Он начал рыться в книжном шкафу.

– А это не твое! Это моя книга!

– Какая твоя?! Это моя! A-а, ты такая?! Я знал, что ты такая!..

Книги посыпались с книжной полки. Назревала безобразная сцена.

– Пошел отсюда вон!

– А куда я пойду? Я никуда не пойду! Я здесь живу! – и он попробовал пройти мимо нее к дивану.

– Никуда ты не пройдешь!

– Пройду!

– Не пройдешь! – она даже взметнула вверх сжатый кулак – «но пасаран»!

Но на Колю эта исполненная мужества картина не произвела никакого действия. Неудержимое земное притяжение повлекло его вперед и вниз, и он бы упал, если б не женщина, подобно монументу стоявшая у него на пути. От нее он оттолкнулся и удержался на ногах, а женщина полетела в угол, опрокидывая случившийся поблизости табурет.

– Пошла-а отсюда! – и, как бы придя к неожиданному выводу: – А ты всегда была пошла…

Это и стало последней каплей.

– Я?! Это я-то?! Ах ты, урод!

Поспешно обретая равновесие, она схватила табурет за ножку и запустила им в любимого мужчину. Любимый мужчина упал и так и остался лежать. А она пошла в ларек.

А трое путешественников между тем болтались на привязи у причала.

– Ну, чего будем делать? – спросил С.В.

И тут старший представитель местного населения снова появился на берегу.

– Эй! Город едем?

Сначала они не поняли.

– Город-то мы едем, да вот не доедем никак.

– Машина едем. Советский довезу.

Вы можете не поверить, подумаете, какой ненатуральный этот добрый дяденька, этакий «бог из машины». Его ведь еще и не просили ни о чем. А ничего ненатурального в нем, честное слово, нет. Это в больших городах никому ни до кого нет дела, а на небогатых и немноголюдных провинциальных окраинах, живущих по большей части натуральным хозяйством, такие одолжения незнакомым людям – дело нередкое, там еще не иссякли интерес и участие к окружающим.

Наши герои не были вполне готовы к такому великодушию. Хозяин лодки наотрез отказался бросить ее здесь и сказал, что пойдет потихоньку дальше, а на ночь снова сделает привал где-нибудь на берегу. Рыбку половит заодно. Остальным было неловко бросать его одного, но на следующее утро у гостя еще были в городе дела, а на вечер был уже куплен билет на поезд.

– Вы уж поезжайте, мне от вас все равно пользы никакой. Ты, Сань, проконтролируй это дело. Да нормально все, мужики. Мне не впервой.

Он мужественно остался на борту, а остальная команда, посомневавшись и попрепиравшись немного, все же высадилась на берег. Оставив капитану все сигареты, а также наилучшие пожелания, они отправились в путь уже посуху.

Машина оказалась газиком, выглядевшим так, как будто все детали его обшивки пришивались друг к другу нитками. Увы, он не только так выглядел, он так и ехал. С трудом и напрягом преодолев какой-то незначительный подъем, они оставили позади помятые металлические ворота, выводящие прямо в степь, – забора по обеим сторонам ворот не было. Но и дальше не стало легче. Это ведь только кажется, что степь ровная, как стол. На самом деле чувствительной машине ехать по степным дорогам так же тяжело, как и по всяким холмам и буеракам.

– Нич-го! Нич-го! – подпрыгивая на заднем сиденье, утешал гостя С.В.

Особенностью природы нашего края является мгновенный переход от опушенных прибрежной растительностью берегов к безлесным и безводным степным пространствам, ближе к низовьям перемежаемым многочисленными камышовыми заплатками. Вблизи города пейзаж дополняется разнообразными следами человеческой деятельности, и то, что в других местах остается скрытым, или уж во всяком случае, прикрытым за всякими перелесками и рощами, у нас на виду на многие километры окрест. И какие фантасмагорические картины открываются порой взгляду! – даже нашему, русскому, устойчиво привыкшему к разрушениям взгляду: промышленные развалины, похожие на жилища циклопов, посреди голой степи кажущиеся особенно чудовищными; огромные цеховые пролеты, издалека то просвечивающие насквозь, то пугающе черные за провалами ворот и оконными глазницами. Так и чудится, как вылетают по ночам из этих окон нетопыри, а унылые заводские призраки бродят по конторским помещениям, листают старые гроссбухи… Как-то очень странным казалось, что все эти мертвые сооружения, ничуть не менее мертвые, чем пресловутые пирамиды, и задуманы, и построены уже на памяти людей, совсем еще не старых, – но смысл их возведения навеки утрачен и позабыт. А чуть в стороне – торчащие посреди такой же голой степи жилые постройки и дачные домики, небольшими кучками и вовсе одинокие, – батюшки мои! Гость представил себя в таком вот домишке, ночью, у окна, выходящего в степь, – и куда уместнее показались ему костры, горящие между раскинутыми шатрами, и ржание пасущихся неподалеку лошадей… Динамичная кочевая жизнь была сродни этой степи, она вписывалась в нее вполне гармонично и не пугала гигантизмом заводских руин и беззащитностью дачных домишек. Странно, а ведь такая жизнь всегда казалась ему полной тягот и неудобств, и неоспоримой представлялась надежность земледельческих цивилизаций, – с чего бы взялась эта ностальгия по древним кочевникам? Может, из-за присутствия в кабине двух потомков этих коренных степняков? Может, это их чувства он уловил, подслушал каким-то образом?

Газик высадил их напротив старого татарского кладбища на бугре и умчался, дребезжа, в сторону, противоположную от царящей где-то вдалеке городской суеты. Его можно понять: неуютно бы он чувствовал себя рядом с пижонами-иномарками, царящими на центральных улицах.

– Так, – сказал Саня и задумчиво почесал нос. – Советский-то он конечно и есть, да вот не тот, куда нам было надо.

Дело в том, что в городе имелся как Советский район, так и поселок того же названия.* (*Прошу не искать аналогий с картой Астрахани и ее окрестностей – прим. авт.) Впрочем, по сравнению с тем причалом, они все-таки значительно продвинулись по направлению к цели, то есть к квартире одного и гостиничному номеру другого.

– Ладно, нормально. Все равно бы пришлось еще пилить, – успокоил С.В. спутника. – Будем голосовать за развитие автотранспорта, – цитату эту он вырвал из какой-то полузабытой книги.

И они приготовились голосовать, в нелепой надежде, что на этой пустынной, покинутой Богом и людьми дороге в этот закатный час может что-нибудь проехать. Ряд дохленьких заборов в стороне выглядел скудно и негостеприимно. Это были дачи, пустынные в этот будний вечер и не сулящие бездомному путнику никакой надежды.

А между тем где-то на севере небо темнело не по-вечернему тревожно. Широкие вертикальные полосы, чуть наклоненные в сторону, тянулись к земле от туч. Ветер, прилетевший оттуда, принес с собой острый и влажный запах близкого дождя.

– Стороной или заденет? – вслух думал С.В., глядя на приближающийся грозовой фронт. Мысль его активно работала. Район этот был ему не то чтобы неизвестен. В любом районе этого города, равно как в селах и поселках у него были знакомые. Советский в этом смысле был ничем не лучше и не хуже других.

– Ну что, прогуляемся перед сном? – нарочито бодро вопросил он смертельно уставшего гостя.

И они пошли вдоль кладбищенской ограды, подсвечиваемые закатным солнцем, куда-то в сторону, откуда к городу неумолимо приближалась гроза.

Саломея заваривала чай. Ее гости сидели в гостиной, и в такую погоду их не могло быть много. Во время дождя лучше всего вести неторопливую беседу по кругу, и у каждого должно быть вдоволь времени рассказать свою историю, и еще должно быть достаточно коротких и необременительных ни для кого пауз для вопросов и замечаний. Даже четверо за одним столом рано или поздно разделятся на пары, голоса будут перебивать друг друга, и вся атмосфера приобретет оттенок суеты и торопливости. Но двоим еще тяжелее вести неспешную беседу: если они недостаточно знают друг друга, слишком много будет неловких пауз, а если знают слишком хорошо, таких пауз будет еще больше, разве что они уже не будут неловкими. Нет-нет, дождь и беседа не должны ни заглушать друг друга, ни оставлять друг друга в одиночестве.