Прежде чем я успел ответить, в комнату вошел Тони.

— Стервятники снаружи уже ведут спекуляции по поводу того, на какое время Стоунстрит не сможет встать на ноги. Хотят посмотреть, как великие падают вниз.

Конечно, Тони был прав, но это было не самое очевидное. Каждый раз, когда один из нас травмировался, он становился героем. Воином. Настоящим мужчиной. Требовалось что-то важное — сложный перелом, крупное повреждение, сильное сотрясение мозга — чтобы отстранить игрока. Выступление при наличии травмы, сражение, превозмогая агонию, заткнуться и принять всё — это всё, чего от тебя ожидали. Вековая футбольная традиция.

Боль даже не рассматривалась в качестве предлога, и любые аргументы были просто бессмысленны. Я собирался вернуться туда, хотел я этого или нет. Тренеры знали об этом. Док знал об этом. СМИ было известно об этом, несмотря на их спекуляции, — я мог только представить, что Том Фелпс уже успел написать обо всей этой неразберихе.

— Черт побери, — выкрикнул тренер Уоллес, вены вздулись на его шее. — Стоунстрит долбанный квотербек с заключенным контрактом. Он должен победить или умереть, прежде чем свалится с ног. Разве я не прав?

— Выиграй или умри, — вторил ему я, повторяя в точности то, что я говорил Гвен в прошлый понедельник вечером у нее дома — это та цена, которую я должен заплатить за то, чтобы воплотить в жизнь свою мечту.

Глава 11

ГВЕН

Прошла неделя, а я по-прежнему не могла выбросить из головы тот чертов поцелуй; ощущение того, что Логан, казалось, был сосредоточен именно на нем. Как его язык скользил вниз по моей шее, его руки, крепко охватившие мои бедра. То, как он обернул мои ноги вокруг своей талии и прижался своим жестким, крепким телом к моему.

Было такое ощущение, что каждый миг моего существования был поглощен этими воспоминаниями. Этим и желанием того, чтобы Логан повторил это снова. Или, возможно, была моя очередь показать ему, что он был не единственным, кто был подкован в этой игре. И учитывая, какой большой стресс он получил после матча с the Saints, скорее всего ему хотелось немного любви и ласки.

Уф, надо с этим заканчивать. Я должна придерживаться строго профессиональных отношений, а не стирать их границы.

Что-то тяжелое опустилось на меня, и я подпрыгнула, взглянув на руку своей матери, которая опустилась на мое запястье.

— Гвен, ты хочешь яблочный сидр или горячий глинтвейн? — она вежливо улыбнулась мне, кивая головой в сторону бариста за стойкой.

Когда я только моргнула в ответ, моя мама вздохнула и заказала мне горячий глинтвейн, а затем повела нас в сторону стоянки.

— Почему в последнее время ты чем-то озабочена? — спросила она, убирая бумажник обратно в сумочку и хватая оставленную газету New York Times на стенде с палочками для размешивания кофе, салфетками и корицей.

— У меня просто много мыслей в голове, — пробормотала я. По крайней мере, разработка блюд для вечернего специального меню хоть как-то отвлекала меня всю неделю, но сейчас, в свой выходной, мои мысли разгулялись, приобретая опасные масштабы.

Наш заказ появился на стойке, и мы, забрав его, заняли место за столиком около двери. Окна запотели, а снаружи дул достаточно сильный ветер, сопровождавшийся свистом.

— Делаем ставки на то, насколько опоздает Крис? — спросила я, обхватывая руками свой напиток, чтобы согреть пальцы.

Мы должны были встретиться с ним в необычном итальянском ресторане, напротив кофейни через полчаса, чтобы отпраздновать победу the Blizzards с небольшим перевесом в счете. Самолет команды прибыл из Нового Орлеана два часа назад, что должно было предоставить ему достаточно времени, чтобы привести себя в порядок и переодеться, но мой брат был настолько тщеславен в своей рутине, что мог бы соперничать с Долли Партон (прим. Долли Партон-американская кантри-певица и киноактриса, которая написала более шестисот песен и двадцать пять раз поднималась на верхнюю позицию кантри-чартов журнала «Биллборд»).

Моя мама сделала глоток своего чая Латте и сказала:

— Терпение, дорогая. Он будет здесь, когда соберется. Займи себя чем-нибудь, пока мы ждем его.

Она развернула газету и протянула мне раздел статей про жизнь, а я противилась желанию закатить глаза. Пока она просматривала заголовки, я пролистывала разделы «Мода и Стиль», «Путешествия», «Свадьбы и Знаменитости», периодически поглядывая в окна на людей, которые спешили по своим делам. Я улыбнулась, заметив маленькую девочку, которая дергала за поводок свою собаку, пытаясь остановить ее от прыжков по кучкам опавших листьев на тротуаре.

Вскоре мой разум снова вернулся к Логану, к вздохам и стонам, что срывались с моих губ, когда он поднял меня на разделочный стол и целовал глубоко и крепко. Все было так, как будто он точно знал, как распознать мои эмоции, дать мне именно то, в чем я нуждалась. Я могла только представлять себе, какие бы отчаянные мольбы он мог услышать от меня, если бы прикоснулся своими губами к другим частям моего тела.

— Ты снова мечтаешь, — голос моей матери вернул меня к реальности.

— Я просто разглядывала людей, — ответила я.

Моя мама хмыкнула, рассматривая мое лицо, и я надеялась, что мои горящие щеки не выдавали моего яркого воображения.

Избегая ее взгляда, я глотнула свой глинтвейн и перевернула страничку на раздел «Еда», желая узнать, какие новые вкусовые комбинации мои приятели шеф-повара создавали в кулинарной столице страны. Все внутри меня замерло, кроме сердца, которое упало куда-то в область моего живота, когда мой взгляд упал на фотографию Стивена, восседавшего на табурете в своей закусочной в Lower Manhattan. Заголовок гласил: «MUDHEN TAVERN БЛИСТАЕТ НОВЫМИ ВКУСАМИ ДЕРЕВЕНСКОЙ ПИЩИ».

Кровь билась где-то у меня в ушах, когда я просматривала статью. Это было типичное описание ресторана, где описывались сильные стороны и указывались улучшения, охватывая самые основные безусловные блюда — фавориты в меню, винная карта и коктейли, предлагаемые десерты, обстановку заведения и обслугу. В целом, оказалось, что критик the New York Times был очень впечатлен своим посещением — он даже включил короткую беседу в формате вопрос-ответ в конце статьи.

Кевин Уэллс, критик:

— Итак, похоже, что вы открыли очередного талантливого молодого су-шефа — Оливию Брайан, в вашем заведении Mudhen?

Шеф Дюран [смеется]:

— Ну, такая стратегия хорошо работает в Голливуде.

Кевин Уэллс:

— Вы, безусловно, сами по праву являетесь звездой, учитывая то, что Brindille заработал третью звезду Michelin.

Шеф Дюран:

— Полагаю, что так, но помогает то, что мисс Брайан — та, кто стремится обучаться на кухне и сама от природы талант на кухне.

Кевин Уэллс:

— В сравнении с кем?

Шеф Дюран:

— В сравнении с теми шефами, кто получил традиционную подготовку, посредственный набор навыков, с теми шефами, что склоны к драматизму и к тому, чтобы ставить себе в заслугу успех других людей. Но на самом деле, мы здесь не для того, чтобы обсуждать старые дела. Я двигаюсь вперед, и мне от этого только лучше.

До того, как я смогла контролировать свой мозг, я разорвала на кусочки статью и самодовольное лицо Стивена на фото, снова и снова, а потом вдобавок ко всему бросила кучку отвратительного конфетти в кружку со своим глинтвейном.

Какой. Он. Мудак.

— Гвендолин, что нашло на тебя? — моя мама прижала руку к груди, выражение ее лица было ошеломленным.

— Напыщенный член, который со мной больше никогда не случится.

— Милая! Что за выражения?! — прошипела она, оглядывая кофейню, чтобы посмотреть, повернулся ли кто-нибудь в нашу сторону или нет.

— Прости. Напыщенный мудак будет звучать намного лучше.

Стивен сказал, что я была одной из тех, кто имеет посредственный набор навыков? Когда-то он был кулинарным гением, а сейчас он был не более чем второсортным поваром, который не мог бы увидеть разницы между бананом и тем, что было у него самого в штанах.