– Вон мой дом, – показала она на вторую от остановки четырех-этажку, – мой балкон самый правый, второй этаж. Завтра в семь жду тебя в гости с ответным визитом.

– Ждать не придется.

В этот приезд необходимо сдать математику. Занятия ведет Вера Дмитриевна. Ей пятьдесят точно, не меньше. Все студенты считают ее зверем, ничего не берет, никому поблажки не дает, спрашивает очень строго. Учителя такого типа – мои любимые. Они любят свой предмет и хотят, чтобы остолопы хоть что-то запомнили из математики – им это в жизни пригодится.

Я долго буксовал на одном примере, когда на Тамани воевал с очередной контрольной. Он доводил до психа. Неопределенный интеграл. Коротенький пример, но никак не хотел решаться.

Через полмесяца войны с ним, проснувшись, понял, что все дело в опечатке в учебнике. Знак корня был длиннее на одну цифру. Если знак короче, то пример решается в течение пяти минут. Если длиннее, то он не имеет решения. Это топтание дало положительные результаты: все последующие задания проблем не создавали. Придя в институт, первым делом взял в библиотеке задачник по математике другого года выпуска, он подтвердил то, что уже понял: в учебнике была опечатка.

Преподаватель вела практические занятия. Сама стояла у доски с мелом и комментировала ход решения. Но по скорости меня не превосходила, мы шли ноздря в ноздрю. Иногда камчадал первым находил решение, она не сердилась и внимательно относилась к подсказке. Ошибок обычно не было. Сокурсники косились на выскочку, никому не нравилось, что кто-то нарушает общепринятое правило – быть тупицей в учебе.

А в учебе необходимо знать одну маленькую хитрость: надо внушить себе, что то, что ты изучаешь, как бы нудно это ни казалось, ужасно интересно. Не менее интересно, чем титьки рядом сидящей студентки или встреченной случайно на улице красавицы. Один козел подошел в туалете и показал тетрадку.

– Слушай, ты разбираешься в математике, помоги написать контрольную. – Улыбка заискивающая и сладковатая.

Непонятно как можно человеку вбить что-то в голову, пока он сам не захочет понять?

– Как я тебе помогу? Это материал восьмого класса. Возьми учебник, посиди, разберись. Пока не поймешь азов, дальнейшее объяснять бесполезно.

Улыбка сменилась на гримасу ненависти.

– Что? Отличник? Да мы таких в школе били!

– Всемером за углом, а сейчас в туалетах шаромыжничаете.

Судя по его натужному дыханию и злому блеску глаз, у него появилось школьное желание поучить отличника только за то, что он отличник. Но, взвесив наши возможности и не имея поддержки шестерых, сделал глубокий выдох и зашел в кабинку излить злость. Желающих поучить больше не нашлось – институт все-таки не школа, там за такие грехи лупили чаще. Кретины не разрешают быть лучше их, приходится это право завоевывать, и часто кулаками или угрозами.

Семь ровно, дверь номер восемь. Сколько раз нажать на кнопку звонка? Три. Шаги легкие, Оля, лицо, окаменевшее от ужаса. Постепенно черты лица смягчаются.

– Господи, это ты. Заходи. Больше так не звони, это его звонок.

– Буду звонить два раза.

Надо сделать большую пакость женщине, чтобы она реагировала на тебя подобным образом.

– Он пил?

– Нет. Раздевайся, проходи и, пожалуйста, о нем больше не спрашивай. Сегодня повторно идет «Ирония судьбы». Ты ее видел?

– Пытался, но духу не хватило.

Это действительно ирония судьбы. Неделю назад мы с Алиной сидели у телевизора, когда на экране замелькали пьяные рожи в бане и повеяло мрачной скукой. Стало тошно, и уговорил ее прогуляться по Петропавловску. Гулять по Ижевску нет ни малейшего желания. На этот раз придется смотреть.

– Садись в кресло. Ты уже осмотрелся?

– Конечно. Обстановка стандартная, как у нас и как везде по Союзу. Но судя по плитке на кухне, полочкам и качеству ремонта, руки здесь приложены мастеровые.

– Опять он. Ты знаешь, я сидела, ждала тебя, и у меня было такое чувство, что я начинаю жить заново.

– Хорошее чувство, пусть оно живет, не прогоняй.

На этот раз «Иронию» выдержал до конца, ощущение такое, словно в съеденную ложку меда прибавили капельку дегтя. Вроде смешно, но видеть Барбару Брыльску и Юрия Яковлева втиснутыми в наш серый быт, в нашу нищету просто больно. И от самого сюжета «по пьяни» немножко подташнивает. Мои соболезнования Эльдару Александровичу, ничего лучшего в нашем бытовом болоте он не смог найти.

– Пора и честь знать.

– Я тебя провожу, – согласилась Ольга.

Шубу можно и на лестнице застегнуть.

– Спасибо за вечер. До свиданья.

Неожиданно шагнула ко мне, обхватила за шею и стала падать, закрыв глаза. Такой вес можно держать на руках хоть всю ночь. Она прижалась к груди, стала совсем маленькой и беззащитной.

– Только, пожалуйста, не трогай меня сегодня. Прости меня!

– За что? Намучилась одна.

– Хорошо, что ты все понимаешь.

Постепенно приходит в себя и твердо встает на ноги.

– Я испугалась, что сейчас вот шагнешь за порог, и я тебя больше не увижу. Приходи завтра без предлога. Хорошо?

– Конечно. Так же в семь?

Папа познакомил со своим приятелем по гаражу. Он обещал показать ижевский завод, который производит знаменитые «москвичи». Мужик назначил на девять часов утра и сказал, что будет ждать у проходной. С девяти до полдесятого проторчал у проходной, но никто не появился, пришлось возвращаться домой. Еще через час кто-то постучал в дверь. На пороге этот мужик.

– Ты почему не приехал? Я тебя целый час ждал.

– Я почти столько же торчал у проходной.

– У какой?

– Без понятия, проходная ижевского механического завода.

– Это не та, их не одна, я забыл тебе сказать, какая конкретно. Одевайся, поехали, я договорился.

На своем «москвиче» доставил к проходной совсем с другой стороны. Не предъявляя пропуск, сказал:

– Он со мной.

Дальше пройти не так просто.

– Зайдешь в отдел кадров, скажешь, что хочешь устроиться на работу, тебе выпишут разрешение, чтобы ты ознакомился с производством.

Начальник отдела кадров – яркая женщина лет сорока, с проницательным взглядом и с золотыми массивными кольцами на каждом пальце обеих рук. Судя по взгляду, в нормальном браке и жизнью вполне довольна.

– Хотите устроиться на работу?

– Хотя бы посмотреть, дальше видно будет.

– Квартира есть?

– Да, я живу у родителей.

Взглядом проверила, нет ли у кадра дурных намерений относительно советского завода, и, не найдя таковых, выписала бумажку.

– Вас пропустят.

Провожатый уже ждет в цехе.

Цех огромный, стены отделаны кафелем, чисто, просторно, звучит приятная музыка. Первое впечатление, что все замечательно.

У стены в ряд выстроились штамповочные станки. У каждого станка сидит девушка. Она кладет в матрицу круг тонкого листового металла, затем левой рукой нажимает одну кнопку, затем правой вторую справа. Сверху падает огромная балда со страшным стуком, потом поднимается вверх. Девушка вытаскивает готовую деталь, кладет ее в стопку слева и снова берется за следующую заготовку. И сколько же раз за восемь часов они проделывают эти операции? И они не глохнут?

– Обрати внимание, что у них две кнопки. Если сделать одну, что было раньше, то в конце концов они делали одну ошибку и одну руку оставляли на детали, нажимая вторую кнопку. Если сейчас отключат вторую кнопку, то их ждет наказание рублем.

– И сколько они получают?

– Восемьдесят рублей в месяц.

Теперь понятно, почему у них глаза, как у недоенных коров.

Дальше пошел конвейер. Сначала рама, затем на определенном участке двигатель, трансмиссия, колеса, на следующем – дверцы, затем электрооборудование и т. д. На финише готовый «москвич», про который японцы говорят, что это самый быстрый трактор в мире. На всем пути следования, на каждом участке – молодые парни, но сказать, что у них огонь в глазах, – значит соврать. Не такие пустые взгляды, как у девушек, но с вопросом «Что ты тут, козел, лазишь, может, в морду хошь?».