержим. На субботник пойдем!

— Дружно возьмемся, и субботник поможет! — поддержали Яковкина товарищи.

— Так как же решим? — спросила Надежда. — Мы вам, товарищи, навязывать субботника не станем. Если не хотите, обойдемся и без субботника.

— К чему разговоры! — возмутился Яша. — Да где это видано, чтоб комсомольцы отставали? Если поможет делу, так и два, и три субботника устроим! И об этом говорить нечего. И ты, Шутихин, признай перед всеми, что сказал неправильно! И ты, Белкин, тоже. После работы сегодня останемся!

— Останемся! Иначе быть не может!

После гудка рабочие комбината вышли из-за лесов, кирпича, камня, точно муравьи из потревоженного муравейника. Узкие перекрещивающиеся тропы заняли цепочки людей. Все движутся к проходной.

— Полчаса отдыха и за работу! — объявил бригаде Ванюшков. — Кури!

— Вон батя! — сказал Пашка Коровкин, увидев отца, возвращавшегося с работы.

Тот поманил его к себе. Пашка подошел. Они сели на бревне, в стороне от людей.

Отец густо оброс черными волосами. Он смазывал их на ночь маслом, и они, набрав за день пыли, превращались в лохматый куст. Глаза его горели, как уголь на ветру.

За свое сходство наружностью с Распутиным Коровкина звали на площадке Гришкой, хотя настоящее имя его было Никодим.

— Стараетесь? — насмешливо кинул он, показав на бригаду, в которой работал Пашка.

Сын молчал.

— Старайтесь! Старайтесь... Может, ваша власть чем и отблагодарит... Лапотошки худые выдадут...