— Ты соберешь те вещи, которые сможешь, и вернешься сюда. Я не отошлю тебя назад туда — на верную смерть.

Я хотел поспорить и сказал, что мой отец бы не позволил этому случиться, но он сказал.

— Оставь его на меня.

У меня появилось болезненное чувство удовлетворения от знания того, что моему отцу, скорее всего, надерут задницу.

Когда я выбегаю в коридор, там стоит моя мама. Когда она видит сумку в моей руке, рассыпается на части. Я кричу на нее:

— Даже не думай, ма. Не вздумай плакать. Беги! Просто, бл*дь, уходи. Если нет, то он нас убьет.

Глядя на синяки на моем лице, она шепчет:

— Он не сделает того, чего я не заслуживаю, Аши.

Взглянув на нее в последний раз, я поворачиваюсь и клянусь, что никогда больше не вернусь в этот дом.

Как только делаю шаг за пределы этой собственности, из меня вырывается вздох облегчения.

Я иду домой.

Я сижу в постели, голова Эша покоится на моем животе, а его руки крепко обнимают меня во сне, пока я пропускаю его волосы сквозь пальцы и слушаю глубокое, размеренное дыхание. Единственная вещь, от которой мне легче — знание того, что он спит без кошмаров из-за издевательств, от которых страдал, будучи ребенком.

У меня камень на сердце.

Я чувствую себя беспомощной и отрешенной. Я редко себя так чувствую. В последний раз такое было, когда умерла Мия. Дочь Тины была огромной частью моей жизни. Я была ее тетей, и ее смерть отразилось на мне так же сильно, как и на Тине. Я любила эту маленькую девчушку всем своим сердцем. Проклиная себя, я с тихим стуком откидываю голову назад на спинку кровати.

Я хотела узнать, что произошло с Ашером. Я была той, кто на него давил. Он говорил мне, что это было ужасно, а я все снова и снова давила на него, пока у него не осталось иного выбора, кроме как рассказать мне. И сейчас я хотела бы всего этого не знать.

И вот, я сижу здесь, слезы опустошения катятся по моему лицу от того, чему подвергался этот прекрасный мужчина, когда был ребенком. Я никогда не забуду то, что Ашер мне рассказал сегодня ночью. Казалось, что он будто бы отключился. Будто его даже не было со мной в одной комнате. Будто он говорил часы напролет, в то время как на самом деле, рассказ занял примерно полчаса.

В следующий раз, когда я увижу Ника, повезет, если я не разрыдаюсь. Я и прежде знала, что мне нравился Ник, но сейчас… сейчас я ему благодарна.

Ашеру наносили ожоги. Резали. Избивали. Душили.

Он же был всего лишь чертовым ребенком.

Все, чего я хочу, так это найти его родителей и покарать их. Он сказал, что его отец умер несколько лет назад, но он пожалел свою мать, сказав:

— Мама никогда не причиняла мне боли, но она никогда и не помогала, поэтому, как бы то ни было, можно считать, что все-таки она меня ранила, потому что она была слабой. Слабой физически и морально. Что бы ни сказал отец, она всегда слушалась. В ней не было стержня, чтобы бороться. Она не такая, как я.

Если бы даже Эш больше ничего не сделал, то он все равно уже был бойцом.

У него на протяжении трех дней была сломана рука, прежде чем они отвезли его в больницу. Заражение было настолько сильным, что доктора думали, что он мог ее потерять. Пытаясь не придавать этому особого значения, Ашер сказал, что не помнит большую часть из этого. Но мне все равно. Если бы мне представился шанс, я бы причинила его родителям такую же сильную боль, как и они причиняли ему.

Когда я спросила его, были ли у него братья или сестры, он сказал:

— Ник, Макс и Ловкач — мои братья. Единственные, кто имеют значение.

Так много вопросов приходили мне в голову. Я спросила его, почему они называли его Духом, а он ответил, что во время его работы на русских, они подметили, что у него была способность пробираться, проникать в помещения и выбираться из них незамеченным. И так был рожден Дух. Я думаю, что собака зарыта намного глубже, и что это затрагивает его прямо в сердце.

И даже больше того. Я знаю, что есть причина, из-за чего он злится, когда я его так называю.

Я поднимаю его голову со своего живота и перекладываю на кровать. Я использую это мгновение, чтобы посмотреть на него. Действительно посмотреть на него. Он выглядит таким умиротворенным, когда спит. Представляя годы пыток, которым он подвергался, а затем последовавшие за ними годы ночных кошмаров... все это заставляет мое сердце болеть. Я смотрю на него еще немного, а затем вытираю свои слезы. Наклоняясь к нему, нежно целую его губы и тихо говорю:

— Ты не невидимый для меня, Дух.

Я прижимаюсь ближе к нему и задаюсь вопросом, чувствует ли он это тепло. То же тепло, которое чувствую я, когда нахожусь рядом с ним.

Взяв его руку в свою, переплетаю наши пальцы и закрываю глаза.

— Сладких снов, Эш. Я люблю тебя.

Что-то щелкает меня по носу. Я отмахиваюсь рукой, чтобы избавиться от этого.

И снова то же с носом. Я ворчу и засовываю голову под подушку. Здесь пахнет лимоном и ягодами.

«Приятно».

— Ашерррр. — Нат. Она произносит имя певучим голоском, и я знаю, что мне нужно посмотреть на нее.

Когда я поднимаю голову, тру сонные глаза и замираю.

Вот она, стоящая в дверях, одетая лишь в мою рубашку и трусики. Сексуальная как грех и одновременно чертовски милая.

И затем, я облит водой.

Чтобы защититься, я хватаю ее подушку и прикрываюсь ею, пока по-армейски скатываюсь с кровати. Я слышу, как Нат накачивает свой чертов водный пистолет и выкрикивает.

— Долг платежом красен. — Затем она что-то бросает на кровать.

Звук ее шагов, выбегающих из комнаты, наполняют мои уши. Когда я думаю, что в безопасности, я поднимаю голову, смотрю на кровать и ухмыляюсь.

Поднимая собственный огромный водный пистолет, я накачиваю его до тех пор, пока давление в нем не становится максимальным. Проверяю уровень воды. Он полный. Мои губы сжимаются, брови поднимаются, и я наклоняю голову. Маленькая распутница меня не обманула.

Уважуха.

«Ох, теперь она сделала это и сбежала».

Режим хищника включается, и я медленно ползу по кровати, спускаюсь на пол, пока не достигаю двери в спальню. Я высовываю голову из нижней части дверного проема и вижу маленькую головку, прячущуюся и выглядывающую из-за столешницы на кухне. Я ухмыляюсь.

Игра началась.

Я приседаю и крадусь на кухню, ведя себя аккуратно, чтобы не издать ни звука. Никто не может быть тише Духа. Когда я достигаю противоположной стороны барной стойки, мысленно считаю до трех, а затем выпрыгиваю с воинственными воплями, открываю огонь, обрызгивая Нат.

Только там никого нет. Только долбаный тапочек.

Неожиданно мне в спину наносят удар.

Я поворачиваюсь, и моя грудь также становится мокрой. Чтобы ограничиться малой кровью, я бросаю пистолет и делаю два шага навстречу Нат. Она такая красивая. Румянец на щеках, светящийся взгляд, и она, смеющаяся надо мной. Когда я буду думать о ней, я буду видеть ее в точности такой, какая она сейчас. Она действительно моя красавица.

Я хмурюсь и коварно улыбаюсь ей, и она на мгновение замирает. Когда Нат понимает, что я делаю, она вскрикивает, бросает свой пистолет, разворачивается на пятках и убегает. Я выкрикиваю.

— Беги, Форрест, беги!

«Да ладно вам! Даже я знаю, кто такой Форрест Гамп».

В этой квартире есть всего три возможных места, куда она может побежать, и она только что выбежала из кухни, оставив для себя возможными вариантами лишь свою спальню и ванную комнату. Я иду к ее спальне и отворяю дверь. Выглядит так, будто комната пуста, но...

Что-то падает в шкафу, и я смеюсь себе под нос.

«Шкаф? Она же не сможет никуда из него деться! Это слишком хорошо».

Улыбаясь, как чертов идиот, я достигаю двери шкафа, берусь за ручку и резко его открываю. Я морщусь, когда вода попадает мне прямо в глаза. У этой маленькой засранки в руках два маленьких пистолета. Она смеется настолько сильно, что у нее выступают слезы. Я вырываю у нее пистолеты, швыряю их себе за спину и забрасываю девушку себе на плечо. Она даже не утруждается в том, чтобы бороться. Я не думаю, что она могла бы это сделать, даже если бы захотела. Ее тело слишком слабо от смеха.