– Против течения трудно, – утешил его хозяин лодки. – Я теперь всегда вверх куда-нибудь хожу. Чтобы возвращаться легче было.
Гость подумал, что напрасно тот изменил на этот раз своим принципам, – в его неопытных руках лодку все время сносило вниз, поэтому долго сидеть за веслами ему не дали.
Солнышко к этому времени уже успело здорово всем осточертеть, и все трое обливались потом. Чая не осталось ни капли, все остальное кончилось еще раньше. Гость уже чувствовал, что в этом огромном водном пространстве ему придется страдать от жажды точь-в-точь как в какой-нибудь пустыне. В конце концов, преодолевая отвращение и стараясь не думать о городах и селах, заводах и фабриках, стадах, табунах и купальщиках, писающих в эту реку и сливающих отходы на сотни километров вверх по течению, он зачерпнул кружкой желтоватой речной водицы и отхлебнул. Посетили грустные мысли о дизентерии, холере, брюшном тифе и т. д. Как и у героя Джерома К. Джерома, собственное самочувствие доказывало, что все эти болезни у него уже есть, и он проклинал свою интеллигентскую невыносливость, неприспособленность к экстремальным условиям. Хотя ничего экстремального, в общем-то, и не происходило, – вот она, природа, с которой ты хотел остаться наедине…
Безлюдье царило на берегах, как, впрочем, и на воде. Пару раз прошли куда-то в верховья тяжелые сухогрузы, пролетели на «Ямахах» какие-то в камуфляже – не понять, то ли браконьеры, то ли те, кто их ловит, экипировка и у тех, и у других одинаковая. К выходным вдоль берегов, вероятно, должна была появиться разнообразная публика, но пока природа, пользуясь будними днями, хоть на время становилась самой собой, бесстрастной и безразличной к человеческим нуждам.
Вскоре кого-то осенила благая мысль: тянуть лодку бечевой, пока позволяет берег. Собственно, ее не столько тянули, сколько толкали, бредя по мелководью, пока гость не наступил на мидию и не порезал палец. Сидя в лодке и заливая палец йодом, он снова вспоминал Джерома, и уже распределял между ними тремя роли Гарриса, Джорджа и Джея. Не хватало только собаки, но и она вскоре появилась. На какой-то полуразрушенный причал, Бог весть зачем построенный в этих местах, вышла лохматая шавка, поглядела равнодушно на трех придурков, села и стала лениво чесаться за ухом. Вслед за ней на причале возник мужичок, явно из тех, кто пришел на эти берега лет двести назад из бескрайних казахских степей.
К тому времени удобный для буксировки берег кончился, снова сели на весла.
– Саня, тормози, – сказал хозяин лодки С.В., сидевшему спиной к причалу и к мужичку- Эй, дед! Какие в мире новости?
Из-за какой-то покосившейся будки вышел еще один, помоложе. Оба теперь стояли на мостках, молча глядя на плывущих.
– Зачалиться можно тут у вас? Отдохнем маленько.
Не слыша возражений, они привязали к свае трос. Мужичок и тот, что помоложе, постояли еще немного и молча ушли с причала.
– Немногословные сыны степи, – проводив их взглядом, заметил С.В. – Ну, чего делать будем?
Глава 4
Дело житейское
В тот же самый день Николай Трубников, мужчина средних лет с внешностью потомственного интеллигента, в прошлом сотрудник типографии, а теперь пенсионер по инвалидности, собрался навестить родителей. Его любимая женщина корпела за кухонным столом с кучей деловых бумаг. Было утро, солнышко светило в окна, птички пели. Тихий переулочек в самом центре города, отделенный от шумных проспектов кварталами старой застройки, только просыпался.
– А носки мои где?
– В пакете на полке.
– Ну, где? Я не вижу!
Женщина достала ему носки и вернулась к бумагам.
– А майка?
– Зачем тебе майка, жара на улице.
– Ну, ты можешь мне майку найти?
Она снова встала и нашла его майку.
– А куда я очки положил?
Наконец, он собрался. Свежевыбритый – муха поскользнется, в свежевыстиранной и свежевыглаженной рубашке, в новых брюках и начищенных летних ботинках он так и сиял опрятностью, аккуратностью и врожденной интеллигентностью.
Наконец, она выпроводила его за дверь. Она специально отправила его к родителям, чтобы спокойно поработать дома. Но работать не очень хотелось. Хотя в просторном зале старинного деревянного особнячка было все-таки не так душно, как в панельных многоэтажках, чьи окна верхних этажей нещадно пеклись под солнцем, ничем не затененные. Хотелось на бережок, в тенек, под ветерок. Но женщина отгоняла от себя искушающие видения. Прошел час, другой. Она оторвалась от работы, чтобы приготовить обед. Потом снова попыталась сосредоточиться. А перед глазами уже маячил предстоящий вечер, когда они с Колей отправятся куда-нибудь на набережную, посидят в кафешке, выпьют холодного белого вина… Ей вдруг отчетливо захотелось холодного белого вина, лучше всего «Шардонэ»… Да нет, никакого вина они сегодня не выпьют, надо заплатить за квартиру, за телефон…
И тут в дверь постучали. За порогом стояла большая и мрачная личность – злой гений Коли Трубникова, некий Башлыков, как щитом, прикрываясь от хозяйки самим Колей. Рубашка у Коли была испятнана, брюки измяты и запылены, но на лице царила блаженная улыбка. Видно, сидели где-то на берегу, на ступеньках или на парапете. В пакете у Башлыкова что-то скупо позвякивало. Разговор, состоявшийся далее, мало пригоден для изложения. Но пусть все, что говорила хозяйка, останется на совести двух ее высших гуманитарных образований. В результате мужчины ушли, позванивая бутылками, и женщина захлопнула за ними дверь. Предстоящий вечер был убит еще в зародыше.
Она попробовала вернуться к работе, но работалось плохо. Было обидно. Где его вынесло на этого провокатора? В отличие от Коли, Башлыков имел могучий организм и никогда не останавливался на достигнутом. Даже ночью – в его квартире всегда стояла периодически пополняемая банка, от которой к кровати тянулась резиновая трубка от капельницы, – таким образом, в любой момент можно было без лишних усилий корректировать свое состояние.
Через некоторое время зазвонил телефон.
– Нина? Собери мои вещи. И все книги. Я их на днях заберу…
Она села за стол и некоторое время тупо смотрела в окно. «Начинается», – подумала. Закурила. Потом вернулась к бумагам. Взяла ручку, начала отчеркивать что-то… «Решить социально приемлемым и нестандартным способом проблемы личностного роста…» – бормотала она про себя.
За стеной музицировала на пианино соседка. «Темная ночь, только пули свис… Темная ночь, только пули свис… Темная ночь, только пули свис…», – дальше соседка не знала, как играть, и бесконечно набирала одну и ту же незаконченную музыкальную фразу.
Телефон зазвонил снова.
– И часы тоже верни. Часы и мамино кольцо…
Она швырнула трубку на рычаг, достала деньги, приготовленные на оплату коммуналки, и пошла в продуктовый ларек. Она уже догадывалась, что последует далее. Когда Коля позвонил в третий раз, бутылка «Рябиновой» была наполовину пуста. Работа, разумеется, застряла на мертвой точке.
– Нина? Знаешь, я тебя так люблю, так люблю…
Ну, хочешь, на колени встану?
Потом было еще несколько звонков разного содержания. Потом снова постучали в дверь.
– Ты мои вещи собрала?
Она начала метаться по квартире, запихивая в пакеты все, что попадалось под руку. С пакетами в руках Коля ушел, покачиваясь.
Женщина разрыдалась и допила «Рябиновую».
Телефон зазвонил снова.
– Старый мизерабль! – почти прокричала она в трубку. – А? Нет, простите… Это в продолжение разговора… Муж идет в магазин, я просила купить… «Мизерабль»? Это сыр такой, козий… Проект? Да-да, заканчиваю…
И снова, почти без паузы, звонок:
– Нина? Прости меня… Я так виноват…
Она попыталась взять себя в руки и сесть за работу. Перед глазами все плыло.
Звонок, голос соседки:
– Опять от тебя газ идет через стену! Я милицию вызову!
Вскоре снова постучали в дверь.
– А где мои книги? Я же сказал, чтобы ты мои книги отдала!..
