— Вы имеете в виду работы института над обогащением титано-магнетитов?

— Эти и некоторые другие работы.

— Но пока это окончательно решится, вы должны крепко помочь нам. Как работают молодые инженеры, которых мы направили вам из Днепропетровска?

— С подъемом, товарищ Орджоникидзе.

— Как подготовлены? Говорите прямо.

— Молодежь жалуется на свои институты. Я согласен: институты у нас еще не поднялись до уровня требований социалистического строительства. Выполнение сталинской пятилетки требует решительной перестройки работы вузов. Но эта группа — сильная. Большинство из молодых инженеров работало до поступления в вуз на заводах. Это очень важно. Производственная практика на заводе — одно, а работа в качестве рядового рабочего, техника — другое.

— Мы поговорим с вами, Федор Федорович, на эту тему обстоятельно. Мне хочется внести свежую струю в дело подготовки инженеров. Ведь роль советского инженера неизмеримо выше, ответственнее, шире, глубже, нежели роль инженеров в капиталистических странах. Мне думается, что мы в самое ближайшее время откажемся вовсе от иностранных инженеров. Они не знают наших условий и даже при добросовестности (если абстрагироваться от всего прочего) не могут дать нам того, что мы хотим и что нам нужно. В нашем великом деле нам нужны свои собственные инженеры самой высокой квалификации. Но мы с вами об этом поговорим позже. А вечерком встретимся на совещании, которое хочется провести.

Серго обошел площадку, задержался на аллее, где были выставлены портреты лучших ударников, познакомился с транспарантами наглядной агитации по пятилетнему плану: эту работу, по заданию Журбы, выполнил инженер Волощук.

Потом поднялся по лестнице на второй этаж большого здания заводоуправления. Он открыл толчком руки мягкую, обитую черной лоснящейся клеенкой дверь с табличкой «Начальник строительства» и вошел в приемную.

— Гребенников у себя? — спросил секретаря.

— У себя, товарищ нарком.

Серго прошел в кабинет и, оглянувшись у порога, направился к вешалке. Снял шубу, шапку, размотал шерстяной шарф.

— Ай да морозец! —повторил фразу комсомольца-верхолаза и потер руки. Щеки Серго от слишком теплого воздуха комнаты блестели розовым, воспаленным цветом. От всей фигуры его пахло морозным воздухом.

В кабинете, кроме Гребенникова, были Черепанов и Журба.

Серго прошел к столу, сел в боковое кресло. Отделив от усов тающие сосульки и вытерев росистые капельки воды с густых бровей, он сказал простуженным голосом:

— Мне кажется, товарищи, что по основным цехам вы выдержите правительственные сроки. Вы ждете похвал? Обождем немножко. Будет вернее!

Он улыбнулся. Улыбался Серго широкой улыбкой человека, у которого на душе все чисто и светло и который не переносит обмана.

— Пустить такой комбинат — это значит совершить переворот в нашей экономике. А чтоб сделать переворот, надо, как известно, основательно подготовиться. Я вам скажу, что, на мой взгляд, кажется у вас уязвимым и над чем следует крепко поработать.

Серго вскинул голову к круглым часам, разделенным на двадцать четыре деления, и, переведя счет времени на обычный, двенадцатичасовой, сказал:

— Первое: это кадры для цехов, которые вскоре будут пущены. Не знаю, чем объяснить ваше упорство в этом вопросе. Сколько раз я напоминал вам, что надо заняться подготовкой эксплоатационников. А вы зарылись головой в стройку и ничего более не видите. На дядюшку не рассчитывайте! Как создали вы строителей из вчерашних колхозников, красноармейцев, чернорабочих, так создать должны сами горновых, газовщиков, также и на мартене, и на коксохиме, и на прокатке. Конечно, мы вам кое-кого пришлем с Украины, Урала, но основная масса людей должна быть подготовлена здесь. Если вы сейчас же за это дело не возьметесь, будет плохо: цехи поставите, а работать в них некому будет. Это я считаю главным. Теперь второе.

Серго посмотрел в окно. Звучно и приятно загудел гудок на обед. Рабочие шли в столовые. «Да, столовые здесь хороши. Нужно будет порекомендовать другим приехать сюда поучиться. И наглядной агитации. Интересную форму придумали для более глубокого представления о шести условиях товарища Сталина и о пятилетнем плане».

— Теперь второе. Вы с головой окунулись в строительство объектов первой очереди, а кто будет думать за вас о второй очереди? Передышки не дадим! Не рассчитывайте, товарищи! Не время отдыхать! Я внимательно познакомился с проектными материалами в Москве и здесь. Этот участок вы сильно запустили. В-третьих: говорю с вами не как наркомтяжпром, а как бывший нарком РКИ. Заглядываете ли вы, товарищ директор, в свою бухгалтерию, в свой плановый отдел? Думаете, государство у нас богатое, всякая там экономия нам не к лицу! Ошибаетесь, дорогие товарищи! Режим экономии это не хозяйственный лозунг, а политический лозунг. Политический! Рационализация производства, сокращение непроизводительных расходов — важнейший рычаг в экономике нашей страны. И если в первое время, когда нужно было поднять народ на величайшее строительство, мы смотрели на эту сторону дела сквозь пальцы, то теперь подобной роскоши позволить себе не можем. Государственный бюджет — температура государственного организма! А уж что касается температуры, то вы, товарищи, можете на меня смело положиться, как на бывшего фельдшера!

Серго улыбнулся. Ему улыбнулись и Гребенников, и Черепанов, и Журба.

— Накопления должна давать нам не только легкая промышленность, но и тяжелая. Если вам кажется, что там, в Москве, сидят беспокойные люди, которые, как говорит товарищ Сталин, сами по ночам не спят и другим спать не дают, то глубоко заблуждаетесь! В Москве сидят люди, которые видят не только площадку Тайгастроя, хотя она и находится за четыре тысячи километров, но видят и другие площадки. И, поверьте, если на этот вопрос обращает внимание Центральный Комитет нашей партии, значит, он имеет на то достаточно оснований!

Серго несколько минут смотрел в пол, наклонив голову, сосредоточенный и суровый.

— Последнее, что хотел вам сказать, это следующее: пятилетка по ряду отраслей промышленности выполнена в четыре года и даже перевыполнена. Уже теперь мы имеем многое, чего не имели. Если бы мы этого не достигли, то, будьте уверены, империалисты навязали бы нам войну! Теперь они вынуждены призадуматься. С войной они явно опоздали! Они вынуждены эту штуку отложить на неопределенное время. Но если они опоздали со вторжением к нам своими армиями, то едва ли отказались и откажутся от попыток взорвать нас изнутри. Скорее наоборот: тут-то они и попытаются дать нам бой! И мы должны подготовиться. Наши внутренние и внешние враги нашли общий язык. Замыслы их нам ясны. Благодушие, беспечность, наша всегдашняя занятость производством — самые благоприятные условия для работы врага в наших аппаратах, на наших заводах, всюду, где можно побольнее навредить и где можно выпустить свои когти. Диверсия на вашем заводе, конечно, сигнал не только для тайгастроевцев, но и для других. Но на других площадках заботиться будут другие, а здесь вы должны позаботиться о благополучии строительства и людей.

Орджоникидзе задумался.

— Кстати, расскажите мне сами все, что вам известно о диверсии.

Гребенников, Журба, Черепанов рассказали. Орджоникидзе выслушал каждого, глядя ему в глаза своими большими горячими глазами. Потом он сказал:

— Надо решительно повысить интерес свой и своих товарищей к большим политическим вопросам, к вопросам международной политики. Если вам это удастся, то повысится и бдительность, каждый зорче станет охранять социалистическую собственность. Без этого мы можем очутиться в тяжелом положении. Мы создали величайшее государство, и нам надо отстоять его от всех и всяческих врагов, чтобы оправдать доверие народа и завершить построение коммунистического общества. Вот, собственно, что я хотел сказать вам. Работы много. Работа серьезная, но, я уверен, вы с ней справитесь. Крепко помочь вам должен крайком — товарищ Черепанов!