Взглянув в окно, я увидела деревья, которые медленно откидывали свою желтеющую листву на зиму. По улицам весело бегали дети, среди которых были и подростки немного младше меня. Это выглядело забавно. Подростки гонялись за детьми помладше их и кричали, что догонят их любой ценой, но малыши не сдавались и убегали, куда глаза глядят. Они веселились. Кажется, в своём возрасте мне стоило тоже немного отвлекаться от проблем таким способом, но я сидела в депрессии и не обращала внимания на всё веселье, что крутилось вокруг меня.

Почему-то я больше не могла вспомнить что-то, что связанно с дедушкой. Как бы я ни старалась, ничего не происходило.

Закрывая глаза, я видела не те тёплые деньки, что я провела в Фейте или в Лас-Вегасе с дедушкой, я видела ту ночь, что заставила меня впасть в депрессию. Та ночь 3 сентября, когда я узнала, что выходить из дома, не опасаясь мира, я не смогу, потому что меня могла ждать любая опасность. Я видела Гидеона, который был напряжён и явно желал помочь мне утолить мой страх, не применяя свой дар. Его глаза были полны боли от того, что я узнала всё, что не должна была знать, по его мнению. Он думал, что защищает меня, но он скрывал правду, скрывал то, что я должна была узнать в первую очередь, ведь это касалось моей… жизни.

Все мечты, что я строила на будущее, просто растворились. Мой мир поменялся за каких-то несколько дней. Я перестала верить в реальность, я начала верить в сказки, которые были для меня когда-то фантастикой. А моя жизнь, которая вот-вот могла закончиться, превратилась в хаос. Меня окружали магические существа, такие как ведьма, вампиры, не хватало только оборотней.

В моей жизни остались только два нормальных человека, которых я не хотела втягивать во всё это. Девочки Льёнсон. Они значили для меня многое, ведь с ними я чувствовала себя человеком в нормальном мире, где преобладала реальность, а не сказки. Но как только они уходили, я терялась на грани миров, не понимая, что здесь реально, а что — нереально.

Поняв, что я больше никогда не смогу стать той маленькой девочкой из Фейта, я уткнулась лицом в подушку и заплакала. В моей голове больше не было никаких мыслей, я больше ничего не видела. В сердце наступило затишье, я ничего не чувствовала.

Во мне больше не было радости, счастья, любви и даже горя, боли и страдания. Была лишь одна пустота.

Внезапно я почувствовала, как на мою спину легла горячая рука, которая стала приближаться к моей голове. Это явно была не Лиззи. Это была мужская рука, которая гладила меня в один из дней, когда я поругалась с мамой. Конечно же, я лежала в своей комнате, пуская свежий осенний воздух через открытое окно. Гидеон. Я будто чувствовала, как его глаза вновь были полны боли, я знала, что его любовь ко мне не позволит оставить меня одну хотя бы на неделю. Он переживал за меня.

— Черри, поговори со мной, — сказал приятный, но дрожащий голос. Теперь мои догадки подтвердились — он переживал за меня, переживал за моё состояние.

Я повернулась к нему, утирая слёзы с моих наверняка красных щёк. Его выражение лица выдавало его беспокойство. Но я всё ещё злилась на то, что он умолчал правду, которую я имела право знать. Я не хотела разговаривать с ним, но, если бы я не поговорила с ним, он не ушёл и не оставил бы меня одну наедине со своей депрессией. Я не стала молчать и заговорила с той злостью в голосе, что была у меня на душе:

— Неужели так сложно оставить меня одну и дать время на…? В прочем, не важно, на что.

— Время на то, чтобы простить меня?

— Я же сказала — неважно!

— Значит, я прав. Пойми меня, я хотел тебя обезопасить… — начал он, но я быстро перебила парня, как обычно.

— Обезопасить? От правды? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Разве у меня нет права знать правду? Разве то, что ты скрыл от меня, не касается моей жизни? Я дала понять тебе, что я хочу побыть одна. Одна, не вдвоём, Гидеон.

— Тебя защитить хотят, а ты так упрямо себя ведёшь, изображая мученицу. Я боюсь за твою жизнь больше, чем ты сама, потому что я тебя люблю, а ты так просто отталкиваешь меня. Никогда не думал, что ты на такое способна. Оказывается, вокруг тебя весь крутится, а ты для этого почти ничего не делаешь и не замечаешь этого. Что же, хотела побыть одна, будь, я не стану больше появляться. Если хочешь, то не появлюсь совсем.

— Что? Что ты только что сказал? — спросила я подавленным голосом. Всё, что он говорил, ранило меня, словно ножом с спину.

— То и сказал. Когда успокоишься, ты знаешь, где меня и как меня найти.

— Стой, — сказала я в пустоту, в которой он растворился. Он оставил меня одну. По моей просьбе. Я не знала, что делать, слова сами полились из меня: — Какая же я и дура. Зачем я это сказала? Боже, лучше бы я просто молчала и пыталась успокоиться в его присутствии, а не говорила всякую чушь. Гидеон, вернись, пожалуйста.

Но мои слова никто не слышал. Я уткнулась в подушку и продолжила мочить её своими солёными слезами. Наша встреча была такой короткой, словно её и не было, но за это время мы успели ранить друг друга такими пустыми словами, которые были сказаны со злости и не несли за собой правду. Почему я чувствовала себя такой виноватой? Понимая, что я натворила, я решилась ещё раз громко крикнуть его имя в окно, когда на улице исчезли дети, которые несколько минут назад бегали с той радостью и счастьем, и отошла к своей кровати.

В этот раз Гидеон услышал мои крики, я почувствовала то дуновение ветерка, что появлялось от быстрого вампирского бега. В этот раз он стоял передо мной, отвернув свой злой, но полный боли взгляд в окно. Я смотрела на парня и понимала, что вся проблема во мне, я устроила это всё, я обвинила его. Я не должна была так поступать, ведь это неправильно. Взглянув в очередной раз на него, я уткнулась своим мокрым от слёз лицом в его живот, что находился на уровне моего лица. Слёзы хлынули из меня рекой, на его серой футболке, которую я так любила, появились тёмно-серые пятна от моих слёз. Когда я заплакала в его футболку, он положил свою руку на мой подбородок, отдёрнул от своей футболки, наклонился и обнял. Его объятия согревали.

— Прости, Чер, — сказал Гидеон мягким голосом, который был для меня таким родным и любимым. В его голосе чувствовалась искренность и любовь. Он отстранился от меня, посмотрел в мои глаза, наполненные слезами, провёл тыльной стороной руки по моей щеке и прильнул своими холодными, как лёд, губами к моим. Он целовал меня так нежно, что с каждой новой секундой нашего поцелуя я стала забывать всё плохое, что произошло за это время, всё плохое, что парень мне наговорил сейчас, всё плохое, что могло со мной случиться в ближайшее время из-за дурацкого пророчества.

Гидеон вновь отстранился от меня, обнял так крепко, что я почувствовала биение его сердца. Я коснулась его рук, что лежали на моей талии, оплела своими руками его шею и положила голову на его плечо. В его теле всё ещё чувствовалось напряжение, но оно уже не было таким сильно выраженным, как это было при первом появлении блондина.

Почему-то мне вспомнился день, когда я сильно поссорилась с дедушкой из-за такой мелочи, как игра. Я была маленькой, мне было всего пять лет, тогда мы жили в Джэксонвилле, но скоро должен был состояться переезд в Нью-Йорк. Да, мы тогда любили ездить по Штатам, приобретая себе жильё в разных концах материка, до сих пор считаю, что у меня было очень яркое детство, я в свои восемнадцать повидала уже не один Штат. Дедушка тогда приехал к нам помочь упаковать вещи в коробки. Я же была ещё ребёнком, а в детстве я желала быть всегда под присмотром кого-либо, чтобы со мной всегда играли и не оставляли одну. Проще говоря, я не любила одиночество. Тогда я попросила дедушку, который собирал коробку с моими вещами и играми, чтобы он не упаковывал её, ведь мне пригодятся все эти игры. Кажется, я его тогда попросила ещё и поиграть со мной в одну из них, но это была мелочь, которая не особо запомнилась. Он пытался мне объяснить, что игры все через несколько дней можно будет распаковать и поиграть, но уже в новом доме, а сейчас необходимо было собрать все вещи, ничего не оставить тут, потому что мы переезжали на новое место, где должно было быть лучше, чем здесь. Я ничего не хотела слушать, а только выхватила у него игры, которые он держал в руках, открыла дверь из своей комнаты и побежала в гостиную, где уже всё было обставлено коробками. Я села на пол у камина, который был в том доме, разложила игру и стала играть. Тут пришёл дедушка и стал ругаться, что я непослушная. Это был первый и последний раз, когда он ругал меня, потому что он не хотел видеть меня грустной.